О чем говорит здание мэрии Москвы
Петербургский историк искусств Вадим Басс «прочитал», что говорит нам о себе самый московский дом — здание Моссовета на Тверской улице
Подготовил Вадим Басс
История дома
Комментарий Вадима Басса
Портик
Портик
Вообще-то колонный портик с треугольным фронтоном — принадлежность античной храмовой архитектуры. Но когда Палладио проектировал свои виллы, «реконструируя» античность, он предполагал, что древние римляне использовали подобные портики и в этом жанре. А последователи прием подхватили и стали использовать где только не лень. Так возникла универсальная формула классицистического здания. При перестройке Моссовета портик «распух» — вместо скромной казаковской шестерки пилястр во втором ярусе нового здания разместились восемь солидных, телесных колонн (заодно поднялись снизу и круглые скульптурные медальоны в простенках). Отношения между центром и периферией фасада были разрешены однозначно в пользу центра, а крылья, наоборот, получились несколько куцыми. В итоге — пафос вместо сдержанности, понты и самодовольство вместо винкельмановской считалки про «благородную простоту и спокойное величие».
Балкон
Балкон
Вместо тяжелого, но скромного балкона старого классического дома, куда хоть чай выходи пить, — настоящая театральная декорация для явлений начальства в модном антураже (в советское время — целый задник из знамен и атрибутов труда и искусств, теперь, понятное дело, геральдические орлы, хоругви и прочая духовность). А сама композиция с балконом в бельэтаже как раз вполне ностальгически-старорежимная. Как в палладианской вилле — что в Италии XVI века, что в России века XVIII: добрый барин с высоты piano nobile смотрит, как его добрые крестьяне занимаются всякими полезными крестьянскими делами. Только тут барином председатель со товарищи, а вместо добрых крестьян — трудящиеся на демонстрации. Но композиция примерно та же. Собственно, и Мавзолей ведь так устроен.
Двери
Двери
Гигантские двери — жест социально очень точный, понятный: раз есть такие двери, значит, должен быть и швейцар или топтун — нельзя же просто так взять и толкнуть эту дверь, она, в общем, и не обязана открыться. А швейцару нужна форма. Это вполне соответствует восстановлению «имперского антуража» в 1940-х — когда армия опять получила погоны, а ведомства, вплоть до железнодорожного, форму.
Главный фасад
Главный фасад
Даже на главном фасаде видно, как архитектор выкручивался. Потому как чужой дом перестраивать — это не в чистом поле творить. В результате все размеры по вертикали гуляют — тут такое расстояние между окнами, там другое. Да и сами окна все разные — посмотрите на наличники. Вроде и мелочь, а дом сразу говорит, что он штучный, handmade, поскольку в XX веке вещь современная (а СССР, как мы помним, претендует на роль самой передовой державы) — значит, индустриальная, значит — про стандарт. А тут можно словарик форм составить — и получится, конечно, не как в Зимнем дворце, но тоже вариантов немало.
Боковые фасады
Боковые фасады
С боковыми фасадами все еще сложнее, здесь начинается уже какой-то совершенный хаос, сбивки ритма проемов, странные игры с переменной этажностью. Из-за этого, например, окна частично выезжают из цокольного этажа — прием, который привычнее видеть в эпоху модерна (что по меркам тех самых 1940-х — сплошной упадок), чем в годы расцвета сталинской классики. Да и сам цокольный этаж с рустами разной высоты — это скорее к маньеристам, к Джулио Романо с его Палаццо-дель-Те в Мантуе, чем к ревнителям классической строгости. И вроде бы отдельные формы выдают в авторах людей образованных, воспитанных на правильных книжках: вот, например, фриз припухлый в портале — прямо церковь Сан-Франческо-делла-Винья Палладио. Но вот все вместе складывается в коллаж весьма нелепый. Думается, своему студенту автор за такое выше трояка бы не поставил.
Задний фасад
Задний фасад
С тыла остался кусок фоминской пристройки, соединяющий крылья здания. Вот эти спаренные столбы — это та самая пролетарская классика, которую придумал Иван Фомин, один из наиболее талантливых и изысканных русских архитекторов начала века. Из числа лидеров еще дореволюционной, а потом и советской классики. Смысл примерно такой: тектоническую схему ордера, колонны-антаблемент, несущее-несомое — оставить, детали повыкидывать за ненадобностью. Остаются голые столбы, которые Фомин спаривает, чтобы уж совсем макаронинами не казались. В результате пропорции — почти как у нормального ордера, а материала надо в два раза меньше, чем для цельной колонны двойного диаметра. На старых фотографиях видно, что в сочетании с казаковским зданием было очень впечатляюще. Да и теперь оставшийся кусок выглядит достойно (даже несмотря на надстроенный этаж с совершенно нелепыми окнами) — на фоне чечулинского коллажа и пошлейших свежих пристроек.
Цвет
Цвет
Вообще-то цветовая схема «кирпично-красный с белыми деталями» восходит еще к голландской, а затем английской архитектуре XVII века. Москвичам это сочетание знакомо по памятникам нарышкинского барокко. Да и Петербург его основатель первоначально мыслил таким. Что понятно: вокруг не Италия, где юг, солнце плотное, небо синее, а тени черные. Россия — страна северная, чтобы дом «читался», приходится красить в два цвета.
Кованые ворота
Кованые ворота
Вся эта декорация, если вглядеться и попробовать выйти из-под обаяния идеологии, обслуживать которую долженствовала сталинская архитектура (а тоталитаризм — штука ароматная, до сих пор многие ведутся), — абсолютное безумие: тонкие «кишочки», которые вдруг вылезают между серьезными пиками, ленты, дубовые листочки, желуди несчастные — и все это немного кривенькое, домашненькое.
Термометр
Термометр
Подарок к 800-летию Москвы (1947 год) — главный градусник страны на главном доме Москвы. Диапазон — от –50 до +50 по Цельсию. Обзаведясь такой штуковиной, Моссовет непременно должен был завести в штате соответствующую должность — ответственного за снятие показаний.
В этом солидном бронзовом приборе и уважении к нему больше всего от XIX века с его позитивистской модой и представлениями о всесилии научного прогресса, от той популярной каши из базаровщины («природа не храм, а мастерская») и Жюля Верна, которой и питалось советское начальство. Этот градусник — не про ту физику, которую делают по шарашкам под присмотром тов. Берии, и даже не про школьный курс из учебника, а про фантастическую «науку», которую мы видим в комедии «Весна». Кстати, 1947 же года. Стилистически — та же каша: и Рим (в передаче Пиранези), и барокко, и нечто про ампир. Чтобы зритель не забыл, что он в столице, венчает все маленькая Спасская башенка с огромной звездой. И ведь на полном серьезе образованный человек сидел и рисовал это все безумие, а потом инженеры думали, как это отлить и скрутить. Один этот градусник больше говорит про Москву 1947 года, про воздух эпохи, чем десяток текстов.
В этом солидном бронзовом приборе и уважении к нему больше всего от XIX века с его позитивистской модой и представлениями о всесилии научного прогресса, от той популярной каши из базаровщины («природа не храм, а мастерская») и Жюля Верна, которой и питалось советское начальство. Этот градусник — не про ту физику, которую делают по шарашкам под присмотром тов. Берии, и даже не про школьный курс из учебника, а про фантастическую «науку», которую мы видим в комедии «Весна». Кстати, 1947 же года. Стилистически — та же каша: и Рим (в передаче Пиранези), и барокко, и нечто про ампир. Чтобы зритель не забыл, что он в столице, венчает все маленькая Спасская башенка с огромной звездой. И ведь на полном серьезе образованный человек сидел и рисовал это все безумие, а потом инженеры думали, как это отлить и скрутить. Один этот градусник больше говорит про Москву 1947 года, про воздух эпохи, чем десяток текстов.
Соседи
Соседи
Советская архитектура середины века — сплошной эксперимент, сплошное гадание, «езда в незнаемое». Тверская — образцовый пример: в общем образованные и талантливые люди поставлены в такие условия, когда они начинают сходить с ума. И поэтому в архитектуре, окружающей Моссовет, вы найдете все что угодно — от цитат из античности, ренессанса, римского барокко и русского классицизма до каких-то готических пучков опор, древнерусских колонок с дыньками, всевозможных башенок и беседок, балконов и эркеров, арок и арочек, скульптуры любого сорта. Что объяснимо: когда ты не понимаешь, по каким правилам твое здание будут судить, когда слова вообще перестают что-то значить — все дозволено.
Этот градус безумия, помноженный на советскую любовь к официозу, сохранился на Тверской по сей день. Парадоксально, что эти начала вылезают на поверхность и в работах современных архитекторов и дизайнеров — хотя пора бы уже вкусам поменяться, да и поколение вроде бы новое. Но нет, продолжаем бегать по кругу. Посмотрите на скамейки с клумбами — какая-то смесь трибуны Мавзолея с Могилой Неизвестного Солдата. Гранит и елки — хоть военный парад перед отдыхающими бабушками устраивай.
Этот градус безумия, помноженный на советскую любовь к официозу, сохранился на Тверской по сей день. Парадоксально, что эти начала вылезают на поверхность и в работах современных архитекторов и дизайнеров — хотя пора бы уже вкусам поменяться, да и поколение вроде бы новое. Но нет, продолжаем бегать по кругу. Посмотрите на скамейки с клумбами — какая-то смесь трибуны Мавзолея с Могилой Неизвестного Солдата. Гранит и елки — хоть военный парад перед отдыхающими бабушками устраивай.
Дом генерал-губернатора
© Wikimedia Commons
Дом московского генерал-губернатора был построен в 1782 году по проекту Матвея Казакова для графа Чернышева — полководца, прославившегося во время войны с Пруссией в 1760 году. При строительстве нижнего уровня здания использовался камень, взятый при разборе Белого города. В 1790 году городская казна выкупает дом, и с тех пор он является постоянной резиденцией генерал-губернаторов. В 1812 году здание сильно пострадало от огня и вандализма французской армии.
Моссовет
После революции 1917 года в здании располагается Моссовет. В 1930 году архитектор Иван Фомин объединяет корпусом крылья здания со стороны двора и пристраивает сзади четырехэтажное здание с башней и двойной аркой.
В 1939 году в связи с расширением улицы Горького дом отодвигают внутрь квартала на 13,6 метра. В 1944–1946 годах его надстраивают двумя этажами под руководством архитектора Дмитрия Чечулина.
Мэрия
В 90-х годах для расчистки места под административно-деловой комплекс была снесена фоминская пристройка; от нее сохранился только внутренний корпус, соединяющий крылья главного здания. Тогда же герб СССР на фронтоне заменил герб Москвы. Летом 2014 года была завершена реставрация здания. «Проектом было предусмотрено укрепление кирпичной кладки, отбивка штукатурки по восточному фасаду, восстановление дверных полотен и окон, замена полов на балконах, оцинкованного покрытия карниза кровли и водостоков, а также устранение деформационных швов в местах расположения вертикальных трещин по боковым фасадам».
Если мысленно уменьшить такой „дом вообще“, его можно перенести и поставить в любой провинциальный советский город — и он всегда будет главным. У людей в голове прочно застряло, что дом с колоннами — это круто, там находится что-то важное, там сидит начальство. Авторитетная архитектура — горсовет, райком, почта, больница или университет. Это такой универсальный язык авторитета, власти, как „Книга о вкусной и здоровой пище“ или плакаты по гражданской обороне. Переносимость, масштабируемость, универсальность — едва ли не главное качество этой архитектуры. Не зря в основу ее лег именно палладианский неоклассицизм XVIII столетия — Кваренги с коллегами, да и, например, их английские предшественники именно так и делали: берешь виллу Палладио, накачиваешь, раздуваешь до размера многоэтажного дворца или, скажем, банка целой империи. А появлением этого классического конструктора мы обязаны прежде всего самому Палладио, который решал все ту же задачу — как взять у древних и приспособить к современности».