Курс

История завоевания Кавказа

  • 4 лекции
  • 3 материала

Аудиолекции Владимира Лапина о том, как Российская империя присоединяла новые территории, а также материалы о кухне и музыке Кавказа и список полезного чтения

Курс был опубликован 22 марта 2018 года

Расшифровка

Зачем Россия завоевала Кавказ? Тому было несколько при­чин — поли­тических и эконо­мических. 

Иерархия ценностей аграр­ного в своей осно­ве россий­ского общества поз­воляет предпо­ложить, что Россию дви­гало на Кав­каз стрем­ление прирастить терри­то­рии. Действи­тельно, земля представ­ляла для Рос­сий­ской импе­рии важней­ший эконо­ми­че­ский ресурс и важней­шее жиз­нен­ное простран­ство. В ряде россий­ских губер­ний уже в нача­ле XIX века наблю­дался избы­ток насе­ле­ния, и но­вые сельско­хозяйст­вен­ные угодья были, конечно, хоро­шим средст­вом преду­прежде­ния буду­щих социаль­ных конфлик­тов. Но при нали­чии огром­ных терри­торий, неосвоен­ных пространств в Южной Сиби­ри, в Поволжье, в Ново­рос­сии завое­вание еще какой-то терри­тории — а это тыся­чи квадратных кило­метров, — терри­тории, насе­ленной к тому же очень воин­ствен­ными племе­нами, не могло быть оправданно с экономической точки зре­ния. Пересе­ление на Кав­каз практи­чески все было органи­зовано. То есть осу­ществля­лось оно в связи, как тогда гово­рили, с видами прави­тельства. И те, кто там селился, без вся­кой охоты переби­рались на но­вые, указан­ные началь­ством места.

Глав­ной целью засе­ления Север­ного Кав­каза «русским эле­ментом» было возло­жение на него обязан­ности обе­регать гра­ницу от враждебных поку­шений. Другими сло­вами, казачья коло­низация на Куба­ни и на Тереке была средством обеспе­чения охраны гра­ницы. То есть на гра­нице требо­валось создать надеж­ный заслон из воени­зированных посе­лений. Но даже после многих лет, после того, как Кавказ стал рос­сий­ским, крестьяне предпо­читали пере­би­раться в Сибирь, а не на Кавказ: кли­мат был непод­хо­дящий, при­родные усло­вия не позво­ляли исполь­зовать привы­чные приемы зоотех­ники и агро­куль­туры. Сюда отправ­ля­ли в основ­ном в нака­за­ние сек­тантов, бро­дяг, раз­ные асоциаль­ные эле­менты.

Военное начальство перио­ди­чески подни­мало вопрос о том, что надо колони­зовать Север­ный Кав­каз, надеясь таким спосо­бом решить болез­ненный вопрос о снабже­нии войск про­виантом, фура­жом и обес­печить армии постой. Все это было для армии боль­шой проблемой: во-первых, хлеб для солдат везли из южных губер­ний России за многие сотни верст; во-вторых, в те вре­мена казарм было мало и основная масса военно­слу­жа­щих прожи­вала в домах местного населе­ния на осно­вании так назы­ваемой постойной повинности.

Наконец, с появле­нием на Кавказе русского насе­ления прави­тельство надеялось решить в какой-то мере и проблему комплек­тования войск. Дело в том, что, попа­дая в армию на Кавказ, воло­годские, тверские, архангело­городские, орлов­ские, курские крестьяне массово уми­рали, оказавшись в районах с непри­выч­ным климатом. И суще­ство­вала идея, что если солдаты будут состоять из местных, более стой­ких к местным усло­виям, то смертность и так назы­ваемые сани­тарные потери будут гораздо меньше.

Важной эконо­миче­ской причи­ной была надежда на богат­ство кав­каз­ских недр. Дело в том, что Россия испы­ты­вала острую нехватку цветных драго­ценных метал­лов, а также качествен­ной соли. Поэтому все, кто хотел союза с Россией на Кавказе, пыта­лись разыграть эту карту: осе­тины и кабар­динцы, пред­лагая союз, расска­зывали о серебряных и свин­цовых рудах в своих горах, о соли, добы­ваемой в озе­рах Север­ного Дагестана, и так далее. То есть было пред­ставле­ние, что после присое­динен­ия Кав­каза Россия полу­чит боль­шие богат­ства, кото­рые поз­волят решить целый ряд проблем россий­ской промыш­лен­ности, но уже в первой четверти XIX века эти пред­став­ления о щедро­сти кавказ­ских недр заколе­бались, а спустя еще неко­торое время полно­стью развеялись.

Соответ­ствую­щими действи­тель­ности оказа­лись только сведе­ния о запа­сах нефти. Одна­ко до 1880-х годов, то есть до того вре­мени, когда Кавказ­ская война факти­чески закон­чилась, экономи­ческое значе­ние нефти, этого важней­шего сейчас эконо­ми­ческого сырья, было нич­тожным. В XVIII веке и в первой поло­вине XIX века никто и не по­ду­мал бы вое­вать ради захвата нефтя­ного бассейна. То есть до того вре­мени, пока не стал произво­диться керосин, пока нефть не стала средством полу­чения смаз­очных масел, пока она не стала топливом, она была факти­чески никому не нужна. В доин­дустриаль­ную эпоху кавказ­ские запасы мар­ганца и серы тоже были мало кому нужны. В первой половине XIX века несколько местных гор­ных заводов, кото­рые там существо­вали, прино­сили казне только убытки.

Еще Кавказ интере­со­вал Россию в качестве места, где будут выра­щи­ваться разные техни­ческие и пище­вые куль­туры (хлопок, чай, табак, марена, вино­град, рис, цитру­совые), где будет произво­диться шелк. Но и здесь прави­тельство ждало жесто­кое разо­чаро­вание. Рост произ­водства этой про­дукции сдер­живался разными факторами, и оказа­лось, что выгоднее доставлять подобные коло­ниальные товары морем в Одессу или Петер­бург, нежели произ­водить их на Кавказе. Таким обра­зом, Кавказ не оправдал себя ни как кладо­вая мине­ралов, ни как поставщик коло­ниальных товаров.

Еще когда во время своего похода 1722–1723 годов Петр I захватил западное и южное побе­режье Каспий­ского моря, он рассчи­тывал не просто увели­чить свои владения, но приоб­рести земли, которые напол­нили бы казну нало­гами. Однако доходов от этих земель не хватало даже на обеспе­чение располо­женных там гарни­зонов. В общем, ника­кого «выкачи­вания денег», как часто пред­став­ля­ется по лите­ратуре, не произо­шло. В Закав­казье в 1840-е годы местные доходы покры­вали расходы только на граждан­скую админи­страцию, тогда как бремя содер­жания войск на этой окраине, даже в мирное время, возла­галось на осталь­ные части импе­рии. Даже в 1890 году, когда бакин­ская нефть стала претен­довать на статус «чер­ного золота», дефицит госу­дар­ствен­ных расходов по Кавказ­скому краю состав­лял колос­сальную по тем време­нам сумму — более 24 миллионов рублей. Разу­меется, из них огромные средства ухо­дили на содер­жание войск, на созда­ние инфра­структуры, позво­ляющей контро­лировать этот страте­гически важный район, но это не меняло суть проблемы: Россия потра­тила сотни тысяч челове­ческих жизней и миллионы рублей, чтобы овла­деть терри­торией, которая не обога­щала, а исто­щала государ­ственную казну. Только на рубеже XIX–ХХ веков, когда Кавказ­ская война уже закон­чилась, был дости­гнут какой-то баланс, то есть расходы на Кавказ урав­нялись с доходами.

Была еще одна перспек­тива обога­щения России — это создание Волго-Балтий­ского пути, или Каспийско-Волго-Балтий­ского пути, для доставки восточных това­ров в Европу. В петров­ское время был построен первый канал — Вышне­волоцкая водная система, и предпо­ла­галось, что завое­вание Закав­казья (и прежде всего удобных гаваней на западном и южном побе­режье Каспия) позво­лит создать такой коридор для товаров, идущих в Северо-Западную Европу с Востока и обратно. Это и стало одной из важнейших целей Персид­ского похода. Но когда было открыто движе­ние по Вышне­волоцкой системе, в 1709 году, оказа­лось, что это улица с одно­сторон­ним движением. То есть движе­ние судов возможно было только со стороны Волги в сторону Невы, а со стороны Невы в сторо­ну Волги невоз­мож­но. Поэтому надежды на воз­мож­ное обога­ще­ние страны с помо­щью трассы Баку — Петербург не оправ­дались.

При этом надо еще помнить, что при оценке эконо­мической целе­сообраз­ности завое­вания Кавказа наиболь­ший доход прино­сило только Закав­казье. А вот Север­ный Кавказ, на присое­динение кото­рого было потра­чено неизме­римо больше сил, достав­лял казне одни убытки. Русский солдат на Кавказе никогда не сражался за чьи-то эконо­ми­че­ские интересы, как это ни странно, — ни част­ные, ни госу­дарствен­ные. Нельзя назвать ни одного круп­ного русского состоя­ния, источ­ником кото­рого стал бы Кавказ. В воспо­минаниях вете­ранов Кавказ­ской войны не найдено ни одного упоми­нания о том, что они, завое­вав потом и кровью огромную терри­торию между Каспий­ским и Черным морем, обога­тили державу.

Таким образом, глав­ными были полити­че­ские интересы. Россия противо­стояла Турции, и прави­тельство предпо­лагало создать в Закав­казье один из фронтов, кото­рый позво­лял бы отвле­кать турец­кие силы от глав­ного тогда балкан­ского театра военных действий. Надо сказать, что и эта цель не была в должной мере достиг­нута. Потому что для турок балкан­ский театр оста­вался глав­ным, и Кавказ­ский фронт не оття­гивал доста­точного числа сил с Дуная в Западную Армению, где шли основ­ные бои.

Еще одной важной причи­ной было стрем­ление России быть покрови­тельницей христиан. Россий­ский царь хотел быть покрови­телем христиан Грузии и Арме­нии. И вот это представ­ление о России как о вели­кой державе, которая покро­ви­тель­ствует христианам, было важным двига­телем импе­рии в этом регионе.

На Кавказе наблю­далось то, что исто­рики потом назвали «погоня за грани­цей», — следо­вание внутренней логике конфликта. Одним из важней­ших путей, а в некото­рое время и един­ственным путем из России в Закав­казье было Дарьяль­ское ущелье, то есть трасса, по которой сейчас прохо­дит Военно-Гру­зин­ская дорога. Для того чтобы контро­лировать этот путь, нужно было, как тогда говорили, усми­рить племена, которые жили около этой дороги, то есть осетин и ингушей. Но для того, чтобы эти роды, которые заклю­чили союз с Россией, чувство­вали себя в безопас­ности, нужно было точно так же усмирить их соседей. Потом, когда зами­ряли тех соседей, нужно было зами­рять следующих. И вот эта цепочка конфликта постоянно нама­тывалась на такой барабан, причем все время завя­зывались какие-то сложные узлы.

Россию интере­совало прежде всего Закав­казье. А Кавказ Северный — то есть Адыгея, Кабарда, Осетия, Ингу­шетия, Чечня и Даге­стан — пред­став­лялся барье­ром, который мешал связи между метро­полией и вновь присое­динен­ными терри­ториями. Разви­тию конфликта, который потом и полу­чил назва­ние «Кавказ­ская война», способ­ство­вали пестрота и неопре­делен­ность поли­тиче­ской карты этого региона. Дело в том, что границы существо­вавших там поли­тиче­ских органи­заций — Аварского, Мехту­линского, Кайтагского, Кюрин­ского, Кази­кумух­ского ханств, так назы­ваемых воль­ных обществ — были дово­льно неопре­деленны. Эта существо­вавшая там феодальная общин­ная воль­ница созда­вала очень взрыво­опасную смесь, кото­рая дето­ниро­вала при каждом потря­сении: при внешней агрессии, динас­тических распрях, смерти прави­теля и так далее. И Россия, прини­мая в поддан­ство отдель­ные аулы, отдель­ные племена и роды, поне­воле вмеши­валась в эти отно­шения, и сущест­вовавшие в них конфликты по наследству пере­дава­лись русской админи­страции.

Допустим, туземная знать искала в штаб-кварти­рах русских полков управу на своих непо­корных поддан­ных. Одни горские владе­тели и закав­казские прави­тели искали в русских помощ­ников для реше­ния проблем с сосе­дями. Типич­ный пример ситуа­ции, которую прихо­дилось решать русской военной админи­страции: в 1830 году так назы­ваемые мирные ингуши (то есть те, кото­рые уже приз­нали власть России) в отместку за угон скота своими соседями-осети­нами (тоже уже поддан­ными России) решили напасть на каза­ков, охраняв­ших осетин­ские аулы. К тому времени, когда была отправ­лена экспе­диция вернуть из донских пол­ков угнанных лошадей, эти лоша­ди уже были проданы чеченцам. Экспе­диция к чеченцам привела к новому всплеску наси­лия — поход сопро­вождался пере­стрелками и жертвами с обеих сторон. В клубке таких мелких конфлик­тов русская армия оказа­лась практи­чески не в состоя­нии пони­мать, что там происходит, и часто играла роль орудия в чужих руках.

Надо сказать, что ситуа­ция, в которой оказа­лась русская армия на Кавказе, не уни­каль­ная. В похо­жей ситуа­ции оказа­лись фран­цузы в Север­ной Африке: они тоже не хотели захва­тывать всю Сахару, но реше­ние одного вопроса сразу созда­вало необхо­димость реше­ния следую­щего. И вот это следо­вание логике конфликта шаг за шагом, привело к тому, что вместо ограни­ченных задач пришлось решать задачи по-настоящему глобальные.

Здесь придется сделать неболь­шое отступление: вообще, вся история Кавказ­ской войны, ее изучение и понимание ослож­няются тем, что мы видим ее в основ­ном с русской стороны. Поскольку горские общества были беспись­мен­ные — то есть там было много грамот­ных людей, но корпуса доку­ментов, который обычно создается при существо­вании государ­ственного инсти­тута, там не было, — там никто не писал воспо­минаний. И поэтому трудно опре­делить, что думали сами горцы о причи­нах войны и о том, как эта война идет. Только из отдель­ных документов (и в том числе напи­сан­ных русской рукой со слов горцев) можно что-то понять. Но эти сведе­ния чрезвы­чайно скудные и дово­льно туманные.

За присое­динение Кавказа Россия запла­тила довольно высокую цену. В боях с горцами Кавказа и в закав­казских войнах погибли порядка 100 тысяч человек. Но на каждого убитого прихо­дилось порядка десяти умерших — от непри­выч­ного климата, болезней и так далее. В резуль­тате Россия факти­чески запла­тила за присое­динение Кавказа жизнями около миллиона человек. Сколько во время Кавказ­ской войны погибло местных жителей? Трудно сказать. Но можно сказать, что эта цифра никак не меньше потерь рос­сий­ской стороны. Хоте­лось бы обратить внима­ние на то, что именно сани­тар­ные потери были огромные. За 10 дней марша от Эривани к Тифлису в 1804 году отряд генерала Цициа­нова потерял убитыми трех человек, ране­ными — 18, а забо­левшими и умершими — в сово­купности более 700! И это обычная картина для Кавказа. Пехот­ный Тенгин­ский полк, в котором служил Лермонтов, за четыре года, в 1820–1824 годах, поте­рял убитыми 10 человек, а умер­шими — 1159. То есть главной угрозой для военно­слу­жа­щих на Кавказе были даже не пуля и не сабля против­ника, а маля­рия, тиф и простуд­ные забо­ле­вания. За 12 лет существо­вания Черно­мор­ской бере­говой линии, цепочки укреп­лений вдоль Чер­но­мор­ского побе­режья, ее гарни­зоны, почти не участвуя в боевых столкно­вениях, предали земле 50 тысяч солдат и офицеров.

И в других коло­ниальных войнах, в других стра­нах карти­на была та же самая. Вот во время Мадагас­кар­ской экспе­диции 1895 года у францу­зов в бою пал один офи­цер, а умерли от болезней 35. В экспе­дициях в других районах Африки от маля­рии и тифа поги­бал каждый девя­тый участник этой экспе­диции.

Кроме человеческих потерь, присое­динение Кавказа несло за собой колоссаль­ные финан­совые затраты. Запу­танная система финан­сирования Отдель­ного Кавказ­ского корпуса, то есть той военной органи­зации, на которой лежали задачи присое­динения Кавказа, не позволяет соста­вить точную смету расходов. Но существует мнение, что в разгар Кавказ­ской войны в 1840-е годы, на войну трати­лся каждый шестой рубль россий­ского бюджета. То есть около 15% бюджета уходили на войну на Кавказе.

Таким образом, в движе­нии России на Кавказ эконо­миче­ские интересы играли неко­торую роль только в начале XVIII века. Я бы сказал, это было время, когда Россия еще плохо себе пред­став­ляла, что такое Кавказ и какие труд­ности ее ждут в этом регионе. Затем на первый план выдвину­лись задачи вопло­ще­ния импер­ской идеи и дости­жения выгод­ного геопо­лити­че­ского поло­жения. Но самым важным и самостоя­тель­ным фактором разви­тия конфликта стала его внут­ренняя логика. Сама линия сопри­косно­вения регуляр­ных войск и народов, которые там прожи­вали, прежде всего на Север­ном Кавказе, автома­ти­чески превра­щалась в линию фронта. Это все лежало за преде­лами пони­ма­ния рядо­вых участ­ников. С их точки зрения, война была таким поко­рением бунтов­щиков, наказа­нием их за набеги, за напа­де­ния на русские укреп­ления. Отсут­ствие очевидных планов войны, понятных для участников с россий­ской стороны, создавало условия для того, чтобы война продол­жалась практи­чески непрерывно.

С датировкой войны тоже есть неко­торая проблема: в школьных учебниках хроно­логи­ческие рамки Кавказской войны указаны с 1817 по 1859 год — со вре­мени прибытия Ермолова и до плене­ния имама Шамиля. На Западном Кавказе конечной датой является 1864 год, когда прекра­тилось организо­ванное сопро­тивление горцев Западного Кавказа. На самом деле то, что потом стали назы­вать Кавказ­ской войной, началось с похода Петра I 1722–1723 годов и закон­чилось подав­лением послед­него крупного восстания в Чечне и Даге­стане в 1877–1878 годах (то есть восстание происходило во время Русско-турецкой войны, которая шла в этот же период). Таким образом, Кавказ­ская война продол­жалась более 150 лет. А не тот отрезок времени, который указы­вается в школьных учеб­никах.

Во многом эта война была уникаль­ная. Так, она началась без объяв­ления войны. Когда нача­лись действи­тельные столкно­ве­ния русских с горца­ми — день, даже месяц, — устано­вить крайне трудно. Она представ­ляла собой целый комплекс столкно­вений на терри­тории между Черным и Каспий­ским морем — разного харак­тера, разного уровня, с разной числен­ностью участ­ников. И впослед­ствии всю эту сово­куп­ность разно­вре­мен­ных стычек, боев, экспе­ди­ций, в том числе кара­тель­ных экспе­ди­ций, горских набе­гов, все это вместе стали назы­вать Кавказ­ской войной.

Само выражение «Кавказ­ская война» появилось в 60-е годы, а до этого времени исполь­зовались такие слова, как «поко­ре­ние», «завое­ва­ние», «умиротво­ре­ние», «установ­ле­ние влады­чества русских на Кав­казе». Авторы-мемуаристы исполь­зо­вали для назва­ния действий горцев слова «восста­ния», «мятежи», «нашест­вия». Собствен­ные военные акции называли «похо­дами», «экспе­дициями», «действиями».

При этом в конце XIX столетия известному художнику-бата­листу Францу Рубо для Храма Славы — Тифлис­ского военно-истори­ческого музея, в нынешнем то есть Тбилиси — было заказано 17 огромных полотен, которые должны были изобра­жать важнейшие события присое­динения Кавказа. Первое полотно — вступле­ние Петра Великого в один из городов Северного Кавказа, в Тарки, 13 июня 1722 года. А последняя картина — «Штурм Карса в ночь на 6 ноября 1877 года». То есть представ­ле­ние, что война продол­жалась от Петра и до послед­ней Русско-турец­кой войны 1877–1878 годов, уже было, и было устой­чивым. Почему же впослед­ствии была принята новая хроно­ло­гия? А для того, чтобы отде­лить жестокое и кровавое подав­ление Чечни и Дагестана от всей осталь­ной Кавказ­ской войны. Потому что России трудно было согла­ситься с тем, что она воевала 150 лет с таким против­ником, как горцы. С Напо­лео­ном воевали несколько лет, за несколько лет распра­ви­лись со Швецией, с Турцией. А здесь — с горцами — Россия воевала 150 лет. Для военного само­любия это было слишком большим испы­танием.

Кавказскую войну еще можно называть «войной взаим­ного непони­мания». Потому что обе стороны не пони­мали, чего хочет другая сторона. Об этом свиде­тель­ствует, например, то, что представ­ления о том, как вести войну, на Кавказе (у мест­ной админи­стра­ции, у мест­ного коман­дова­ния) и в Петер­бурге (в прави­тель­стве, в высших эшело­нах военной власти) очень часто были очень разными. Местное коман­дова­ние в целом как-то пони­мало мест­ные реалии, а централь­ная власть и чинов­ники не пони­мали совершенно. Проблема эксперт­ного сообщества.

Таким образом, подводя итоги, можно сказать следующее: Россия экономиче­ских выгод от присое­динения Кавказа не имела. На ведение войны были затра­чены колос­сальные финан­совые средства; миллион мужчин, оставленных в земле Кавказа, — это огром­ные демо­графиче­ские потери; огром­ный ущерб был нанесен хозяй­ству Кавказа. Но война имела большое поли­тическое значе­ние, поскольку Россий­ская империя вышла на рубежи Персии и Турции и, таким образом, ее полити­ческое влияние в Закавказье много­кратно возросло. В этом смысле империя была в большом выигрыше.

С другой стороны, импе­рия получила в тылу своей южной границы провинции, в лояль­ности насе­ления которых она не была уверена до конца своего существо­вания. Доста­точно сказать, что воинская повин­ность в мусуль­манских райо­нах Закавказья и на Северном Кавказе так и не была введена. То есть горцы Север­ного Кавказа и насе­ление нынеш­него Азер­байджана к службе в армии не привле­кались, а воинская повин­ность в Грузии и Армении была введена со значи­тельным опозда­нием по сравнению с Централь­ной Россией. Вместо этого это насе­ление платило специальный налог. То есть империя, завоевав Кавказ, не полу­чила больших эконо­мических и людских ресурсов, а только политические.  

Расшифровка

Почему же русской армии с таким трудом дава­лись победы на Кавказе? Дело в том, что Кавказ­ская война была совер­шенно новой и непри­вычной и во мно­гом неожи­данной для русской армии. Не случайно в военном лекси­коне места боев тради­ционно назы­ваются «полем битвы» (причем на всех языках). Потому что сраже­ния предпо­читали устраи­вать на рав­нинах. А вся Кавказ­ская война шла в горах. Не случайно ее назы­вали «Кавказско-горская война». И все, начи­ная от стра­тегии и закан­чивая воору­жением, качества европей­ской армии (а русская армия была европей­ской по своему типу, воору­жению, стра­тегии, так­тике и боевым приемам) в этой войне оказа­лись в разной степе­ни мало­пригодными.

Начнем с природы. Горы для армии подоб­ного типа пред­став­ляли большую труд­ность в военно-техни­ческом отно­шении. Известно, что артил­лерию назы­вали «богом войны». В горах же артил­лерия во многих случаях оказыва­лась в тяже­лом поло­жении. Ведь для того, чтобы пушка могла выстре­лить, ее нужно поставить на гори­зонтальную поверх­ность. Потому что, если выстре­лить из пушки, кото­рая стоит косо, у нее либо отлетит колесо, либо она опро­кинется. То есть для того, чтобы начать огонь, нужно было сначала найти ровную площадку, что в горах уже по опре­де­лению пред­став­ляет большую труд­ность.

Затем — передви­жение артил­лерии. Перетас­ки­вание тяже­ленных орудий с одного склона на другой чрезвы­чайно выматы­вает расчеты. Лошади тоже не всегда могут поднять, выта­щить пушку на большой подъем. И поэтому обеспе­че­ние необхо­ди­мой артил­лерий­ской поддержки оказы­ва­лось в похо­дах чрезвы­чай­ным испыта­нием для войск. Далее. Орудия имеют так называе­мую мертвую зону. То есть по законам баллис­тики снаряд летит практи­чески прямо, и все, кто нахо­дится выше и ниже этой траек­то­рии, в горах, оказыва­ются совер­шенно неуяз­ви­мыми. Еще и поэтому артил­ле­рия оказалась в горах гораздо менее эффекти­вной, чем в сраже­ниях на равнине.

Многие районы Чечни в те вре­мена пред­став­ляли собой лесные дебри. Сейчас, когда нам пока­зы­вают пейзажи Чечни, это откры­тые равнины с неболь­шими перелес­ками. В те времена это был дрему­чий лес, в кото­ром армия была слепа, передви­га­лась с боль­шими трудно­стями и в любой момент могла подвергну­ться напа­дению — с тыла, с флангов. Невоз­можно было наво­дить мосты через боль­шое количе­ство горных рек и речу­шек, потому что при частых в горах павод­ках мосты эти сноси­лись, а против­ник не позво­лял делать эти мосты стацио­нар­ными, у каждого такого моста приходи­лось бы остав­лять гарни­зон. Большой гарни­зон — это распы­ле­ние сил, а мелкий гарни­зон — просто жертва для против­ника. В горных пере­хо­дах войска чрезвы­чайно изматы­вались, даже если они шли без артил­лерии. Ну, каждый себе представ­ляет: это постоян­ные подъемы и спуски, подъемы и спуски.

Совершенно непригод­ными оказа­лись прин­ципы стра­тегии. Тради­ционно овладе­ние некото­рыми пунк­тами — столи­цей или важными крепо­стями — озна­чало реаль­ный или симво­личе­ский успех в войне. На Север­ном Кавказе таких пунктов практи­чески не было. И поэтому взя­тие какого-то аула не оказы­вало существен­ного влия­ния на общую опера­тив­ную обста­нов­ку. И даже овладе­ние теми центрами, которые власти считали «горскими столи­цами», резуль­татов не давало.

В 1845 году была органи­зо­вана масштаб­ная Даргин­ская экспе­ди­ция для захвата аула Дарго. Огромная, по кавказ­ским меркам, армия (9562 чело­века во главе с самим главно­командую­щим Ворон­цовым) дошла до этого аула, обнару­жила его сож­жен­ным самими горцами — и оказа­лась факти­чески в западне. После чего последо­вало тяже­лей­шее отступ­ление, и только счастли­вый случай и свое­времен­ная помощь другого отряда спасли отряд Ворон­цова от полного истреб­ления и от плене­ния главно­командую­щего. Кордон­ная страте­гия, то есть выстраи­вание цепочки укреп­лений с неболь­шими гарни­зонами, тоже оказа­лась малоэф­фектив­ной. Потому что горцы, исполь­зуя актив­ную тактику, проры­вали ее в том месте, в каком хоте­ли, и в то время, в какое они хоте­ли. Поэтому русская армия после несколь­ких лет действий на Север­ном Кавказе факти­чески перешла к горскому методу веде­ния войны. То есть к разо­ри­тель­ным набегам. Русские части совер­шали наступ­ление, дости­гали какого-то аула или несколь­ких аулов, уничто­жали их и затем возвра­ща­лись к месту дисло­ка­ции.

При этом главная нагрузка ложи­лась на арьер­гард. Тогда как в европей­ском воен­ном языке слово «аван­гард» всегда явля­ется сино­ни­мом храбрости и отваги, в Кавказ­ской войне все было с точно­стью до наобо­рот: самым тяжелым было возвра­щение, главная нагрузка ложил­ась на замы­кающие части. И самые бое­спо­собные части и самые надежные, смелые коман­диры как раз включа­лись в состав арьер­гарда. В европей­ской военной куль­туре слово «обоз», «обозник» — несколько уничи­жи­тель­ное выраже­ние, а на Кавказе служба в обозе была самой опасной и трудной: доставка грузов по горным доро­гам сама по себе была подви­гом, к тому же обоз являлся глав­ной целью многих горских отря­дов. Зачем горцам знамя или пушка? А вот обоз и его содер­жи­мое — это была вполне понят­ная и очень привле­катель­ная цель. Поэтому служба в обозе на Кавказе была чрезвы­чайно трудной.

В европей­ской войне боевые столкно­вения проис­хо­дили время от вре­мени с боль­шими времен­ными проме­жут­ками, затишьями. А на Кавказе крупных сражений практи­чески не было: за всю исто­рию войны их было буквально менее десятка. Но вся война состояла из мелких, практи­чески ежеднев­ных стычек, сопрово­ждав­шихся иногда значи­тель­ными потерями. Практи­чески девять десятых всех потерь проис­ходили не в этих более или менее круп­ных сраже­ниях, а в этих ежеднев­ных мелких стычках. То есть русская армия буквально таяла. Не несла большие разовые потери, как во время Отечествен­ной войны 1812 года в Боро­дин­ском сражении или под Мало­ярослав­цем, а таяла ежедневно, и это оказы­вало очень силь­ное влияние на психо­логи­ческое состоя­ние солдат и офицеров. Горская пуля могла проле­теть в любой момент, солдаты и офи­церы Кавказ­ского корпуса находи­лись в состоя­нии перма­нент­ного стресса. И это оказы­вало влияние на их отно­шение к мест­ному населению.

Ведь что очень важно: в европей­ской войне против­ники марки­рова­лись с помо­щью мунди­ров. То есть можно было сразу отли­чить: это враг, это солдат или офицер неприя­тель­ской армии — или это мест­ный житель. У горцев таких разли­чий не было. И поэтому предста­вить себе — это мирные горцы, едут на рынок, или отряд, кото­рый соби­рается напасть на русский гарни­зон, — очень трудно. В этих усло­виях разного рода недора­зуме­ния с кровавым исходом были очень частыми.

Далее. Как известно, кровная месть на Кавказе явля­лась в те времена очень важным право­вым инсти­тутом. И если горец в столкно­вении с сопле­мен­ни­ками либо с предста­ви­телями другого народа имел возмож­ность выяс­нить, кто убил его родствен­ника, то в столкно­вении с русскими он такой возмож­ности не имел и мстил любому, кто по своему внеш­нему облику был похож на его врага. То есть любой чело­век в мундире мог представ­лять врага. Были такие случаи, кото­рые только из-за их трагич­ности нельзя назы­вать курьезными.

Например, было несколько случаев, когда горцы приво­зили на рынок одежду, снятую с убитых казаков Тер­ского или Кубан­ского войска, и совер­шенно открыто прода­вали ее. И когда их аресто­вы­вали, они призна­ва­лись, что да, они убили этих людей, сняли с них одежду и теперь хотят ее продать. И искренне не понимали, почему их за это аресто­вывают, заклю­чают под стражу и даже приго­вари­вают к высшей мере нака­зания. Ведь солдат кавказ­ского гарни­зона они не трогали, они убили людей за сотню, три сотни верст от этого места; людей, гово­рящих на другом языке (допустим, кубан­ских казаков, многие из кото­рых были выход­цами с Украи­ны). И за что их наказы­вают здесь, они искренне не пони­мали, потому что это лежало вне поля их пред­став­лений о миро­устройстве.

Это была война взаим­ного непони­мания. Опять же, если горцы при исполне­нии закона кровной мести месть нано­сили адресно — то есть они знали, как опреде­лить обид­чика, и соразме­ряли, что называ­ется, месть с провин­ностью, — то русская армия этого в прин­ципе сделать не могла. И на прак­тике что проис­хо­дило: вот стоял в карауле солдат. Вдруг раздался выстрел. Приле­тела пуля и убила этого солдата. И что делает коман­до­вание? Коман­до­вание соби­рает каратель­ную экспе­ди­цию и отправ­ляет ее в ближай­ший аул. Который во мно­гих случаях ника­кого отноше­ния к этому инци­денту не имел. И, естественно, несправед­ливо обижен­ный аул стано­вится из «мирного» аулом непо­корным. И в очеред­ной раз запуска­ется маховик войны.

Большую роль в разви­тии конфликта играл личный состав войск. Дело в том, что во время рекрут­ской повин­ности в армию отправ­ляли боль­шое количе­ство, что называ­ется, асоциаль­ных элемен­тов — или людей с деви­антным пове­де­нием, то есть пьяниц, хули­ганов, вредных или не нужных общине. Вообще, армия была таким сред­ством социаль­ной сана­ции общества. И затем в армии проис­хо­дила сепара­ция: тех, кто был поприлич­нее, отправ­ляли в гвардию; затем следую­щие «по качеству» солдаты отправ­лялись в армей­ские части, а те, кото­рые уж совсем никому были не нужны, отправ­лялись нести службу на окраи­ны — в Сибир­ский и Кавказ­ский корпус. То есть в армии людей с разного рода наклон­ностями было больше, чем в обществе вообще, а в Кавказ­ском корпусе их было еще на поря­док больше. Об этом надо помнить.

При этом на боевых качествах это сказы­валось мало. Потому что известно (военные стараются об этом не гово­рить), что бата­льон, сформиро­ванный из хули­ганов и двоеч­ников, более боеспо­собный, чем батальон, сформиро­ван­ный из отлич­ников и очень приличных людей. По крайней мере, в XIX веке так было точно. И такой состав людей сказы­вался на разви­тии конфликта.

Следующее. На развитии конфликта на Кав­казе в XVIII–XIX веках сказывал­ось и такое явление, как ссылка проштрафи­вшихся офице­ров на Кавказ. Самый извест­ный пример, наверное, поэт Михаил Лермонтов, кото­рый, как вы знаете, был отправ­лен на Кавказ не по своей воле, а в нака­зание за участие в дуэли. Таких сосланных офице­ров было очень много. И для того, чтобы вернуть чины — многие были разжа­лованы в рядовые до выслу­ги, — для того, чтобы испра­вить свое поло­жение, им нужно было отли­читься. А отли­читься можно было в бою, и это тоже провоци­ровало армию на актив­ные действия. И если сослан­ный офицер стоял перед выбором: обострить ситуа­цию, участво­вать в боевом столкно­вении и полу­чить награду, которая возвра­щала ему прежний статус, или пойти на мировую и как-то этот конфликт купи­ровать, — я думаю, что в большин­стве случаев он выбирал первое.

Дело в том, что в практике судопроиз­вод­ства и наказа­ния существо­вало такое правило: отличив­шимся в боях смяг­чали наказа­ния за реальные проступки. И рассмотре­ние судеб­ных дел офицеров Кавказ­ского корпуса свидетель­ствует о том, что эта реаль­ность подталки­вала их к боевой актив­ности. Я видел дело прапор­щика пехот­ного полка, кото­рый в пьяном виде совер­шил много худо­жеств. Вплоть до того, что в пьяном виде вломился в квар­тиру полко­вого офицера, оскорблял своего началь­ника, ездил пьяный по городу, безобраз­ни­чал по макси­мально мысли­мой программе. В приго­воре суда прямо говори­лось, что он заслу­живает самого тяже­лого наказа­ния, но в связи с его отли­чиями в боях и нали­чием ордена надо заме­нить ему это суровое наказа­ние на очень мягкое. И люди знали, что если ты отли­чаешься в боях, то это станет для тебя надеж­ной защитой в других провин­ностях. Эти внутрен­ние свойства армии тоже играли свою роль в том, что махо­вик столкно­вений раскру­чивался и вращался в тече­ние полутора столетий.

Наконец, еще одна важная вещь: снабже­ние войск. Ведь солдат стре­ляет не каждый день, не каждый день идет в атаку. Но он каждый день ест. И поэтому обеспе­чение провиантом для воору­женных сил всегда было очень важной задачей. Никогда нигде интен­дант­ство не справ­лялось с зада­чей должного снаб­жения войск. А особенно в усло­виях Кавказа. То есть даже в налажен­ной системе европей­ского театра боевых действий, даже там интен­дант­ство никогда не справлялось. На Кавказе оно не справ­лялось в кубе. Поэтому какие ресурсы были у военных? Ресурсы мест­ного насе­ления. И то, что назы­вается дели­катным словом «рекви­зиция», то есть изъятие у мест­ного насе­ления провианта и фуража в обмен на расписки, в большин­стве случаев представ­ляло собой элемен­тарный грабеж. Опять же со всеми вытекаю­щими отсюда послед­ствиями. Не найдется, наверное, ни одного селения, где люди с большой радостью отдают нажитое неизвестным пришельцам.

Следующее обстоятельство, наверное, самое важное. Дело в том, что севе­ро­кавказ­ское общество было чрезвы­чайно милита­ризо­вано. Но не в ев­ропей­­ском смысле, а в смысле историко-антрополо­гическом. Там была схема: один мужчина — один воин (кстати, там у многих народов войско и общество обозна­чались одним словом). Потому что общество состояло из воору­женных мужчин. Известно, что в литера­туре о Кавказе эти кавказ­ские набеги (или, как в XIX веке это называлось, хищни­чество, то есть набеги с целью захвата добычи и пленных) называли таким природ­ным свойством горцев. На самом деле, конечно, главным источ­ником доходов для горцев, как и для всех народов, было земле­делие, ското­водство и ремесло — сугубо мирные заня­тия. А набег был средством социали­зации. Молодой человек должен был обяза­тельно каким-то образом поучаст­вовать в какой-то воен­ной акции, чтобы доказать свою социаль­ную состоя­тельность. Если молодой человек не участво­вал в набеге, то есть не показы­вал свою воин­скую доблесть, не дока­зывал, что он мужчина, он просто не мог образо­вать семью. Потому что кто бы за него пошел? Если он не может защи­тить свою семью в случае надобности.

А это было россий­скому правитель­ству совершенно непонятно. И ответы на эти набеги (в ряде случаев — весьма ритуаль­ные; повторяю, там не главное было захва­тить добычу как таковую, какое-то богатство, а главное было — показать свою состоя­тель­ность) очень часто были несораз­мер­ными. И самым ужасным было настоя­тельное требо­вание эти набеги прекра­тить. Дело в том, что в импе­рии насилие является монопо­лией государ­ства. И вот это представ­ление у россиян, кото­рые были на Кав­казе в XVIII–XIX веках, было очень прочным. А в горском сообще­стве государ­ства не было, и поэтому там право на наси­лие представ­лял каждый взрос­лый мужчи­на, каждый род, каждое племя. И всякого рода попытки это право на насилие горцев ограни­чить вызывало с их стороны откро­вен­ное непони­мание и жесткое сопро­тивление.

Для того чтобы умиро­творить горцев, регу­лярно — с самого нача­ла XVIII века и в тече­ние XIX века — и неодно­кратно предпри­нима­лись попыт­ки их разоружить. Что опять же воспри­нима­лось как покуше­ние на святая святых. Во-пер­вых, холод­ное оружие и постоян­ное его ноше­ние являлось во многих обществах показа­телем состоя­ния чело­века. Мужчина без кинжала — это был нонсенс. Это как сейчас заста­вить всех мужчин носить корот­кие юбки. То есть это что-то совер­шенно немыс­ли­мое. Попытки отобрать оружие у мужчин воспри­ни­ма­лись чрезвы­чайно остро. Во-вторых, во многих сообществах оружие было семей­ной релик­вией, которая переда­валась от дедов к внукам. И вдруг взять и изъять ее, отпра­вить куда-то на склад — это было покуше­ние на святая святых.

Еще одна важная сторона непони­мания заклю­ча­лась в следую­щем. Как вы знаете, Кавказ славится своим госте­приим­ством. Но это не просто черта харак­тера, этиче­ская особен­ность, это еще и важный социаль­ный институт, играющий огром­ную роль в регули­ровании отно­шений между людьми. Не предоста­вить кров путнику — вещь немыслимая! 

Ну вот реальная картинка: отряд всад­ников останав­ливается на ночлег у кого-то. Хозяин не расспра­шивает, куда едут всадники, — и всад­ники с ним не делятся своими планами. Очень вероятно, что хозяин представ­ляет себе, что этот отряд соби­рается на кого-то напасть. Но ему путники этого не говорили, и сам он их об этом не спра­шивал. Оказы­вается, этот отряд двига­ется, чтобы отомстить какому-то гарни­зону какого-то русского форта за уби­того соро­дича. Они успешно этот форт дости­гают, обстре­ли­вают его, кого-то убивают, кого-то ранят, кого-то берут в плен — и возвра­щаются обратно. И опять ночуют у кого-то. Следом отправ­ляется каратель­ная экспе­ди­ция. И узнает, что эти люди ноче­вали в двух домах. Что они делают с этими домами? Наказы­вают хозяев, а дома часто сжигают. За укрыва­тель­ство преступ­ника. С россий­ской точки зрения вещь совершенно понятная и оправ­данная. С горской точки зрения это что-то неслы­ханное, невоз­можное! И вот, пожалуйста, еще один узел конфликта.

Иногда возни­кает вопрос: как же так — кровная месть, сплошь воору­женное население. Они же должны были все друг друга пере­бить, и там должна была быть пустыня. Но дело в том, что горское общество было так мудро орга­низо­вано, что меха­низмы рождения конфликтов уравно­веши­вались меха­низмами пога­шения конфликтов.

Вот одна из таких достаточно типичных картинок: предста­витель одного рода убил (или тяжело ранил) предста­вителя другого рода. Тот род мстит этому, этот род в ответ мстит и так далее. Разго­рается кровавая междо­усобица. Наконец оба рода от этого устают, и запус­кается меха­низм прими­рения. Через посред­ников или напря­мую старей­шины наконец догова­риваются, дости­гается мир, и сторона, которая признает себя более вино­ватой, выпла­чивает какую-то компен­сацию — некото­рое коли­чество крупного рога­того скота, лошадей и бара­нов — и нередко берет на воспи­тание маль­чика из этого рода для за­креп­ления отно­шений. Роды роднятся, и на этом конфликт прекращается.

А представим себе реальную ситуацию в горско-армейских отношениях: горцы подстре­ливают какого-то солдата. Началь­ник гарни­зона пишет рапорт своему руковод­ству: чтобы не разжи­гать дальней­ший конфликт с аулом таким-то, он за уби­то­го рядо­вого такого-то взял у них 10 быков, 20 баранов и еще маль­чика на воспи­та­ние. Представ­ляете, как такой рапорт воспри­мет высокое началь­ство? Наверное, этого несчаст­ного капи­тана отправят в госпи­таль на освиде­тельствование.

Еще раз повторяю: в горском обществе сущест­вовало огром­ное число реально действую­щих меха­низмов смяг­чения и прекра­щения конфлик­тов. А конфликт­ная зона между горским насе­лением и армией таких меха­низмов не имела. И поэтому каждый конфликт влек за собой довольно тяже­лые последствия.

Кроме того, многие офицеры, приез­жав­шие на Кавказ, гово­ри­ли по-немецки, мно­гие по-французски, неко­то­рые даже по-английски, но кто из них гово­рил на языке мест­ных народов? Да, посте­пенно некото­рые каким-то образом что-то начи­нали пони­мать, некото­рые даже неплохо гово­ри­ли. И так же многие горцы очень плохо говорили по-русски. И когда обе стороны плохо пони­мают друг друга в бук­валь­ном смысле этого слова, опять же возможно много конфликтов.

Наконец, масса этнографи­ческих проблем. Например, в аул, который нахо­дится в состоя­нии мира с русскими, въез­жает новая часть, кото­рая недавно служит на Кавказе. И из-за элемен­тарной жары нижние чины снимают рубахи и въезжают в аул голые по пояс. А по мест­ным понятиям это верх неприли­чия и оскорб­ление мест­ного насе­ления. Так вдруг откуда-то в солдат приле­тает пуля. Солдаты никого, повто­ряю, не хотели оскорб­лять. Они въехали без вся­кого вызова. Им просто было жарко — вологод­ским или твер­ским ребятам, — просто было жарко на Кавказе! Поэтому они, не зная правил, въехали так же, как въеха­ли бы в свое родное село.

О незнании обычаев, кстати, мы можем много узнать из художе­ствен­ной литера­туры. Есть такое произ­веде­ние Пушкина — «Путешествие в Арзрум». Там есть малень­кий эпизод, где Алек­сандр Сергее­вич вошел в поме­щение какого-то мест­ного жителя, тот, как он пишет, что-то залопо­тал и толкнул его. И Пушкин ему отве­чал нагайкой. То есть он зашел в помеще­ние. Пушкин зашел, Алек­сандр Сергее­вич. Он был не самый дикий русский человек. Но он вошел без спроса в поме­щение, и я вполне допускаю, что он зашел в ту часть, куда вообще посто­рон­ний муж­чина не может захо­дить ни в коем случае. Потому что мы знаем, что у мно­гих народов сущест­вует разде­ле­ние жилья на мужскую поло­вину и женскую. Так вот, на женскую поло­вину посто­рон­ним нельзя захо­дить ни при каких обстоя­тель­ствах. И то, что этот человек толкнул Пушкина, а не выстре­лил в него и не уда­рил саблей, — это, я вам скажу, боль­шая удача для россий­ского путешест­вен­ника. И таких приме­ров на Кавказе несть числа. То есть обе стороны не пони­мали друг друга.

Но есть еще более сложная вещь: в Петер­бурге также не пони­мали того, что такое Кавказ­ская война, что такое Кавказ. Изучение докумен­тов Отдель­ного Кавказ­ского корпуса и воен­ного министер­ства показы­вает, что если люди, прослу­жившие на Кавказе и получ­ившие какой-то опыт войны с горцами, уже понимали, что можно, чего нельзя и как нужно действо­вать, то в Петер­бурге почти до самого конца войны такого представ­ления так никто и не полу­чил. Прави­тель­ство, командо­вание, военное министер­ство пыта­лись вести войну по-европейски, что было совер­шенно невоз­можно ни в страте­гиче­ском отно­шении, ни в такти­ческом, ни в плане обмун­дирования.

Скажу об обмундировании: оно совер­шенно не годи­лось. Вы представ­ляете себе эти кивера с султа­нами — такими перьями над голов­ным убором? Как в этих шапках караб­каться в горы, ходить по лесам? Никуда не годи­лись и ранцы, которые были приняты для ноше­ния припасов и всего необхо­димого солдату. Я бы сказал, что к реалиям боевых действий на Кав­казе русская армия была тогда совер­шенно не готова. Но она посте­пенно адапти­ро­ва­лась, войска быстро приобре­тали опыт и, как писал один из участников, «сами стали опреде­лен­ным кавказ­ским племе­нем». До такой степе­ни, что пере­няли очень многие обычаи. Например, извест­ный кавказский обычай — куначе­ство, то есть образо­вание дружеских связей. Кунаки — это такие братья, которые в огонь и в воду друг за друга, абсолютно друг другу верны, друг другу дове­ряют. Так и полки, воинские части, которые дове­ряли друг другу в бою, объяв­ляли друг друга кунаками.

Далее. Русские офицеры и солдаты, воевав­шие на Кавказе, назы­вали себя кавказ­цами. А войска, которые прихо­дили из России, эти «кавказцы» назы­вали «русскими». Очень показа­тельна такая история: однажды на рынке в Гроз­ном солдаты Апшерон­ского полка подра­лись с мест­ным населе­нием, с чечен­цами. На шум драки прибе­жали солдаты дру­гого полка, которые были с этим полком в напря­женных отно­шениях, и тоже всту­пили в драку. На сто­роне чеченцев. И когда власти стали разби­раться, как так получи­лось, что вы вместе с чечен­цами дрались с солда­тами другого рус­ского полка, те произ­несли фразу, очень понятную для реалий Кавказ­ской войны, но трудно понят­ную для тех, кто в эти реалии не вникает. Они сказали: «Чечен­цы — наши братья. Мы с ними уже 20 лет деремся!» То есть эти солдаты, которые вое­вали с чечен­цами, считали, что это их внут­реннее кавказ­ское дело и вмеша­тельство кого-то посто­рон­него — вещь совер­шенно непозво­литель­ная. Именно этим объяс­няется то, что русская армия так долго и с такими боль­шими поте­рями для себя (и для про­тив­ника тоже) присое­ди­няла Север­ный Кавказ к империи. Потому что эта военная машина была в принципе не приспо­соблена для таких целей. Как если бы экска­ватор исполь­зовали для рытья лунок на поле для гольфа.

Русская армия этого периода была армией, кото­рая испове­до­вала основ­ной принцип европей­ской войны — нанесе­ние против­нику макси­маль­ного ущерба в макси­мально сжатое время с мини­маль­ными собствен­ными поте­рями. Так воюет европей­ская армия. На Кавказе этот меха­низм в прин­ципе не работал. Потому что на Кавказе война — это скорее такой воинст­венный ритуаль­ный танец. С жерт­вами среди участ­ников этого танца, да. С жерт­вами среди зрите­лей — тех, кто наблю­дает этот танец. Но это некое действо, это не такая тоталь­ная эпиде­мия разру­шений и убийств, каким явля­ется европей­ская война. Там постоянно шли столкно­вения: между племе­нами, между родами, между фами­лиями. То есть Кавказ к тому време­ни, когда туда пришла Россия, конечно, не пред­став­лял собой такой, знаете, райский уголок, где мирные чабаны пасли овечек на альпий­ских лугах. Нет. Это было место, где шли постоян­ные столкно­вения. Но они не носили такого тоталь­ного разруши­тель­ного и крова­вого харак­тера, какой приняла тогда война. Потому что у кон­фликтую­щих сторон на Кавказе главная цель была — показать свое превос­ходство. Как танцоры: когда один, другой, третий танцуют, и каждый показы­вает, какой он мастер. Так вот, главным для жителей Север­ного Кавказа было показать, какие они мастера боя, какие они отважные и умелые. А не для того, чтобы стоять по колено в крови.

На меня большое впечат­ление произвел один документ о разру­шении башни в одном из районов. Знаете, одно из таких украшений горского пейзажа — боевые башни, родо­вые. Использо­вание этих башен ритуа­лизи­ровано. И когда русский экспеди­цион­ный отряд двигался из пункта А в пункт Б, с одной из этих башен был произ­веден выстрел. Жалея людей, командир вызвал сапе­ров, саперы заложили порох под один из углов этой башни — и башню эту взорвали. Мест­ное население было потря­сено. Потому что, с их точки зрения, таких варваров, которые так нарушают все правила ведения войны, на их тер­ри­то­рии еще не было. А с точки зрения европей­ских военных действий все было сделано правильно: взор­вали вражеское укреп­ление. Уничто­жение этого укреп­ления произошло даже без потерь для отряда. Но с кавказ­ской точки зрения это совершенно дикая и немыс­лимая вещь. 

Этот клубок взаимных непони­маний на всех уров­нях созда­вал конфликт, который разре­шался с большим трудом. Для того чтобы прекра­тить войну между какими-то государ­ствами, доста­точно было навя­зать полити­ческую волю прави­тель­ству противо­борствую­щего государ­ства. Когда король, напри­мер, понимал, что ему против дру­гого короля не устоять, он заклю­чал мирный договор, и война на этом закан­чива­лась. И все поддан­ные, многие из которых даже не слышали о том, что идет война, это прини­мали, потому что таково было реше­ние короля.

На Кавказе же для того, чтобы война закон­чилась, нужно было донести мысль о безнадеж­ности сопротив­ления до каждой ячейки горского общества. В буква­льном смысле слова каждая горская семья, каждый род, племя должны были понять, что ничего сделать нельзя. Что придется поко­риться. Причем во мно­гих случаях эта покор­ность была достаточно условна. Потому что в очень многих районах Север­ного Кавказа русская власть была номи­наль­ной. Обе стороны молча­ливо призна­вали, что как бы достиг­нут консен­сус. Но на самом деле реаль­ное положе­ние во многих регионах оста­валось прежним. Достаточно сказать, что многие наибы имама Шамиля (наибы — это руково­дители военно-терри­то­риальных образо­ваний, сподвиж­ники Шамиля) после окон­чания войны заняли высо­кие посты в мест­ной адми­нистрации.

Более того, некоторые люди, которые вое­вали вместе с имамом — в горской войне против России, — участво­вали уже после плене­ния Шамиля в том, чтобы оконча­тельно пода­вить сопротив­ление так назы­ваемых неприми­римых. Шамиль капитули­ровал в 1859 году, но было несколько отрядов его сторон­ни­ков, которые не согла­сились с пораже­нием и продол­жали сопро­тив­ление. Так вот в подав­лении их сопротив­ления участво­вали их бывшие сорат­ники. Поэто­му, повторяю, картина там была очень сложная. И власть во многих районах, особенно горных районах Север­ного Кавказа, остава­лась до конца импер­ского периода номи­наль­ной. Что там проис­хо­дило на самом деле, власть реально сказать не может.

1878 год можно назвать оконча­нием Кавказ­ской войны лишь условно. Навер­ное, самый важный крите­рий — это то, что после 1878 года при подавле­нии выступ­лений мест­ного населе­ния уже не приме­ня­лась артил­лерия, обходи­лись полицей­скими мерами. Там тоже привле­ка­лись воинские и казачьи части, тоже были жертвы. Но уже не исполь­зова­лась артиллерия.

Использование артиллерии — это такая четкая грань между войной и поли­цей­ской акцией. Потому что нельзя назвать полицей­ской акцией расстрел мест­ного населения из пушек. В 1878 году приме­нение артил­лерии против мирного населе­ния закончилось. А до этого времени принци­пиаль­ных отличий в том, что проис­ходило там в начале XVIII века, в его конце, в начале XIX века, в его сере­дине, не было. Потому что, повторяю, вся война была чере­дой восста­ний, умиро­тво­ре­ний, восста­ний, умиро­творе­ний, затиший, обостре­ний. Все это началось при Петре I в 1722 году и закон­чилось во время послед­него круп­ного восста­ния в Чечне и Дагестане в 1878 году.  

Расшифровка

В истории Кавказской войны и вообще в истории присое­ди­нения Кавказа к России точкой невозврата стало присое­ди­нение Гру­зии в 1801 году. Но это присое­ди­нение было только серединой довольно слож­ного процесса. Дело в том, что когда говорится о при­сое­ди­нении Грузии, то речь идет о при­сое­ди­нении Восточ­ной Грузии — районов, которые назы­ваются Картли и Кахе­тия. Потому что к 1801 году терри­тория нынеш­ней Грузии со­стояла из пяти суве­ренных полити­ческих обра­зо­ваний: вот эти Картли и Кахе­тия со столи­цей в Тифлисе (нынеш­нем Тбилиси), затем Име­ретия со столицей в Кутаиси, два княже­ства — Мегре­лия и Гурия на Черно­морском побе­режье — и затем в горных районах княже­ство Сване­тия. Кроме того, еще были районы в номи­нальной зависи­мости от централь­ного прави­тель­ства. Это высоко­горные районы, где жили такие этни­ческие группы, как хевсуры, пшавы и тушеты. И еще вдоба­вок многие районы даже этих полити­ческих образо­ваний, которые я пере­числил, реально тоже были само­стоятель­ными. Они номи­нально под­чиня­лись своим владыкам (соответ­ственно имере­тин­скому царю, князьям Мегре­лии или Гурии, и Картли, и Кахе­тии), но реально они были доста­точно само­стоя­тельными. То есть Грузия представ­ляла собой такое огромное лоскут­ное одеяло с очень слож­ными внутрен­ними взаимо­отноше­ниями. И поэтому в 1801 году была присое­динена только Восточная Грузия. Затем настал черед Имере­тии, Гурии и Мегрелии, затем Сва­нетии, и лишь потом был оконча­тельно уста­новлен прави­тель­ственный контроль над рядом горных районов.

Россия присое­динила Грузию в 1801 году, следуя логике длитель­ного процесса, тяну­щегося из XVI ве­ка, — из инте­ресов России к Закав­казью. Это был интерес к этим госу­дарствам как к хри­стианским: Россия обеспе­чивала им покро­витель­ство, мечтая о созда­нии в Закав­казье боль­шого христиан­ского госу­дарства, которое было бы ее союз­ником в борьбе с Персией и Турцией. Грузия также тяну­лась к России, потому что она понимала: та была ее един­ственным союзником в довольно враждеб­ном окружении мусуль­манских госу­дарств.

Тради­ционно между этими госу­дарствами важным рубежом счи­тается заклю­чение Геор­гиев­ского трак­тата в 1783 году, кото­рый обоз­начал уста­нов­ление протек­тората России над Грузией (опять же повторю — Восточ­ной Грузией, потому что дру­гие части Грузии в этом процессе зани­мали довольно скромное место). И надо сказать, что Россия условия этого протек­тората, то есть покро­витель­ства Грузии, не выпол­нила. Это событие нашей взаимной истории не особен­но афиши­руется обеими сторо­нами — как болез­ненное для обеих сторон. Потому что в невыпол­нении этого трактата были в разной степени вино­ваты обе стороны. И следствием этого непол­ного осуществ­ления положе­ний трактата было то, что Грузия в конце XVIII века была разгром­лена персами, Тифлис был практи­чески стерт с лица земли, и послед­ствия этих событий для Восточ­ной Грузии были катастро­фическими.

В 1801 году Грузию приняли в состав России. Но при­няли при условии отстра­нения династии Багра­тионов от власти. Дело в том, что присое­динение сопровож­далось сильней­шими внутрен­ними грузин­скими междо­усоби­цами. Там была очень сложная система отно­шений между потомками последних двух царей, Ирак­лия II и Геор­гия XII, которые имели много детей и взаимные дого­ворен­ности, не испол­няемые в полной мере ни одной из сторон. Прави­тель­ство Алек­сандра I приняло ре­шение отстра­нить династию Багра­тионов от власти вообще, вывезти предста­ви­телей династии во внутрен­ние районы России и ввести в регионе прямое россий­ское управ­ление. Туда был наз­начен первый главно­коман­дую­щий, или первое лицо, — гене­рал Кнорринг, который, можно сказать, потер­пел фиаско  Как все российские высоко­постав­ленные чиновники того времени, Кнорринг не пони­мал политических, социальных и культур­ных особенностей Грузии; он принимал ошибоч­ные решения, ухудшавшие и без того бед­ственное положение страны.. То есть присое­ди­нение Грузии к России началось с того, что туда был послан человек, который не понимал грузин­ских реалий, и все было печально.

Тогда в 1802 году Александр I сделал очень мудрый и очень вер­ный шаг: он послал управ­лять Грузией грузина — гене­рала Павла Дмитрие­вича Цициа­нова. Это человек из очень знат­ного грузин­ского древнего рода, родствен­ник Багра­тионов, который уже в третьем поко­лении нахо­дился на россий­ской службе: его дед выехал из Грузии в 1725 году вместе с грузин­ским царем, который был вынужден поки­нуть страну после Персид­ского похода Петра I. Цициа­нов вырос в Рос­сии, но обла­дал связями в грузин­ском обществе, там у него были род­ствен­ники, и, несмотря на россий­ское и европей­ское очень хорошее образо­вание, он понимал Грузию и Кавказ. Он был очень замет­ной фигурой, теперь, к сожа­лению, незаслу­женно забытой, и, хотя руко­водил Грузией всего четыре с поло­виной года (погиб в 1806 году), сделал очень много. Он, можно сказать, заложил фунда­мент после­дующей поли­тики России в Закав­казье.

В частности, например, Цицианов прекрасно понимал возмож­ности исполь­зова­ния местных ресурсов в военных целях. Грузины — прекрас­ные воины с высокой воен­ной куль­турой. Правда, это было, конечно, феодаль­ное опол­чение, но как воины они пред­став­ляли собой прекрас­ный контин­гент. Не случайно впослед­ствии грузин было очень много в офицер­ском корпусе России и в гене­рали­тете. В им­пер­ской армии с конца XVIII века до 1917 года служило 300 гене­ралов-грузин! Мы должны помнить о значении Грузии в военной истории России хотя бы потому, что на глав­ном военном поле памяти — на Боро­дин­ском поле — нахо­дится священ­ная могила гене­рала Багра­тиона. На поле русской воен­ной славы лежит грузин! Это очень важный пока­затель отно­шений между русским и гру­зин­ским народом.

На всем протя­жении импер­ской истории в прави­тельстве существо­вала опре­де­ленная грузи­нофилия. То есть грузины получали опре­де­ленные префе­ренции при назна­чении на долж­ности. И для самого Кавказа грузин-начальник — в граж­данском управ­лении, в военном — это была вещь сама собой разу­мею­щаяся. Кому, как не грузин­скому князю, быть начальником какого-то кавказ­ского региона, губернии или города.

Так вот, генерал Цициа­нов, который сыграл в присое­ди­нении Грузии к России большую роль, действи­тельно понимал, что можно делать на Кавказе, а чего делать не следует. Например, насе­ление Кавказа страшно боялось рекрут­ской повинности. И все те, кто хотел там разжечь бунт или какое-то произ­вести анти­прави­тель­ственное действие, у них была одна козыр­ная карта: нужно было распустить более-менее убеди­тельный слух, что соби­раются ввести рекрут­скую пови­нность. И тут же Кавказ и Закав­казье вставали на дыбы. Потому как зва­ние воина на Кавказе, и в Грузии тоже, было очень почет­ным. А в России, как мы знаем, в армию отдавали в нака­зание! В русской армии солдат телесно наказы­вают. Нака­зать воина телесно — это была вещь совер­шенно немыслимая.

Жители Кавказа видели отно­шения между началь­никами и подчи­ненными в русских гарни­зонах, между офицер­ским и рядо­вым составом. И такого отно­шения они потер­петь не могли. Это, кстати, продолжало быть пробле­мой, когда уже в конце XIX века в грузин­ских землях все-таки ввели всеоб­щую воин­скую повин­ность. То есть гру­зины были готовы воевать, но не готовы были тер­петь такого обра­щения со стороны офицеров в мирное время; у них была жесткая дисцип­лина в воен­ное время, но когда бой закан­чивался, то все члены сооб­щества стано­вились бра­тьями по оружию. И, беспре­кословно выполняя распо­ряжения своего началь­ника в бою, в мирной обстановке они не чувство­вали себя обязан­ными тянуться в струнку перед начальником.

И еще они знали, что солдаты отправ­ляются служить за много-много верст от своего родного дома, погибают в чужой земле и родствен­ники не имеют возмож­ности попла­кать на их моги­ле, — а воевать где-то они были не готовы. Это, конечно, не очень касалось офицеров, потому что офицеры должны были воевать везде. Грузины умирали за империю в Маньчжу­рии во время Русско-япон­ской войны, на Дунае во время русско-турец­ких войн, в Поль­ше во время похо­дов на Запад и так далее. Но те, кого призы­вали на военную службу на основе рекрут­ской повин­ности, к этому не были готовы.

Так вот, генерал Цициа­нов понимал, что можно в Закав­казье и чего нельзя. И он объяс­нял, что введе­ние рекрут­ской повин­ности в Грузии — вещь невоз­можная, что это оттолкнет грузин от Рос­сии. И это был тот самый редкий случай, когда в Петер­бурге прислу­ша­лись к мнению чело­века, кото­рый рабо­тает в Закавказье.

Цицианов очень много сделал для разви­тия путей сообще­ния, для разви­тия промыш­лен­ности в Грузии, вообще для админи­стра­тивного устрой­ства. Но вот присое­ди­нение Восточ­ной Грузии, с центром в Тифлисе, нынешнем Тбилиси, предопре­делило и вклю­чение в состав России прочих земель Закав­казья. Дело в том, что грузин­ские цари считали себя пря­мыми наслед­никами прави­телей Грузии во времена ее един­ства. И следствием этого пони­мания было присое­ди­нение сначала Имере­тии, затем Мегрелии, Гурии и прочих земель на западе.

Кроме того, до этого времени связь Грузии с центральными райо­нами империи осуще­ствля­лась по очень трудно­прохо­димой тогда Военно-Грузин­ской дороге. То есть по ущелью Терека. И для того, чтобы иметь связь с Вос­точной Грузией, просто было необхо­димо завоевать Запад­ную Грузию, чтобы морем достав­лять грузы в порты Поти, а затем уже по Закав­казью достав­лять их в Восточ­ную Грузию. То есть это была такая страте­гиче­ская необходимость.

Присоединение Грузии факти­чески привело к присое­динению Азер­байджана и Армении, потому как Персия считала Восточ­ную Грузию зоной своего влия­ния, своим владе­нием. И поэтому манифест 1801 года в Персии был воспринят, мягко говоря, с непони­манием. Грузин­ский царь считал, что Гянджин­ское ханство, с центром в городе Гянджа, является его наследным владе­нием. А Россия, приняв в свои границы Восточную Грузию, вместе с ней приняла и все притя­зания грузин­ских царей на земли своих соседей. И первое, что было сделано, — присое­динено Гянджин­ское ханство. Это был уже прямой вызов персам, поэтому Русско-персид­ская война 1804–1813 годов стала неизбежной.

Причем перед этим было еще поко­рение неболь­шой по терри­тории Джаро-Белокан­ской области на южной стороне Боль­шого Кавказ­ского хребта, насе­ленной лезгинами. Лезгины из этого района часто совершали набеги на один из самых плодо­родных районов в Восточной Грузии, на Ала­зан­скую долину. И чтобы эти набеги прекратить, в 1803 году в этот район была произ­ведена экспе­диция. Неко­торые аулы были разорены, и джаро-бело­канские лезгины, которые тоже счита­лись одновре­менно поддан­ными персов, подпи­сали мир­ное согла­шение. И хотя оно оказалось достаточно условным, еще один казус белли  Casus belli — военный инцидент (лат.). был создан.

Если поко­рение лезгин персы еще как-то так смогли не превра­тить в повод для войны, то уже присое­динение Гянджин­ского ханства они вынести не могли — и началась Русско-персид­ская война, в ходе которой русские войска одер­жали большое число побед, причем ничтож­ными силами. Дело в том, что в это время шли Напо­лео­новские войны и импе­ратор Алек­сандр I не мог отпра­вить из европей­ской части России ни одного допол­нитель­ного бата­льона для того, чтобы помочь своим войскам. И вот этим ничто­жным количе­ством войск гене­ралы — одним из самых знаме­нитых там был гене­рал Котля­ревский, отразивший пятью сотнями штыков десяти­тысячное войско Ахмет-хана, — сумели добиться победы. И в резуль­тате подпи­сания мирного договора в 1813 году была присое­динена терри­тория — ну так условно скажем — нынеш­него Север­ного Азер­байджана.

И что очень важно, оконча­тельно персы отка­зались от всяких притя­заний на Даге­стан. До этого времени персид­ская сторона и Даге­стан считала зоной своего влия­ния. А после 1813 года они были вынуж­дены отка­заться от притя­заний. Это был очень важный для России пункт, и с этого времени все повстанцы Даге­стана счита­лись мятеж­ни­ками, юриди­чески став поддан­ными русского царя. Не просто воюющей стороной, а повстан­цами — со всеми выте­кающими отсюда послед­ствиями.

При этом, конечно, в Даге­стане мало кто в этих юриди­ческих тонкостях разби­рался, но для европей­ских отношений это имело большое значение. Почему? Потому что начи­ная с 1791 года Европа уже очень пристально смот­рела на то, что делает Россия на Кавказе. Если до этого времени ее беспокой­ства были не очень острыми, поскольку, во-первых, это было далеко, Европа была занята другими важными делами, во-вторых, Европа верила в то, что Турция и Персия доста­точно сильны, чтобы противо­стоять России, что они своими силами справятся с ее продви­жением в этом регионе. Но после победы России в Рус­ско-турец­кой войне 1787–1791 годов Европа стала оказы­вать большое внимание тому, что проис­ходит на Кавказе. Причем это вни­мание было откро­венно анти­россий­ское. То есть дела­лось все возможное, чтобы продви­жение и успехи Рос­сии в этом регионе при­тормозить.

Кстати, во время Кавказ­ской войны англи­чане и турки посылали своих эмис­саров, слали деньги горцам, что позво­лило даже созда­вать некую теорию агентур­ного харак­тера этой войны: грубо говоря, что англи­чане и турки наняли горцев воевать против России. На самом деле это было, конечно, не так. То есть горцы охотно полу­чали оружие и день­ги от англичан и турок — но это был свое­образный допол­ни­тель­ный приз за войну с русскими.

После присое­дине­ния север­ной части Азер­байджана опять же слу­чилась пресло­вутая погоня за грани­цей. Перво­начально Россия претен­до­вала только на Гянджин­ское ханство, а защищать это ханство без занятия сопре­дельных терри­торий было невоз­можно. И вот были присое­динены еще несколько терри­торий. Но граница была прове­дена крайне неудобно — так, что оборо­нять новые рубежи было крайне трудно. Поэтому следующая война ока­залась прак­ти­чески неизбежна. Она нача­лась в 1826 году, причем сначала очень неудачно для России, потому что коман­до­вавший тогда войсками на Кавказе Ермолов не пред­принял необ­ходимых мер для того, чтобы свое­вре­менно ответить на персид­ский вызов, но затем ситуацию удалось пере­ломить, и война закон­чилась чрезвы­чайно победо­носно для России. Тогда была уста­нов­лена новая гра­ница — которая и оста­лась сейчас между Азер­байджаном и Ираном — по Талыш­ским горам и по реке Аракс.

Таким образом, в состав Рос­сии вошла большая терри­тория, насе­ленная мусуль­манами, очень перспек­тивная в эконо­ми­ческом плане: впослед­ствии оказа­лось, что нефтя­ные запасы Азер­байджана — кладо­вая черного золота и факти­чески были един­ственным крупным нефтяным место­рожде­нием до того, как была разве­дана нефть в Татар­стане и в Сибири. С другой стороны, в Россий­ской империи на Кавказе появи­лась терри­тория, в лояль­ности насе­ления которой прави­тельство не было уверено. И вот здесь нужно сказать несколько слов об особен­ностях отно­шения прави­тель­ства к мусуль­ман­скому насе­лению Кавказа и Закав­казья. С одной стороны, доку­менты, касаю­щиеся этого вопроса, изобилуют разного рода словами о том, что мусуль­мане нена­дежные и в случае войны или обострения конфлик­тов мы можем от них ожи­дать анти­прави­тель­ственных выступ­лений, удара в спину. С другой стороны, те части, которые форми­ро­вались на добро­воль­ной основе из мусуль­ман Закав­казья и Север­ного Кавказа, прояв­ляли прекрасные боевые качества, и каких-то вопию­щих случаев измены, перехода на сто­рону против­ника за все время их участия в военных конфлик­тах не было. Не было и каких-то восста­ний, которые могли бы очень сильно повлиять на проис­ходящее. Поэтому это отно­шение к мусуль­манам следует назвать скорее исламо­фобией, чем прояв­лением каких-то реальных событий.

Более того, история пока­зы­вает, что во время всех обостре­ний отно­шений между Россией и Турцией напря­жен­ность в мусуль­манских районах, наоборот, снижалась. Почему? Потому что при опреде­ленном недо­верии к централь­ному прави­тель­ству существо­вавшие там антирос­сий­ские элементы ждали, что тур­ки выгонят русских с Кавказа. Сами, без их усилий. Поэтому возни­кала анекдо­тиче­ская ситуация: идет война России с Турцией, — казалось бы, анти­россий­ские элементы должны поднять голову, а они, наоборот, проявляют пассив­ность. Зачем тратить силы, если турки сами решат этот вопрос.

Заслуживает внимания вопрос об участии кавказ­ской мили­ции, добро­вольных кавказ­ских ополчений в войнах на Кавказе и на других театрах военных дей­ствий. Практи­чески все народы Север­ного Кавказа и Закав­казья выстав­ляли добро­воль­ческие отряды, которые плечом к плечу с регу­лярными частями русской армии сражались во время боев в Закав­казье и на других театрах боевых действий. На Кавказе во многих случаях это было проявле­нием, что назы­вается, внутри­кавказ­ских отно­шений. Одни доку­менты говорили о высо­кой боеспо­собности этих ополчений, другие доку­менты того же времени о тех же отрядах гово­рили прямо противо­по­ложное — что это совершенно негод­ный сброд, лишен­ный дисцип­лины. Загадка разга­дывается очень просто: в тех случаях, когда интересы народов, которые состав­ляли эти ополчения, совпадали с импер­скими, тогда они проявляли, действи­тельно, боеспо­собность и высокие воинские качества. Когда эти интересы не совпадали, тогда диапазон был следующий: от прямой измены до массо­вого дезер­тирства и имита­ции боевых действий. Интересы, в том числе заклю­чавшиеся в вечных конфлик­тах между северо­кавказ­скими племе­нами и родами. Так вот, если ополчение одно­го рода-племени мобили­зовы­вали для участия в боевых действиях против их обычных против­ников, они охотно шли на войну и прекрасно воевали, а если цели войны были, мягко говоря, непонятны, тогда чего-то ждать от них было совер­шенно невоз­можно. Например, грузины из восточ­ных регио­нов страны, особенно живу­щие в горах — хевсуры, пшавы, тушеты, воевали против даге­станцев как львы. Потому что они воевали с даге­станцами сотни лет. Но если эти отряды моби­лизовывали и направляли куда-нибудь на Западный Кавказ, то ничего хоро­шего из этого не выходило. Потому что у них не было каких-то претензий к кабар­динцам и адыгам.

В истории россий­ско-грузин­ских отно­шений резонно выделить три даты, которые являются ключе­выми. Первая — это уже упоми­нав­шийся Геор­гиев­ский трактат 1783 года. Он имел четыре секрет­ные статьи, которые не публи­кова­лись: во-первых, Ираклий II обязы­вался избегать конфлик­тов с другими христиан­скими госу­дарствами Закав­казья — здесь мы видим желание Петер­бурга создать из гру­зин­ских госу­дарств действен­ный союз, направ­ленный против турок и персов. Согласно следую­щему пункту, Россия обязы­валась держать в Грузии два пехот­ных бата­льона, а местные власти обеспе­чивали войска провиан­том и фуражом. Понятно, что два бата­льона и при четырех пушках проти­востоять ни персид­скому, ни турец­кому войску не могли, так что этот пункт можно рассматри­вать как средство усиле­ния власти грузин­ского царя Ираклия против собствен­ных феода­лов. (Дело в том, что положение Ираклия, несмотря на его титул царя и титул самодержца, было не таким прочным, как может пока­заться. И рус­ские войска нужны ему были для того, чтобы пристру­нить свою феодальную воль­ницу.) По третьей статье грузин­ские войска могли быть исполь­зованы за пределами Грузии. Четвертый артикул преду­сматривал, что Россия всеми ее силами будет способ­ство­вать присое­ди­нению к Грузии земель, некогда принад­лежавших дому Багра­тионов. Этот последний пункт играл очень большую роль — именно он заставил Рос­сию продол­жить экспан­сию в Закав­казье. Но поло­жение Грузии после заклю­чения этого договора стало очень сложным, и сама Грузия не выпол­нила реально его поло­же­ний, и Россия не выпол­нила.

Следующим этапом был манифест 1801 года Александра I о вклю­чении Восточ­ной Грузии в состав России. И послед­ний важный пункт в отношениях России и Грузии — это итоги Русско-турец­кой войны 1877–1878 года, по результатам которой в состав России вошли Карская и Батум­ская области. В данном случае важнее всего послед­няя — терри­тория нынеш­ней Аджарии. То есть в состав России вошла большая область, населенная этническими грузинами, хотя и приняв­шими под давле­нием турок ислам. Таким образом, границы, скажем так, Великой Грузии к 1878 году были очерчены.

Присое­ди­нение Грузии к России стало большим этапом в истории Рос­сий­ской империи и в итоге и Советского Союза. Те гра­ницы, которые обра­зо­вались на Кавказе, и те изме­нения, кото­рые произо­шли там в области куль­туры, они без присое­ди­нения Грузии к России были бы просто немыслимы.  

Эта лекция была сокращена после публикации: из нее было вырезано несколько суждений, которые редакция сочла оценочными.

Расшифровка

Для понимания характера Кавказской войны есть обще­доступный источник — русская литература. Так, усилия немалого числа историков, напи­савших огром­ное число трудов об Оте­чественной войне 1812 года, весь их сово­куп­­ный науч­ный продукт с боль­шим трудом конку­рирует с романом Льва Николаевича Толстого «Война и мир». Пока этот роман чи­тают, рос­сияне и все, кто чи­тает этот роман на других языках, будут пред­ставлять себе войну 1812 года именно так, как напи­сал Толстой. Так и произ­веде­ния о Кав­казской войне форми­руют доста­точно правиль­ную, доста­точно яркую и, я бы сказал, правди­вую картину того, что происхо­дило на Кавказе в это время.

И я бы выделил прежде всего произведение Льва Николаевича Толстого «Хаджи-Мурат» — оно хорошо показывает взаимное непонимание, которое было зерном Кав­казской войны, — и рассказы Толстого о Кавказе, прежде всего — «Рубку леса» (или «Рассказ юнкера», он так называется). Затем — произведения Лермонтова. В его стихотворении «Валерик» буквально за­шифрованы реалии Кавказской войны, и если его разделить на строки, то каждая из них достойна многостраничного ком­мен­тария о том, как проис­ходили столкновения на Кавказе. Прочитав эти чрезвычайно доступ­ные произведения, можно составить достаточно ясное пред­ставление о войне. Каждая война связана с каким-то героем, с каким-то лицом, и у Кавказской войны таких лиц два. С российской стороны это генерал Ермолов, а со стороны горцев Кавказа это имам Шамиль.

Я начну с Алексея Петровича Ермолова. Это был блестящий офицер, герой войны 1812 года. В 1816 году он приехал на Кавказ — и началась та эпоха Кавказской войны, которую не без основания называют эпохой Ермолова. Более того, вся существующая сегодня схема истории Кавказской войны представляет собой картину «Вот на Кавказ прибыл Ермолов, и началась война». К тому времени война велась уже почти век. Но в традиционном измерении начинается она именно с появления Ермолова. И после­дую­щая неудача русских войск 1840–50-х годов объясняется тем, что генералы, пришедшие на смену Ермолову, не выпол­няли его заветов. И только когда князь Барятинский был назначен главно­коман­дую­щим на Кавказе в 1856 году и вернулся к идеям Ермолова, стал вести боевые действия так, как вел Ермолов, русские пришли к победе, то есть к капи­ту­ля­ции в 1859 году имама Шамиля и официальному окончанию войны на Восточном Кавказе.

Ермолов — действительно очень крупная фигура, но он сделал очень многое для того, чтобы война продолжалась так долго. Он действительно одержал несколько побед над горцами в Чечне и Дагестане — и горцы, что называется, смирились, то есть, как писали в документах того времени, «в горах наступила тишина», а в столицу полетели рапорты о том, что Кавказ покорен. Но это было только затишье перед бурей. Потому что Ермолов разрушил сформи­ро­вав­шую­ся к тому времени систему отношений в горском обществе. Он спо­собство­вал тому, чтобы в Дагестане были фактически унич­тожены ханы, хоть каким-то образом контро­лиро­вавшие положение. Вместо десят­ка ханов появилось огром­ное коли­чество тех, кого в более позд­ние времена стали называть по­ле­вы­ми ко­ман­дирами. То есть договариваться оказывалось просто не с кем. И каждый из полевых командиров, даже если он бы и хотел заклю­чить мирный договор с рос­сий­ской стороной, оказывался врагом для своих соплеменников, и, таким образом, война возвращалась на новый порочный круг.

Ермолов хотел ввести во многих районах Северного Кавказа управление по рос­сий­скому образу и подобию, что было по­куше­нием на те свободы, к которым привыкло горское общество. И то, что потом испытали русские войска на Кавказе в 1830–40-е годы, во многом было порождено не­на­вистью и стремлением к со­против­лению, которое являлось следствием действий Ермолова.

Следует сказать, что Ермолов был жесткий коман­дир, даже жесто­кий. И его действия напоми­нали самые жесткие кара­тел­ьные опера­ции колониаль­ного харак­тера, кото­рые только сущест­вуют в исто­рии. Ермолов в опреде­лен­ной степе­ни спо­соб­ство­вал разжи­га­нию Кавказ­ской войны еще и пото­му, что испове­до­вал девиз «разделяй и властвуй», сталк­ивая роды и племена друг с другом. Вообще, появление русских войск на Кавказе спо­собст­вовало деста­били­зации обстанов­ки, потому что к тому времени между этими кланами был достигнут опреде­ленн­ый консенсус, кто чем владеет. Русская армия пред­став­ляла собой очень большую силу. И все, кто мог рассчи­тывать на ее помощь, сразу стано­ви­лись грозой для своих соседей. Группы, кото­рые прини­мали россий­ское подданство, авто­мати­чески стано­ви­лись грозой своих соседей, и, таким образом, обстановка в этих районах обостря­лась. Во многих случаях основание рос­сий­ской крепости приво­дило не к уми­ро­творе­нию на этой тер­рито­рии, а к обостре­нию обста­новки.

Ермолов очень хотел военной славы. Была даже такая шутка, что «Алексей Петрович очень хотел стать Александром Фи­лип­пы­чем», наме­кав­шая на Алек­сандра Маке­дон­ского, сына маке­дон­ского царя Филиппа. Дело в том, что после Напо­лео­новских войн во всем мире царила на­по­лео­но­мания (при всей нена­висти к Напо­леону он был признан великим человеком). И каждый военный явно или тайно хотел быть Наполеоном. А для На­по­леона поход на Восток был пов­торе­нием траек­то­рии Маке­дон­ского. И для всех вое­началь­ников такой поход был похо­дом за вечной и миро­вой славой. А Ермолов был че­ло­век до­вольно често­любивый. Для него наз­наче­ние на Кавказ было шагом к миро­вой славе, потому как Кавказ в те време­на рас­цени­вался как такая прихо­жая в Индию. (Одна из причин движе­ния России на юг — это движение в Индию.) И Ермолов рас­сматри­вал себя как вели­кого полко­водца, кото­рый проло­жит для России дорогу в Индию. Не случайно одним из первых его шагов во время пре­быва­ния на Кавказе была отправ­ка экспе­ди­ции в закаспий­ские терри­тории. То есть, еще не покорив оконча­тельно Кавказ, он уже думал о даль­нейшем продви­жении. 

Известна и его роль в том, что произошла Русско-персидская война 1826–1828 годов. У нее были объективные причины (да, Персия не могла сми­риться с при­соеди­не­нием к России северной части Азер­байджа­на), но бы­ла и причина, которую можно назвать субъективной, — провоцирующее поведение Ермолова в отно­шении персов. То есть Ермолов хотел этой войны, хотел новой славы. Он еще не думал, что его снимут с должно­сти и войну выиг­рает дру­гой, и уже его преем­ник, Иван Федо­ро­вич Паске­вич, станет одним из ве­ликих пол­ко­вод­цев России и после взятия кре­по­сти Эривань полу­чит прис­тавку к своей фами­лии: Пас­ке­вич-Эри­ванский.

Вообще, Ермолов — это очень про­тиво­речи­вая фигура, и надо прямо сказать, что в па­мяти наро­дов Кавказа его портрет напи­сан чер­ными красками. Несмотря на всю слож­ность образа Алексея Петро­вича Ермо­лова в исто­риче­ской памяти России, надо признать, он действи­тельно вели­кий го­су­дарствен­ный деятель: это че­ло­век, который во время своего прак­ти­чески деся­ти­лет­него прав­ле­ния очень много сде­лал для ре­фор­миро­ва­ния адми­нистра­ции, для внутрен­него обу­строй­ства Кавказа. Потому что, напо­минаю, этот регион во всех отно­шени­ях — социальном, эко­но­ми­ческом, по­ли­тическом, куль­тур­ном — резко отли­чался от осталь­ных тер­ри­торий Рос­сий­ской им­пе­рии. И его вклю­чение в состав Рос­сии требо­вало больших усилий.

Вообще, то, что Ермолов в кол­лектив­ном созна­нии является по­кори­телем Кавказа, — это очень важный пока­затель. Пото­му что госу­дарство часто оши­бается в истори­ческих оценках, если это де­лается уси­лиями офи­циаль­ных лиц, а народ оши­бается крайне редко. В этом смысле Ермолов был и оста­ется нацио­наль­ным героем.

Другой самой извест­ной фигу­рой Кавказ­ской войны является, конечно, имам Шамиль. Он заслу­живает ти­тула «Вели­кий» — как Петр Вели­кий, как Екате­рина Вели­кая, как Фридрих Вели­кий. Это действи­тельно вели­кий че­ло­век. И вот — Ша­миль Вели­кий. По­тому что этот че­ловек, во-первых, четверть века со­против­лялся Рос­сии. Мы помним, что даже такой вели­кий полко­водец, как Карл XII, го­ра­здо мень­ший срок вое­вал с Рос­сией. Так же и Напо­леон Бона­парт. Наверное, мы не найдем в исто­рии та­ко­го пра­вите­ля, ко­торый про­тиво­стоял Рос­сии такой дли­тель­ный пе­риод вре­мени. Конечно, масшта­бы и воен­ный потен­циал има­мата Ша­миля нельзя сравнить с воен­ным потен­циалом напо­леонов­ской Фран­ции и даже Шве­ции на­ча­ла XVIII века, но свои боевые действия он закон­чил не каким-то безо­гово­рочным разгро­мом, а доста­точно почет­ной капи­туляцией. И отно­шение к нему было затем чрез­вычайно ува­житель­ное.

Он сумел создать госу­дарство — имамат, теокра­тическое госу­дарство в Чечне и Даге­стане на базе воль­ных обществ. До того насе­ление здесь было орга­низа­цией воль­ных вое­низи­рован­ных общин, и он сумел на такой социа­льно-поли­тиче­ской базе создать госу­дарство — с нало­говой системой, со своей воен­ной орга­низа­цией, со своей внутрен­ней адми­нистра­цией и так далее. С моей точки зрения, ни один пра­витель евро­пейского госу­дарства, самый талант­ливый госу­дарст­вен­ный деятель евро­пейского харак­тера, никогда бы не смог создать того, что сделал Шамиль на терри­то­рии Чечни и Даге­стана, — госу­дарст­вен­ный аппарат в тех местах, где каждый чело­век считал себя госу­дарством. Это требо­вало огромных усилий.

И Шамиль был сам лично храбр, он обла­дал колос­сальной волей, огром­ными организа­цион­ными способ­ностями. Само его госу­дар­ство было созда­но, можно сказать, на пустом месте. Да, у него были пред­шест­вен­ники — имам Кази-мулла и имам Гамзат-бек, — но то, что они сдела­ли в орга­низа­цион­ном плане, конечно, не идет ни в какое сравне­ние с тем, что сделал Шамиль. Шамиль объе­динял в себе свойства воен­ного вождя и духов­ного лидера. К Шами­лю как про­тивнику отно­си­лись с чрезвы­чай­ным ува­жением. Например, во время пере­гово­ров Шами­ля с гене­ралом Клуге­нау (такие пере­гово­ры велись перио­дически) обе сто­роны ока­зывали друг другу доста­точ­ное почтение.

Шамиль ввел довольно пра­вильную сис­тему снабжения войск, что позво­лило горским ополче­ниям более дли­тельное время вести бое­вые действия. До этого, как правило, отряд гор­цев совершал какую-то боевую опе­рацию, а затем рас­ходился. По одной прос­той причи­не: конча­лось про­доволь­ствие, которое горцы взяли с собой в поход. То есть у них не было обоза, не было системы интен­дантства. И Шамиль сумел создать систему снаб­жения войск. Конечно, она была не такая совер­шенная, как интен­дантские системы дру­гих госу­дарств, но тем не менее она позво­ляла горским отрядам вести боевые действия более регулярно.

Затем. Если до этого действия горских отря­дов были скорее рефлек­торными, то есть они фак­тически отве­чали на действия рус­ских войск и ини­циа­тива исхо­дила от них не так часто, то теперь, с появле­нием центра управ­ления, эти действия со стра­тегиче­ской точки зрения стали гораздо более осмыслен­ными. Раньше все отряды, все племена действо­вали по своему разуме­нию. Исходя из мест­ной обста­новки. Не имея связи друг с другом. Тогда же отсут­ство­вала радио­связь. И о том, что проис­ходит на каком-то отдель­ном участке, коман­диры отрядов просто не могли знать.

Теперь, с появле­нием еди­ного командо­вания, ситуация значи­тельно измени­лась. С другой стороны, никогда не бывает так, что какие-то действия госу­дарствен­ного или воен­ного деятеля при­носят стороне исклю­чительно поло­жительные плоды. Была и отри­цательная сторона действий Шамиля: появле­ние единого центра и бо́льшая осмыслен­ность боевых действий сде­лали акции горцев более предска­зуемыми для русского коман­дования. Потому что до этого времени вообще пред­ста­вить, где, когда, в каких силах горцы напа­дут на какую-то крепость, куда они двинутся, было невоз­можно. Теперь же появился про­тивник, более или менее похожий на того, к какому россий­ская армия привыкла в войнах XVIII–XIX веков.

Это, кстати, одна из причин того, почему именно эпоху Шамиля в основ­ном и считают Кавказ­ской войной. Потому что появился понятный про­тивник. А до этого русская армия воевала с теми, у кого не было никакого опыта боевых действий. Но, опять же, при повы­шении уровня дисцип­лины, организации армия Шамиля стала более уязвимой для русских войск. Потому что если до этого времени горские отряды начинали наступ­ление или совер­шали отход по своему разумению, исклю­чительно из сообра­жений опера­тивной обста­новки, то теперь они выпол­няли приказ. И, выпол­няя приказ Шамиля о дви­жении в какой-то регион, об удер­жании какого-то рубежа, они оказы­вались более уязви­мыми. Потому что в старые времена они бы просто рассея­лись и появились бы в другом месте. Теперь они были вынуж­дены держать какой-то рубеж и нести большие потери. И мы не знаем, кто прини­мал это решение: наибы Шамиля (то есть его командиры, его уполно­мочен­ные) или он сам. Но наличие приказов приво­дило к избы­точным потерям среди горцев.

Несмотря на эти отри­цательные последствия орга­низации, все-таки созда­ние государ­ства — имамата Шамиля, упоря­дочение терри­ториально-адми­нистра­тивного деле­ния, сборы налогов, орга­низация снабжения войск про­виантом, комплек­тование этих войск, назна­чение и выборы поле­вых коман­диров — все это играло огромную роль в консо­лидации народов Чечни и Дагестана в борьбе против России.

Шамиль был очень близок к народу. Потому что он сам был плоть от плоти своего народа, имел доста­точно хоро­шее духовное обра­зование, был опытным военным, участником многих воен­ных операций и успешно соче­тал в себе эти черты. Горцы видели в нем и вождя, нахо­дящегося на высоте своего поло­же­ния, и одновре­менно близ­кого и понят­ного им чело­века. То есть это было такое идеальное соче­тание. Именно это ему и позволяло, в совокуп­ности с организа­цион­ными и военными талантами, в тече­ние такого длитель­ного вре­мени быть лиде­ром дви­жения, орга­низо­вывать сопро­тив­ление горцев огром­ной, сильной и к тому моменту уже опытной воен­ной машине России. Ведь рус­ская армия 1840–50-х годов на Кавказе — это совсем не та армия, которая начи­нала Кав­казскую войну, это была армия, состоя­щая уже из кав­казских вете­ранов и полу­чившая огром­ный опыт бое­вых действий в усло­виях гор. Даже страшно себе предста­вить, что бы Шамиль мог сде­лать с войс­ками, кото­рые пришли туда в начале XIX века.

В значи­тельной сте­пени это уда­лось Шами­лю благо­даря реорга­низации собствен­ных воору­женных сил. Если раньше отряды горцев пред­став­ляли собой опол­чения — родо­вые, племен­ные, без подразде­лений, без попыток сфор­мир­овать значи­тельные силы в каком-то месте, — то теперь это была уже хо­рошо орга­низован­ная армия. Со своими воена­чаль­никами, с коман­дирами под­разде­лений, кото­рые четко пони­мали свои задачи. В армии была введена сис­тема поощре­ния и нака­зания, знаки отличия и что-то типа дис­циплинар­ного кодекса, что для военной органи­зации является вещью чрезвы­чайно важной.

Далее. Если раньше горцы вое­вали с рус­ски­ми по собствен­ному разу­ме­нию и жела­нию, то при управ­лении сопро­тив­лением из одного центра у огром­ного числа аулов уже не было выбора: если они не согла­шались воевать, выставлять опол­чение, то они оказы­вались под ударом армии Шамиля, проти­востоять кото­рой они уже не могли. Если раньше было, грубо говоря, столк­нове­ние аула с аулом, то есть силы были более-менее равные, то теперь у каж­дого отдель­ного аула не было ни малей­ших шансов выстоять против армии Шамиля. И эти аулы — хотели они воевать с русскими или нет — включались в общую борьбу.

Была органи­зована система сбора налогов — регу­лярных и чрезвы­чайных. Были органи­зованы центры снабжения, тыловые базы. И все это высоко подняло уровень сопро­тивления.

Кавказская война совпала со време­нем распрост­ра­не­ния ислама во многих районах Кавказа, поэтому и гово­рят о рели­гиозном харак­тере этой войны: Шамиль сумел исполь­зо­вать рели­гиозный порыв насе­ления. Он исполь­зовал этот порыв как мобили­зующий элемент, и, что очень важно для армии, она была едина в своем рели­гиозном, патрио­тическом порыве.

Когда в 1859 году окру­женный Шамиль был вынужден капи­тули­ровать, эта сдача прохо­дила на доста­точно почетных усло­виях, без малей­ших попы­ток создать ему нелов­кость, не говоря уж об униже­нии.

Кавказская война закон­чилась, как я уже сказал, почти через 20 лет после того, как прекра­тилось органи­зо­ванное сопро­тивление на Восточ­ном Кавказе, и через пол­тора десятилетия после того, как закон­чили сопротив­ле­ние горцы Запад­ного Кавказа. Но шрамы Кавказ­ской войны сохра­нились. И здесь надо помнить об одной очень важной вещи, которую, мне кажется, наши предки недоста­точно хорошо пони­мали и не пони­мают совре­менники.

Дело в том, что для россиян Кавказ­ская война — это война государ­ственная. Мало кто из потом­ков кавказ­ских солдат может сказать, в каком полку слу­жил его прапра­дед, в каком сраже­нии он участвовал, где похоро­нен и так далее. Для наро­дов Кавказа же эта война во многих слу­чаях семей­ная, во многих кав­каз­ских семьях хра­нится память о пред­ках, которые вое­вали. Они могут сказать, где они вое­вали, как они погибли и где они похоро­нены. То есть у нас память о Кав­каз­ской войне принци­пиально разная. И поэтому рассказы о Кав­каз­ской войне, ее восприя­тие, всякого рода коммен­та­рии должны быть предельно осто­рожными.

Война закончилась, но россий­ская власть на терри­тории горных районов, особенно Чечни и Дагестана, остава­лась ограни­ченной. Прежде всего потому, что главами адми­нистра­ций во многих регио­нах стали бывшие соратники, наибы Шамиля. Затем русское прави­тельство, уже имея опыт общения с мест­ным насе­лением, опыт Кавказ­ской войны и понимая, что можно делать, а чего делать нельзя, сильных втор­жений во внутрен­нюю жизнь народов этого региона стара­лось не произво­дить. Со своей стороны горцы Север­ного Кавказа оценили выгоды пребы­вания в составе гро­мадного госу­дарства, выгоды куль­тур­ного, экономи­ческо­го, торгового сотрудни­чества. Крепости в этом регионе были не только адми­нистра­тивными центрами, но и центрами торговли и ремесел, центрами образо­вания. Все большее коли­чество горцев не просто изу­чали русский язык, а полу­чали образование, и уже в начале XX века мы видим предво­дителей горских наро­дов в самых разных сферах. И обра­зованные предста­вители северо­кавказ­ских народов уже не являются дико­виной, как это было лет 50 назад.

Тем не менее шрам, память о Кавказ­ской войне оста­лись и в сознании прави­тельствен­ных кругов, поэтому до конца импер­ского периода сохра­ня­лось опре­делен­ное недо­верие к мусуль­ман­скому насе­лению Кавказа. И это недо­верие (в боль­шей степени неоп­равдан­ное) мешало тому, чтобы осно­ва­тельно инкорпо­ри­ро­вать эти районы в тело государства.

Причем что интересно: в россий­ском обществе эти шрамы были мало­заметны, потому что войну вело государство, и шрамы оста­лись прежде всего у него. А на Кавказе у общества оста­лись шрамы. И то, что шрамы нахо­дятся на раз­ных телах, и явля­ется, с моей точки зрения, одной из глав­ных при­чин тех слож­ностей, кото­рые мы видим на Кав­казе сейчас.  

Самый удобный способ слушать наши лекции, подкасты и еще миллион всего — приложение «Радио Arzamas»

Узнать большеСкачать приложение
Спецпроекты
Кандидат игрушечных наук
Детский подкаст о том, как новые материалы и необычные химические реакции помогают создавать игрушки и всё, что с ними связано
Автор среди нас
Антология современной поэзии в авторских прочтениях. Цикл фильмов Arzamas, в которых современные поэты читают свои сочинения и рассказывают о них, о себе и о времени
Господин Малибасик
Динозавры, собаки, пятое измерение и пластик: детский подкаст, в котором папа и сын разговаривают друг с другом и учеными о том, как устроен мир
Где сидит фазан?
Детский подкаст о цветах: от изготовления красок до секретов известных картин
Путеводитель по благотвори­тельной России XIX века
27 рассказов о ночлежках, богадельнях, домах призрения и других благотворительных заведениях Российской империи
Колыбельные народов России
Пчелка золотая да натертое яблоко. Пятнадцать традиционных напевов в современном исполнении, а также их истории и комментарии фольклористов
История Юрия Лотмана
Arzamas рассказывает о жизни одного из главных ученых-гуманитариев XX века, публикует его ранее не выходившую статью, а также знаменитый цикл «Беседы о русской культуре»
Волшебные ключи
Какие слова открывают каменную дверь, что сказать на пороге чужого дома на Новый год и о чем стоит помнить, когда пытаешься проникнуть в сокровищницу разбойников? Тест и шесть рассказов ученых о магических паролях
Наука и смелость. Второй сезон
Детский подкаст о том, что пришлось пережить ученым, прежде чем их признали великими
«1984». Аудиоспектакль
Старший Брат смотрит на тебя! Аудиоверсия самой знаменитой антиутопии XX века — романа Джорджа Оруэлла «1984»
История Павла Грушко, поэта и переводчика, рассказанная им самим
Павел Грушко — о голоде и Сталине, оттепели и Кубе, а также о Федерико Гарсиа Лорке, Пабло Неруде и других испаноязычных поэтах
История игр за 17 минут
Видеоликбез: от шахмат и го до покемонов и видеоигр
Истории и легенды городов России
Детский аудиокурс антрополога Александра Стрепетова
Путеводитель по венгерскому кино
От эпохи немых фильмов до наших дней
Дух английской литературы
Оцифрованный архив лекций Натальи Трауберг об английской словесности с комментариями филолога Николая Эппле
Аудиогид МЦД: 28 коротких историй от Одинцова до Лобни
Первые советские автогонки, потерянная могила Малевича, чудесное возвращение лобненских чаек и другие неожиданные истории, связанные со станциями Московских центральных диаметров
Советская кибернетика в историях и картинках
Как новая наука стала важной частью советской культуры
Игра: нарядите елку
Развесьте игрушки на двух елках разного времени и узнайте их историю
Что такое экономика? Объясняем на бургерах
Детский курс Григория Баженова
Всем гусьгусь!
Мы запустили детское
приложение с лекциями,
подкастами и сказками
Открывая Россию: Нижний Новгород
Курс лекций по истории Нижнего Новгорода и подробный путеводитель по самым интересным местам города и области
Как устроен балет
О создании балета рассказывают хореограф, сценограф, художники, солистка и другие авторы «Шахерезады» на музыку Римского-Корсакова в Пермском театре оперы и балета
Железные дороги в Великую Отечественную войну
Аудиоматериалы на основе дневников, интервью и писем очевидцев c комментариями историка
Война
и жизнь
Невоенное на Великой Отечественной войне: повесть «Турдейская Манон Леско» о любви в санитарном поезде, прочитанная Наумом Клейманом, фотохроника солдатской жизни между боями и 9 песен военных лет
Фландрия: искусство, художники и музеи
Представительство Фландрии на Arzamas: видеоэкскурсии по лучшим музеям Бельгии, разборы картин фламандских гениев и первое знакомство с именами и местами, которые заслуживают, чтобы их знали все
Еврейский музей и центр толерантности
Представительство одного из лучших российских музеев — история и культура еврейского народа в видеороликах, артефактах и рассказах
Музыка в затерянных храмах
Путешествие Arzamas в Тверскую область
Подкаст «Перемотка»
Истории, основанные на старых записях из семейных архивов: аудиодневниках, звуковых посланиях или разговорах с близкими, которые сохранились только на пленке
Arzamas на диване
Новогодний марафон: любимые ролики сотрудников Arzamas
Как устроен оркестр
Рассказываем с помощью оркестра musicAeterna и Шестой симфонии Малера
Британская музыка от хора до хардкора
Все главные жанры, понятия и имена британской музыки в разговорах, объяснениях и плейлистах
Марсель Бротарс: как понять концептуалиста по его надгробию
Что значат мидии, скорлупа и пальмы в творчестве бельгийского художника и поэта
Новая Третьяковка
Русское искусство XX века в фильмах, галереях и подкастах
Видеоистория русской культуры за 25 минут
Семь эпох в семи коротких роликах
Русская литература XX века
Шесть курсов Arzamas о главных русских писателях и поэтах XX века, а также материалы о литературе на любой вкус: хрестоматии, словари, самоучители, тесты и игры
Детская комната Arzamas
Как провести время с детьми, чтобы всем было полезно и интересно: книги, музыка, мультфильмы и игры, отобранные экспертами
Аудиоархив Анри Волохонского
Коллекция записей стихов, прозы и воспоминаний одного из самых легендарных поэтов ленинградского андеграунда 1960-х — начала 1970-х годов
История русской культуры
Суперкурс Онлайн-университета Arzamas об отечественной культуре от варягов до рок-концертов
Русский язык от «гой еси» до «лол кек»
Старославянский и сленг, оканье и мат, «ѣ» и «ё», Мефодий и Розенталь — всё, что нужно знать о русском языке и его истории, в видео и подкастах
История России. XVIII век
Игры и другие материалы для школьников с методическими комментариями для учителей
Университет Arzamas. Запад и Восток: история культур
Весь мир в 20 лекциях: от китайской поэзии до Французской революции
Что такое античность
Всё, что нужно знать о Древней Греции и Риме, в двух коротких видео и семи лекциях
Как понять Россию
История России в шпаргалках, играх и странных предметах
Каникулы на Arzamas
Новогодняя игра, любимые лекции редакции и лучшие материалы 2016 года — проводим каникулы вместе
Русское искусство XX века
От Дягилева до Павленского — всё, что должен знать каждый, разложено по полочкам в лекциях и видео
Европейский университет в Санкт-Петербурге
Один из лучших вузов страны открывает представительство на Arzamas — для всех желающих
Пушкинский
музей
Игра со старыми мастерами,
разбор импрессионистов
и состязание древностей
Стикеры Arzamas
Картинки для чатов, проверенные веками
200 лет «Арзамасу»
Как дружеское общество литераторов навсегда изменило русскую культуру и историю
XX век в курсах Arzamas
1901–1991: события, факты, цитаты
Август
Лучшие игры, шпаргалки, интервью и другие материалы из архивов Arzamas — и то, чего еще никто не видел
Идеальный телевизор
Лекции, монологи и воспоминания замечательных людей
Русская классика. Начало
Четыре легендарных московских учителя литературы рассказывают о своих любимых произведениях из школьной программы
Обложка: Атака. Картина неизвестного русского художника. XIX век
Дагестанский музей изобразительных искусств / Diomedia
Курс был опубликован 22 марта 2018 года