Аудиолекции Владимира Лапина о том, как Российская империя присоединяла новые территории, а также материалы о кухне и музыке Кавказа и список полезного чтения
Зачем Россия завоевала Кавказ? Тому было несколько причин — политических и экономических.
Иерархия ценностей аграрного в своей основе российского общества позволяет предположить, что Россию двигало на Кавказ стремление прирастить территории. Действительно, земля представляла для Российской империи важнейший экономический ресурс и важнейшее жизненное пространство. В ряде российских губерний уже в начале XIX века наблюдался избыток населения, и новые сельскохозяйственные угодья были, конечно, хорошим средством предупреждения будущих социальных конфликтов. Но при наличии огромных территорий, неосвоенных пространств в Южной Сибири, в Поволжье, в Новороссии завоевание еще
Главной целью заселения Северного Кавказа «русским элементом» было возложение на него обязанности оберегать границу от враждебных покушений. Другими словами, казачья колонизация на Кубани и на Тереке была средством обеспечения охраны границы. То есть на границе требовалось создать надежный заслон из военизированных поселений. Но даже после многих лет, после того, как Кавказ стал российским, крестьяне предпочитали перебираться в Сибирь, а не на Кавказ: климат был неподходящий, природные условия не позволяли использовать привычные приемы зоотехники и агрокультуры. Сюда отправляли в основном в наказание сектантов, бродяг, разные асоциальные элементы.
Военное начальство периодически поднимало вопрос о том, что надо колонизовать Северный Кавказ, надеясь таким способом решить болезненный вопрос о снабжении войск провиантом, фуражом и обеспечить армии постой. Все это было для армии большой проблемой: во-первых, хлеб для солдат везли из южных губерний России за многие сотни верст; во-вторых, в те времена казарм было мало и основная масса военнослужащих проживала в домах местного населения на основании так называемой постойной повинности.
Наконец, с появлением на Кавказе русского населения правительство надеялось решить в
Важной экономической причиной была надежда на богатство кавказских недр. Дело в том, что Россия испытывала острую нехватку цветных драгоценных металлов, а также качественной соли. Поэтому все, кто хотел союза с Россией на Кавказе, пытались разыграть эту карту: осетины и кабардинцы, предлагая союз, рассказывали о серебряных и свинцовых рудах в своих горах, о соли, добываемой в озерах Северного Дагестана, и так далее. То есть было представление, что после присоединения Кавказа Россия получит большие богатства, которые позволят решить целый ряд проблем российской промышленности, но уже в первой четверти XIX века эти представления о щедрости кавказских недр заколебались, а спустя еще некоторое время полностью развеялись.
Соответствующими действительности оказались только сведения о запасах нефти. Однако
Еще Кавказ интересовал Россию в качестве места, где будут выращиваться разные технические и пищевые культуры (хлопок, чай, табак, марена, виноград, рис, цитрусовые), где будет производиться шелк. Но и здесь правительство ждало жестокое разочарование. Рост производства этой продукции сдерживался разными факторами, и оказалось, что выгоднее доставлять подобные колониальные товары морем в Одессу или Петербург, нежели производить их на Кавказе. Таким образом, Кавказ не оправдал себя ни как кладовая минералов, ни как поставщик колониальных товаров.
Еще когда во время своего похода 1722–1723 годов Петр I захватил западное и южное побережье Каспийского моря, он рассчитывал не просто увеличить свои владения, но приобрести земли, которые наполнили бы казну налогами. Однако доходов от этих земель не хватало даже на обеспечение расположенных там гарнизонов. В общем, никакого «выкачивания денег», как часто представляется по литературе, не произошло. В Закавказье в 1840-е годы местные доходы покрывали расходы только на гражданскую администрацию, тогда как бремя содержания войск на этой окраине, даже в мирное время, возлагалось на остальные части империи. Даже в 1890 году, когда бакинская нефть стала претендовать на статус «черного золота», дефицит государственных расходов по Кавказскому краю составлял колоссальную по тем временам сумму — более 24 миллионов рублей. Разумеется, из них огромные средства уходили на содержание войск, на создание инфраструктуры, позволяющей контролировать этот стратегически важный район, но это не меняло суть проблемы: Россия потратила сотни тысяч человеческих жизней и миллионы рублей, чтобы овладеть территорией, которая не обогащала, а истощала государственную казну. Только на рубеже XIX–ХХ веков, когда Кавказская война уже закончилась, был достигнут
Была еще одна перспектива обогащения России — это создание Волго-Балтийского пути, или Каспийско-Волго-Балтийского пути, для доставки восточных товаров в Европу. В петровское время был построен первый канал — Вышневолоцкая водная система, и предполагалось, что завоевание Закавказья (и прежде всего удобных гаваней на западном и южном побережье Каспия) позволит создать такой коридор для товаров, идущих в Северо-Западную Европу с Востока и обратно. Это и стало одной из важнейших целей Персидского похода. Но когда было открыто движение по Вышневолоцкой системе, в 1709 году, оказалось, что это улица с односторонним движением. То есть движение судов возможно было только со стороны Волги в сторону Невы, а со стороны Невы в сторону Волги невозможно. Поэтому надежды на возможное обогащение страны с помощью трассы Баку — Петербург не оправдались.
При этом надо еще помнить, что при оценке экономической целесообразности завоевания Кавказа наибольший доход приносило только Закавказье. А вот Северный Кавказ, на присоединение которого было потрачено неизмеримо больше сил, доставлял казне одни убытки. Русский солдат на Кавказе никогда не сражался за
Таким образом, главными были политические интересы. Россия противостояла Турции, и правительство предполагало создать в Закавказье один из фронтов, который позволял бы отвлекать турецкие силы от главного тогда балканского театра военных действий. Надо сказать, что и эта цель не была в должной мере достигнута. Потому что для турок балканский театр оставался главным, и Кавказский фронт не оттягивал достаточного числа сил с Дуная в Западную Армению, где шли основные бои.
Еще одной важной причиной было стремление России быть покровительницей христиан. Российский царь хотел быть покровителем христиан Грузии и Армении. И вот это представление о России как о великой державе, которая покровительствует христианам, было важным двигателем империи в этом регионе.
На Кавказе наблюдалось то, что историки потом назвали «погоня за границей», — следование внутренней логике конфликта. Одним из важнейших путей, а в некоторое время и единственным путем из России в Закавказье было Дарьяльское ущелье, то есть трасса, по которой сейчас проходит Военно-Грузинская дорога. Для того чтобы контролировать этот путь, нужно было, как тогда говорили, усмирить племена, которые жили около этой дороги, то есть осетин и ингушей. Но для того, чтобы эти роды, которые заключили союз с Россией, чувствовали себя в безопасности, нужно было точно так же усмирить их соседей. Потом, когда замиряли тех соседей, нужно было замирять следующих. И вот эта цепочка конфликта постоянно наматывалась на такой барабан, причем все время завязывались
Россию интересовало прежде всего Закавказье. А Кавказ Северный — то есть Адыгея, Кабарда, Осетия, Ингушетия, Чечня и Дагестан — представлялся барьером, который мешал связи между метрополией и вновь присоединенными территориями. Развитию конфликта, который потом и получил название «Кавказская война», способствовали пестрота и неопределенность политической карты этого региона. Дело в том, что границы существовавших там политических организаций — Аварского, Мехтулинского, Кайтагского, Кюринского, Казикумухского ханств, так называемых вольных обществ — были довольно неопределенны. Эта существовавшая там феодальная общинная вольница создавала очень взрывоопасную смесь, которая детонировала при каждом потрясении: при внешней агрессии, династических распрях, смерти правителя и так далее. И Россия, принимая в подданство отдельные аулы, отдельные племена и роды, поневоле вмешивалась в эти отношения, и существовавшие в них конфликты по наследству передавались русской администрации.
Допустим, туземная знать искала в штаб-квартирах русских полков управу на своих непокорных подданных. Одни горские владетели и закавказские правители искали в русских помощников для решения проблем с соседями. Типичный пример ситуации, которую приходилось решать русской военной администрации: в 1830 году так называемые мирные ингуши (то есть те, которые уже признали власть России) в отместку за угон скота своими соседями-осетинами (тоже уже подданными России) решили напасть на казаков, охранявших осетинские аулы. К тому времени, когда была отправлена экспедиция вернуть из донских полков угнанных лошадей, эти лошади уже были проданы чеченцам. Экспедиция к чеченцам привела к новому всплеску насилия — поход сопровождался перестрелками и жертвами с обеих сторон. В клубке таких мелких конфликтов русская армия оказалась практически не в состоянии понимать, что там происходит, и часто играла роль орудия в чужих руках.
Надо сказать, что ситуация, в которой оказалась русская армия на Кавказе, не уникальная. В похожей ситуации оказались французы в Северной Африке: они тоже не хотели захватывать всю Сахару, но решение одного вопроса сразу создавало необходимость решения следующего. И вот это следование логике конфликта шаг за шагом, привело к тому, что вместо ограниченных задач пришлось решать задачи
Здесь придется сделать небольшое отступление: вообще, вся история Кавказской войны, ее изучение и понимание осложняются тем, что мы видим ее в основном с русской стороны. Поскольку горские общества были бесписьменные — то есть там было много грамотных людей, но корпуса документов, который обычно создается при существовании государственного института, там не было, — там никто не писал воспоминаний. И поэтому трудно определить, что думали сами горцы о причинах войны и о том, как эта война идет. Только из отдельных документов (и в том числе написанных русской рукой со слов горцев) можно
За присоединение Кавказа Россия заплатила довольно высокую цену. В боях с горцами Кавказа и в закавказских войнах погибли порядка 100 тысяч человек. Но на каждого убитого приходилось порядка десяти умерших — от непривычного климата, болезней и так далее. В результате Россия фактически заплатила за присоединение Кавказа жизнями около миллиона человек. Сколько во время Кавказской войны погибло местных жителей? Трудно сказать. Но можно сказать, что эта цифра никак не меньше потерь российской стороны. Хотелось бы обратить внимание на то, что именно санитарные потери были огромные. За 10 дней марша от Эривани к Тифлису в 1804 году отряд генерала Цицианова потерял убитыми трех человек, ранеными — 18, а заболевшими и умершими — в совокупности более 700! И это обычная картина для Кавказа. Пехотный Тенгинский полк, в котором служил Лермонтов, за четыре года, в 1820–1824 годах, потерял убитыми 10 человек, а умершими — 1159. То есть главной угрозой для военнослужащих на Кавказе были даже не пуля и не сабля противника, а малярия, тиф и простудные заболевания. За 12 лет существования Черноморской береговой линии, цепочки укреплений вдоль Черноморского побережья, ее гарнизоны, почти не участвуя в боевых столкновениях, предали земле 50 тысяч солдат и офицеров.
И в других колониальных войнах, в других странах картина была та же самая. Вот во время Мадагаскарской экспедиции 1895 года у французов в бою пал один офицер, а умерли от болезней 35. В экспедициях в других районах Африки от малярии и тифа погибал каждый девятый участник этой экспедиции.
Кроме человеческих потерь, присоединение Кавказа несло за собой колоссальные финансовые затраты. Запутанная система финансирования Отдельного Кавказского корпуса, то есть той военной организации, на которой лежали задачи присоединения Кавказа, не позволяет составить точную смету расходов. Но существует мнение, что в разгар Кавказской войны в 1840-е годы, на войну тратился каждый шестой рубль российского бюджета. То есть около 15% бюджета уходили на войну на Кавказе.
Таким образом, в движении России на Кавказ экономические интересы играли некоторую роль только в начале XVIII века. Я бы сказал, это было время, когда Россия еще плохо себе представляла, что такое Кавказ и какие трудности ее ждут в этом регионе. Затем на первый план выдвинулись задачи воплощения имперской идеи и достижения выгодного геополитического положения. Но самым важным и самостоятельным фактором развития конфликта стала его внутренняя логика. Сама линия соприкосновения регулярных войск и народов, которые там проживали, прежде всего на Северном Кавказе, автоматически превращалась в линию фронта. Это все лежало за пределами понимания рядовых участников. С их точки зрения, война была таким покорением бунтовщиков, наказанием их за набеги, за нападения на русские укрепления. Отсутствие очевидных планов войны, понятных для участников с российской стороны, создавало условия для того, чтобы война продолжалась практически непрерывно.
С датировкой войны тоже есть некоторая проблема: в школьных учебниках хронологические рамки Кавказской войны указаны с 1817 по 1859 год — со времени прибытия Ермолова и до пленения имама Шамиля. На Западном Кавказе конечной датой является 1864 год, когда прекратилось организованное сопротивление горцев Западного Кавказа. На самом деле то, что потом стали называть Кавказской войной, началось с похода Петра I 1722–1723 годов и закончилось подавлением последнего крупного восстания в Чечне и Дагестане в 1877–1878 годах (то есть восстание происходило во время Русско-турецкой войны, которая шла в этот же период). Таким образом, Кавказская война продолжалась более 150 лет. А не тот отрезок времени, который указывается в школьных учебниках.
Во многом эта война была уникальная. Так, она началась без объявления войны. Когда начались действительные столкновения русских с горцами — день, даже месяц, — установить крайне трудно. Она представляла собой целый комплекс столкновений на территории между Черным и Каспийским морем — разного характера, разного уровня, с разной численностью участников. И впоследствии всю эту совокупность разновременных стычек, боев, экспедиций, в том числе карательных экспедиций, горских набегов, все это вместе стали называть Кавказской войной.
Само выражение «Кавказская война» появилось в 60-е годы, а до этого времени использовались такие слова, как «покорение», «завоевание», «умиротворение», «установление владычества русских на Кавказе». Авторы-мемуаристы использовали для названия действий горцев слова «восстания», «мятежи», «нашествия». Собственные военные акции называли «походами», «экспедициями», «действиями».
При этом в конце XIX столетия известному художнику-баталисту Францу Рубо для Храма Славы — Тифлисского военно-исторического музея, в нынешнем то есть Тбилиси — было заказано 17 огромных полотен, которые должны были изображать важнейшие события присоединения Кавказа. Первое полотно — вступление Петра Великого в один из городов Северного Кавказа, в Тарки, 13 июня 1722 года. А последняя картина — «Штурм Карса в ночь на 6 ноября 1877 года». То есть представление, что война продолжалась от Петра и до последней Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, уже было, и было устойчивым. Почему же впоследствии была принята новая хронология? А для того, чтобы отделить жестокое и кровавое подавление Чечни и Дагестана от всей остальной Кавказской войны. Потому что России трудно было согласиться с тем, что она воевала 150 лет с таким противником, как горцы. С Наполеоном воевали несколько лет, за несколько лет расправились со Швецией, с Турцией. А здесь — с горцами — Россия воевала 150 лет. Для военного самолюбия это было слишком большим испытанием.
Кавказскую войну еще можно называть «войной взаимного непонимания». Потому что обе стороны не понимали, чего хочет другая сторона. Об этом свидетельствует, например, то, что представления о том, как вести войну, на Кавказе (у местной администрации, у местного командования) и в Петербурге (в правительстве, в высших эшелонах военной власти) очень часто были очень разными. Местное командование в целом
Таким образом, подводя итоги, можно сказать следующее: Россия экономических выгод от присоединения Кавказа не имела. На ведение войны были затрачены колоссальные финансовые средства; миллион мужчин, оставленных в земле Кавказа, — это огромные демографические потери; огромный ущерб был нанесен хозяйству Кавказа. Но война имела большое политическое значение, поскольку Российская империя вышла на рубежи Персии и Турции и, таким образом, ее политическое влияние в Закавказье многократно возросло. В этом смысле империя была в большом выигрыше.
С другой стороны, империя получила в тылу своей южной границы провинции, в лояльности населения которых она не была уверена до конца своего существования. Достаточно сказать, что воинская повинность в мусульманских районах Закавказья и на Северном Кавказе так и не была введена. То есть горцы Северного Кавказа и население нынешнего Азербайджана к службе в армии не привлекались, а воинская повинность в Грузии и Армении была введена со значительным опозданием по сравнению с Центральной Россией. Вместо этого это население платило специальный налог. То есть империя, завоевав Кавказ, не получила больших экономических и людских ресурсов, а только политические.
Почему же русской армии с таким трудом давались победы на Кавказе? Дело в том, что Кавказская война была совершенно новой и непривычной и во многом неожиданной для русской армии. Не случайно в военном лексиконе места боев традиционно называются «полем битвы» (причем на всех языках). Потому что сражения предпочитали устраивать на равнинах. А вся Кавказская война шла в горах. Не случайно ее называли «Кавказско-горская война». И все, начиная от стратегии и заканчивая вооружением, качества европейской армии (а русская армия была европейской по своему типу, вооружению, стратегии, тактике и боевым приемам) в этой войне оказались в разной степени малопригодными.
Начнем с природы. Горы для армии подобного типа представляли большую трудность в военно-техническом отношении. Известно, что артиллерию называли «богом войны». В горах же артиллерия во многих случаях оказывалась в тяжелом положении. Ведь для того, чтобы пушка могла выстрелить, ее нужно поставить на горизонтальную поверхность. Потому что, если выстрелить из пушки, которая стоит косо, у нее либо отлетит колесо, либо она опрокинется. То есть для того, чтобы начать огонь, нужно было сначала найти ровную площадку, что в горах уже по определению представляет большую трудность.
Затем — передвижение артиллерии. Перетаскивание тяжеленных орудий с одного склона на другой чрезвычайно выматывает расчеты. Лошади тоже не всегда могут поднять, вытащить пушку на большой подъем. И поэтому обеспечение необходимой артиллерийской поддержки оказывалось в походах чрезвычайным испытанием для войск. Далее. Орудия имеют так называемую мертвую зону. То есть по законам баллистики снаряд летит практически прямо, и все, кто находится выше и ниже этой траектории, в горах, оказываются совершенно неуязвимыми. Еще и поэтому артиллерия оказалась в горах гораздо менее эффективной, чем в сражениях на равнине.
Многие районы Чечни в те времена представляли собой лесные дебри. Сейчас, когда нам показывают пейзажи Чечни, это открытые равнины с небольшими перелесками. В те времена это был дремучий лес, в котором армия была слепа, передвигалась с большими трудностями и в любой момент могла подвергнуться нападению — с тыла, с флангов. Невозможно было наводить мосты через большое количество горных рек и речушек, потому что при частых в горах паводках мосты эти сносились, а противник не позволял делать эти мосты стационарными, у каждого такого моста приходилось бы оставлять гарнизон. Большой гарнизон — это распыление сил, а мелкий гарнизон — просто жертва для противника. В горных переходах войска чрезвычайно изматывались, даже если они шли без артиллерии. Ну, каждый себе представляет: это постоянные подъемы и спуски, подъемы и спуски.
Совершенно непригодными оказались принципы стратегии. Традиционно овладение некоторыми пунктами — столицей или важными крепостями — означало реальный или символический успех в войне. На Северном Кавказе таких пунктов практически не было. И поэтому взятие
В 1845 году была организована масштабная Даргинская экспедиция для захвата аула Дарго. Огромная, по кавказским меркам, армия (9562 человека во главе с самим главнокомандующим Воронцовым) дошла до этого аула, обнаружила его сожженным самими горцами — и оказалась фактически в западне. После чего последовало тяжелейшее отступление, и только счастливый случай и своевременная помощь другого отряда спасли отряд Воронцова от полного истребления и от пленения главнокомандующего. Кордонная стратегия, то есть выстраивание цепочки укреплений с небольшими гарнизонами, тоже оказалась малоэффективной. Потому что горцы, используя активную тактику, прорывали ее в том месте, в каком хотели, и в то время, в какое они хотели. Поэтому русская армия после нескольких лет действий на Северном Кавказе фактически перешла к горскому методу ведения войны. То есть к разорительным набегам. Русские части совершали наступление, достигали
При этом главная нагрузка ложилась на арьергард. Тогда как в европейском военном языке слово «авангард» всегда является синонимом храбрости и отваги, в Кавказской войне все было с точностью до наоборот: самым тяжелым было возвращение, главная нагрузка ложилась на замыкающие части. И самые боеспособные части и самые надежные, смелые командиры как раз включались в состав арьергарда. В европейской военной культуре слово «обоз», «обозник» — несколько уничижительное выражение, а на Кавказе служба в обозе была самой опасной и трудной: доставка грузов по горным дорогам сама по себе была подвигом, к тому же обоз являлся главной целью многих горских отрядов. Зачем горцам знамя или пушка? А вот обоз и его содержимое — это была вполне понятная и очень привлекательная цель. Поэтому служба в обозе на Кавказе была чрезвычайно трудной.
В европейской войне боевые столкновения происходили время от времени с большими временными промежутками, затишьями. А на Кавказе крупных сражений практически не было: за всю историю войны их было буквально менее десятка. Но вся война состояла из мелких, практически ежедневных стычек, сопровождавшихся иногда значительными потерями. Практически девять десятых всех потерь происходили не в этих более или менее крупных сражениях, а в этих ежедневных мелких стычках. То есть русская армия буквально таяла. Не несла большие разовые потери, как во время Отечественной войны 1812 года в Бородинском сражении или под Малоярославцем, а таяла ежедневно, и это оказывало очень сильное влияние на психологическое состояние солдат и офицеров. Горская пуля могла пролететь в любой момент, солдаты и офицеры Кавказского корпуса находились в состоянии перманентного стресса. И это оказывало влияние на их отношение к местному населению.
Ведь что очень важно: в европейской войне противники маркировались с помощью мундиров. То есть можно было сразу отличить: это враг, это солдат или офицер неприятельской армии — или это местный житель. У горцев таких различий не было. И поэтому представить себе — это мирные горцы, едут на рынок, или отряд, который собирается напасть на русский гарнизон, — очень трудно. В этих условиях разного рода недоразумения с кровавым исходом были очень частыми.
Далее. Как известно, кровная месть на Кавказе являлась в те времена очень важным правовым институтом. И если горец в столкновении с соплеменниками либо с представителями другого народа имел возможность выяснить, кто убил его родственника, то в столкновении с русскими он такой возможности не имел и мстил любому, кто по своему внешнему облику был похож на его врага. То есть любой человек в мундире мог представлять врага. Были такие случаи, которые только из-за их трагичности нельзя называть курьезными.
Например, было несколько случаев, когда горцы привозили на рынок одежду, снятую с убитых казаков Терского или Кубанского войска, и совершенно открыто продавали ее. И когда их арестовывали, они признавались, что да, они убили этих людей, сняли с них одежду и теперь хотят ее продать. И искренне не понимали, почему их за это арестовывают, заключают под стражу и даже приговаривают к высшей мере наказания. Ведь солдат кавказского гарнизона они не трогали, они убили людей за сотню, три сотни верст от этого места; людей, говорящих на другом языке (допустим, кубанских казаков, многие из которых были выходцами с Украины). И за что их наказывают здесь, они искренне не понимали, потому что это лежало вне поля их представлений о мироустройстве.
Это была война взаимного непонимания. Опять же, если горцы при исполнении закона кровной мести месть наносили адресно — то есть они знали, как определить обидчика, и соразмеряли, что называется, месть с провинностью, — то русская армия этого в принципе сделать не могла. И на практике что происходило: вот стоял в карауле солдат. Вдруг раздался выстрел. Прилетела пуля и убила этого солдата. И что делает командование? Командование собирает карательную экспедицию и отправляет ее в ближайший аул. Который во многих случаях никакого отношения к этому инциденту не имел. И, естественно, несправедливо обиженный аул становится из «мирного» аулом непокорным. И в очередной раз запускается маховик войны.
Большую роль в развитии конфликта играл личный состав войск. Дело в том, что во время рекрутской повинности в армию отправляли большое количество, что называется, асоциальных элементов — или людей с девиантным поведением, то есть пьяниц, хулиганов, вредных или не нужных общине. Вообще, армия была таким средством социальной санации общества. И затем в армии происходила сепарация: тех, кто был поприличнее, отправляли в гвардию; затем следующие «по качеству» солдаты отправлялись в армейские части, а те, которые уж совсем никому были не нужны, отправлялись нести службу на окраины — в Сибирский и Кавказский корпус. То есть в армии людей с разного рода наклонностями было больше, чем в обществе вообще, а в Кавказском корпусе их было еще на порядок больше. Об этом надо помнить.
При этом на боевых качествах это сказывалось мало. Потому что известно (военные стараются об этом не говорить), что батальон, сформированный из хулиганов и двоечников, более боеспособный, чем батальон, сформированный из отличников и очень приличных людей. По крайней мере, в XIX веке так было точно. И такой состав людей сказывался на развитии конфликта.
Следующее. На развитии конфликта на Кавказе в XVIII–XIX веках сказывалось и такое явление, как ссылка проштрафившихся офицеров на Кавказ. Самый известный пример, наверное, поэт Михаил Лермонтов, который, как вы знаете, был отправлен на Кавказ не по своей воле, а в наказание за участие в дуэли. Таких сосланных офицеров было очень много. И для того, чтобы вернуть чины — многие были разжалованы в рядовые до выслуги, — для того, чтобы исправить свое положение, им нужно было отличиться. А отличиться можно было в бою, и это тоже провоцировало армию на активные действия. И если сосланный офицер стоял перед выбором: обострить ситуацию, участвовать в боевом столкновении и получить награду, которая возвращала ему прежний статус, или пойти на мировую и
Дело в том, что в практике судопроизводства и наказания существовало такое правило: отличившимся в боях смягчали наказания за реальные проступки. И рассмотрение судебных дел офицеров Кавказского корпуса свидетельствует о том, что эта реальность подталкивала их к боевой активности. Я видел дело прапорщика пехотного полка, который в пьяном виде совершил много художеств. Вплоть до того, что в пьяном виде вломился в квартиру полкового офицера, оскорблял своего начальника, ездил пьяный по городу, безобразничал по максимально мыслимой программе. В приговоре суда прямо говорилось, что он заслуживает самого тяжелого наказания, но в связи с его отличиями в боях и наличием ордена надо заменить ему это суровое наказание на очень мягкое. И люди знали, что если ты отличаешься в боях, то это станет для тебя надежной защитой в других провинностях. Эти внутренние свойства армии тоже играли свою роль в том, что маховик столкновений раскручивался и вращался в течение полутора столетий.
Наконец, еще одна важная вещь: снабжение войск. Ведь солдат стреляет не каждый день, не каждый день идет в атаку. Но он каждый день ест. И поэтому обеспечение провиантом для вооруженных сил всегда было очень важной задачей. Никогда нигде интендантство не справлялось с задачей должного снабжения войск. А особенно в условиях Кавказа. То есть даже в налаженной системе европейского театра боевых действий, даже там интендантство никогда не справлялось. На Кавказе оно не справлялось в кубе. Поэтому какие ресурсы были у военных? Ресурсы местного населения. И то, что называется деликатным словом «реквизиция», то есть изъятие у местного населения провианта и фуража в обмен на расписки, в большинстве случаев представляло собой элементарный грабеж. Опять же со всеми вытекающими отсюда последствиями. Не найдется, наверное, ни одного селения, где люди с большой радостью отдают нажитое неизвестным пришельцам.
Следующее обстоятельство, наверное, самое важное. Дело в том, что северокавказское общество было чрезвычайно милитаризовано. Но не в европейском смысле, а в смысле историко-антропологическом. Там была схема: один мужчина — один воин (кстати, там у многих народов войско и общество обозначались одним словом). Потому что общество состояло из вооруженных мужчин. Известно, что в литературе о Кавказе эти кавказские набеги (или, как в XIX веке это называлось, хищничество, то есть набеги с целью захвата добычи и пленных) называли таким природным свойством горцев. На самом деле, конечно, главным источником доходов для горцев, как и для всех народов, было земледелие, скотоводство и ремесло — сугубо мирные занятия. А набег был средством социализации. Молодой человек должен был обязательно
А это было российскому правительству совершенно непонятно. И ответы на эти набеги (в ряде случаев — весьма ритуальные; повторяю, там не главное было захватить добычу как таковую,
Для того чтобы умиротворить горцев, регулярно — с самого начала XVIII века и в течение XIX века — и неоднократно предпринимались попытки их разоружить. Что опять же воспринималось как покушение на святая святых. Во-первых, холодное оружие и постоянное его ношение являлось во многих обществах показателем состояния человека. Мужчина без кинжала — это был нонсенс. Это как сейчас заставить всех мужчин носить короткие юбки. То есть это
Еще одна важная сторона непонимания заключалась в следующем. Как вы знаете, Кавказ славится своим гостеприимством. Но это не просто черта характера, этическая особенность, это еще и важный социальный институт, играющий огромную роль в регулировании отношений между людьми. Не предоставить кров путнику — вещь немыслимая!
Ну вот реальная картинка: отряд всадников останавливается на ночлег у
Иногда возникает вопрос: как же так — кровная месть, сплошь вооруженное население. Они же должны были все друг друга перебить, и там должна была быть пустыня. Но дело в том, что горское общество было так мудро организовано, что механизмы рождения конфликтов уравновешивались механизмами погашения конфликтов.
Вот одна из таких достаточно типичных картинок: представитель одного рода убил (или тяжело ранил) представителя другого рода. Тот род мстит этому, этот род в ответ мстит и так далее. Разгорается кровавая междоусобица. Наконец оба рода от этого устают, и запускается механизм примирения. Через посредников или напрямую старейшины наконец договариваются, достигается мир, и сторона, которая признает себя более виноватой, выплачивает
А представим себе реальную ситуацию в горско-армейских отношениях: горцы подстреливают
Еще раз повторяю: в горском обществе существовало огромное число реально действующих механизмов смягчения и прекращения конфликтов. А конфликтная зона между горским населением и армией таких механизмов не имела. И поэтому каждый конфликт влек за собой довольно тяжелые последствия.
Кроме того, многие офицеры, приезжавшие на Кавказ, говорили
Наконец, масса этнографических проблем. Например, в аул, который находится в состоянии мира с русскими, въезжает новая часть, которая недавно служит на Кавказе. И из-за элементарной жары нижние чины снимают рубахи и въезжают в аул голые по пояс. А по местным понятиям это верх неприличия и оскорбление местного населения. Так вдруг
О незнании обычаев, кстати, мы можем много узнать из художественной литературы. Есть такое произведение Пушкина — «Путешествие в Арзрум». Там есть маленький эпизод, где Александр Сергеевич вошел в помещение
Но есть еще более сложная вещь: в Петербурге также не понимали того, что такое Кавказская война, что такое Кавказ. Изучение документов Отдельного Кавказского корпуса и военного министерства показывает, что если люди, прослужившие на Кавказе и получившие
Скажу об обмундировании: оно совершенно не годилось. Вы представляете себе эти кивера с султанами — такими перьями над головным убором? Как в этих шапках карабкаться в горы, ходить по лесам? Никуда не годились и ранцы, которые были приняты для ношения припасов и всего необходимого солдату. Я бы сказал, что к реалиям боевых действий на Кавказе русская армия была тогда совершенно не готова. Но она постепенно адаптировалась, войска быстро приобретали опыт и, как писал один из участников, «сами стали определенным кавказским племенем». До такой степени, что переняли очень многие обычаи. Например, известный кавказский обычай — куначество, то есть образование дружеских связей. Кунаки — это такие братья, которые в огонь и в воду друг за друга, абсолютно друг другу верны, друг другу доверяют. Так и полки, воинские части, которые доверяли друг другу в бою, объявляли друг друга кунаками.
Далее. Русские офицеры и солдаты, воевавшие на Кавказе, называли себя кавказцами. А войска, которые приходили из России, эти «кавказцы» называли «русскими». Очень показательна такая история: однажды на рынке в Грозном солдаты Апшеронского полка подрались с местным населением, с чеченцами. На шум драки прибежали солдаты другого полка, которые были с этим полком в напряженных отношениях, и тоже вступили в драку. На стороне чеченцев. И когда власти стали разбираться, как так получилось, что вы вместе с чеченцами дрались с солдатами другого русского полка, те произнесли фразу, очень понятную для реалий Кавказской войны, но трудно понятную для тех, кто в эти реалии не вникает. Они сказали: «Чеченцы — наши братья. Мы с ними уже 20 лет деремся!» То есть эти солдаты, которые воевали с чеченцами, считали, что это их внутреннее кавказское дело и вмешательство
Русская армия этого периода была армией, которая исповедовала основной принцип европейской войны — нанесение противнику максимального ущерба в максимально сжатое время с минимальными собственными потерями. Так воюет европейская армия. На Кавказе этот механизм в принципе не работал. Потому что на Кавказе война — это скорее такой воинственный ритуальный танец. С жертвами среди участников этого танца, да. С жертвами среди зрителей — тех, кто наблюдает этот танец. Но это некое действо, это не такая тотальная эпидемия разрушений и убийств, каким является европейская война. Там постоянно шли столкновения: между племенами, между родами, между фамилиями. То есть Кавказ к тому времени, когда туда пришла Россия, конечно, не представлял собой такой, знаете, райский уголок, где мирные чабаны пасли овечек на альпийских лугах. Нет. Это было место, где шли постоянные столкновения. Но они не носили такого тотального разрушительного и кровавого характера, какой приняла тогда война. Потому что у конфликтующих сторон на Кавказе главная цель была — показать свое превосходство. Как танцоры: когда один, другой, третий танцуют, и каждый показывает, какой он мастер. Так вот, главным для жителей Северного Кавказа было показать, какие они мастера боя, какие они отважные и умелые. А не для того, чтобы стоять по колено в крови.
На меня большое впечатление произвел один документ о разрушении башни в одном из районов. Знаете, одно из таких украшений горского пейзажа — боевые башни, родовые. Использование этих башен ритуализировано. И когда русский экспедиционный отряд двигался из пункта А в пункт Б, с одной из этих башен был произведен выстрел. Жалея людей, командир вызвал саперов, саперы заложили порох под один из углов этой башни — и башню эту взорвали. Местное население было потрясено. Потому что, с их точки зрения, таких варваров, которые так нарушают все правила ведения войны, на их территории еще не было. А с точки зрения европейских военных действий все было сделано правильно: взорвали вражеское укрепление. Уничтожение этого укрепления произошло даже без потерь для отряда. Но с кавказской точки зрения это совершенно дикая и немыслимая вещь.
Этот клубок взаимных непониманий на всех уровнях создавал конфликт, который разрешался с большим трудом. Для того чтобы прекратить войну между
На Кавказе же для того, чтобы война закончилась, нужно было донести мысль о безнадежности сопротивления до каждой ячейки горского общества. В буквальном смысле слова каждая горская семья, каждый род, племя должны были понять, что ничего сделать нельзя. Что придется покориться. Причем во многих случаях эта покорность была достаточно условна. Потому что в очень многих районах Северного Кавказа русская власть была номинальной. Обе стороны молчаливо признавали, что как бы достигнут консенсус. Но на самом деле реальное положение во многих регионах оставалось прежним. Достаточно сказать, что многие наибы имама Шамиля (наибы — это руководители военно-территориальных образований, сподвижники Шамиля) после окончания войны заняли высокие посты в местной администрации.
Более того, некоторые люди, которые воевали вместе с имамом — в горской войне против России, — участвовали уже после пленения Шамиля в том, чтобы окончательно подавить сопротивление так называемых непримиримых. Шамиль капитулировал в 1859 году, но было несколько отрядов его сторонников, которые не согласились с поражением и продолжали сопротивление. Так вот в подавлении их сопротивления участвовали их бывшие соратники. Поэтому, повторяю, картина там была очень сложная. И власть во многих районах, особенно горных районах Северного Кавказа, оставалась до конца имперского периода номинальной. Что там происходило на самом деле, власть реально сказать не может.
1878 год можно назвать окончанием Кавказской войны лишь условно. Наверное, самый важный критерий — это то, что после 1878 года при подавлении выступлений местного населения уже не применялась артиллерия, обходились полицейскими мерами. Там тоже привлекались воинские и казачьи части, тоже были жертвы. Но уже не использовалась артиллерия.
Использование артиллерии — это такая четкая грань между войной и полицейской акцией. Потому что нельзя назвать полицейской акцией расстрел местного населения из пушек. В 1878 году применение артиллерии против мирного населения закончилось. А до этого времени принципиальных отличий в том, что происходило там в начале XVIII века, в его конце, в начале XIX века, в его середине, не было. Потому что, повторяю, вся война была чередой восстаний, умиротворений, восстаний, умиротворений, затиший, обострений. Все это началось при Петре I в 1722 году и закончилось во время последнего крупного восстания в Чечне и Дагестане в 1878 году.
В истории Кавказской войны и вообще в истории присоединения Кавказа к России точкой невозврата стало присоединение Грузии в 1801 году. Но это присоединение было только серединой довольно сложного процесса. Дело в том, что когда говорится о присоединении Грузии, то речь идет о присоединении Восточной Грузии — районов, которые называются Картли и Кахетия. Потому что к 1801 году территория нынешней Грузии состояла из пяти суверенных политических образований: вот эти Картли и Кахетия со столицей в Тифлисе (нынешнем Тбилиси), затем Имеретия со столицей в Кутаиси, два княжества — Мегрелия и Гурия на Черноморском побережье — и затем в горных районах княжество Сванетия. Кроме того, еще были районы в номинальной зависимости от центрального правительства. Это высокогорные районы, где жили такие этнические группы, как хевсуры, пшавы и тушеты. И еще вдобавок многие районы даже этих политических образований, которые я перечислил, реально тоже были самостоятельными. Они номинально подчинялись своим владыкам (соответственно имеретинскому царю, князьям Мегрелии или Гурии, и Картли, и Кахетии), но реально они были достаточно самостоятельными. То есть Грузия представляла собой такое огромное лоскутное одеяло с очень сложными внутренними взаимоотношениями. И поэтому в 1801 году была присоединена только Восточная Грузия. Затем настал черед Имеретии, Гурии и Мегрелии, затем Сванетии, и лишь потом был окончательно установлен правительственный контроль над рядом горных районов.
Россия присоединила Грузию в 1801 году, следуя логике длительного процесса, тянущегося из XVI века, — из интересов России к Закавказью. Это был интерес к этим государствам как к христианским: Россия обеспечивала им покровительство, мечтая о создании в Закавказье большого христианского государства, которое было бы ее союзником в борьбе с Персией и Турцией. Грузия также тянулась к России, потому что она понимала: та была ее единственным союзником в довольно враждебном окружении мусульманских государств.
Традиционно между этими государствами важным рубежом считается заключение Георгиевского трактата в 1783 году, который обозначал установление протектората России над Грузией (опять же повторю — Восточной Грузией, потому что другие части Грузии в этом процессе занимали довольно скромное место). И надо сказать, что Россия условия этого протектората, то есть покровительства Грузии, не выполнила. Это событие нашей взаимной истории не особенно афишируется обеими сторонами — как болезненное для обеих сторон. Потому что в невыполнении этого трактата были в разной степени виноваты обе стороны. И следствием этого неполного осуществления положений трактата было то, что Грузия в конце XVIII века была разгромлена персами, Тифлис был практически стерт с лица земли, и последствия этих событий для Восточной Грузии были катастрофическими.
В 1801 году Грузию приняли в состав России. Но приняли при условии отстранения династии Багратионов от власти. Дело в том, что присоединение сопровождалось сильнейшими внутренними грузинскими междоусобицами. Там была очень сложная система отношений между потомками последних двух царей, Ираклия II и Георгия XII, которые имели много детей и взаимные договоренности, не исполняемые в полной мере ни одной из сторон. Правительство Александра I приняло решение отстранить династию Багратионов от власти вообще, вывезти представителей династии во внутренние районы России и ввести в регионе прямое российское управление. Туда был назначен первый главнокомандующий, или первое лицо, — генерал Кнорринг, который, можно сказать, потерпел фиаско Как все российские высокопоставленные чиновники того времени, Кнорринг не понимал политических, социальных и культурных особенностей Грузии; он принимал ошибочные решения, ухудшавшие и без того бедственное положение страны.. То есть присоединение Грузии к России началось с того, что туда был послан человек, который не понимал грузинских реалий, и все было печально.
Тогда в 1802 году Александр I сделал очень мудрый и очень верный шаг: он послал управлять Грузией грузина — генерала Павла Дмитриевича Цицианова. Это человек из очень знатного грузинского древнего рода, родственник Багратионов, который уже в третьем поколении находился на российской службе: его дед выехал из Грузии в 1725 году вместе с грузинским царем, который был вынужден покинуть страну после Персидского похода Петра I. Цицианов вырос в России, но обладал связями в грузинском обществе, там у него были родственники, и, несмотря на российское и европейское очень хорошее образование, он понимал Грузию и Кавказ. Он был очень заметной фигурой, теперь, к сожалению, незаслуженно забытой, и, хотя руководил Грузией всего четыре с половиной года (погиб в 1806 году), сделал очень много. Он, можно сказать, заложил фундамент последующей политики России в Закавказье.
В частности, например, Цицианов прекрасно понимал возможности использования местных ресурсов в военных целях. Грузины — прекрасные воины с высокой военной культурой. Правда, это было, конечно, феодальное ополчение, но как воины они представляли собой прекрасный контингент. Не случайно впоследствии грузин было очень много в офицерском корпусе России и в генералитете. В имперской армии с конца XVIII века до 1917 года служило 300 генералов-грузин! Мы должны помнить о значении Грузии в военной истории России хотя бы потому, что на главном военном поле памяти — на Бородинском поле — находится священная могила генерала Багратиона. На поле русской военной славы лежит грузин! Это очень важный показатель отношений между русским и грузинским народом.
На всем протяжении имперской истории в правительстве существовала определенная грузинофилия. То есть грузины получали определенные преференции при назначении на должности. И для самого Кавказа грузин-начальник — в гражданском управлении, в военном — это была вещь сама собой разумеющаяся. Кому, как не грузинскому князю, быть начальником
Так вот, генерал Цицианов, который сыграл в присоединении Грузии к России большую роль, действительно понимал, что можно делать на Кавказе, а чего делать не следует. Например, население Кавказа страшно боялось рекрутской повинности. И все те, кто хотел там разжечь бунт или
Жители Кавказа видели отношения между начальниками и подчиненными в русских гарнизонах, между офицерским и рядовым составом. И такого отношения они потерпеть не могли. Это, кстати, продолжало быть проблемой, когда уже в конце XIX века в грузинских землях все-таки ввели всеобщую воинскую повинность. То есть грузины были готовы воевать, но не готовы были терпеть такого обращения со стороны офицеров в мирное время; у них была жесткая дисциплина в военное время, но когда бой заканчивался, то все члены сообщества становились братьями по оружию. И, беспрекословно выполняя распоряжения своего начальника в бою, в мирной обстановке они не чувствовали себя обязанными тянуться в струнку перед начальником.
И еще они знали, что солдаты отправляются служить за много-много верст от своего родного дома, погибают в чужой земле и родственники не имеют возможности поплакать на их могиле, — а воевать
Так вот, генерал Цицианов понимал, что можно в Закавказье и чего нельзя. И он объяснял, что введение рекрутской повинности в Грузии — вещь невозможная, что это оттолкнет грузин от России. И это был тот самый редкий случай, когда в Петербурге прислушались к мнению человека, который работает в Закавказье.
Цицианов очень много сделал для развития путей сообщения, для развития промышленности в Грузии, вообще для административного устройства. Но вот присоединение Восточной Грузии, с центром в Тифлисе, нынешнем Тбилиси, предопределило и включение в состав России прочих земель Закавказья. Дело в том, что грузинские цари считали себя прямыми наследниками правителей Грузии во времена ее единства. И следствием этого понимания было присоединение сначала Имеретии, затем Мегрелии, Гурии и прочих земель на западе.
Кроме того, до этого времени связь Грузии с центральными районами империи осуществлялась по очень труднопроходимой тогда Военно-Грузинской дороге. То есть по ущелью Терека. И для того, чтобы иметь связь с Восточной Грузией, просто было необходимо завоевать Западную Грузию, чтобы морем доставлять грузы в порты Поти, а затем уже по Закавказью доставлять их в Восточную Грузию. То есть это была такая стратегическая необходимость.
Присоединение Грузии фактически привело к присоединению Азербайджана и Армении, потому как Персия считала Восточную Грузию зоной своего влияния, своим владением. И поэтому манифест 1801 года в Персии был воспринят, мягко говоря, с непониманием. Грузинский царь считал, что Гянджинское ханство, с центром в городе Гянджа, является его наследным владением. А Россия, приняв в свои границы Восточную Грузию, вместе с ней приняла и все притязания грузинских царей на земли своих соседей. И первое, что было сделано, — присоединено Гянджинское ханство. Это был уже прямой вызов персам, поэтому Русско-персидская война 1804–1813 годов стала неизбежной.
Причем перед этим было еще покорение небольшой по территории Джаро-Белоканской области на южной стороне Большого Кавказского хребта, населенной лезгинами. Лезгины из этого района часто совершали набеги на один из самых плодородных районов в Восточной Грузии, на Алазанскую долину. И чтобы эти набеги прекратить, в 1803 году в этот район была произведена экспедиция. Некоторые аулы были разорены, и джаро-белоканские лезгины, которые тоже считались одновременно подданными персов, подписали мирное соглашение. И хотя оно оказалось достаточно условным, еще один казус белли Casus belli — военный инцидент (лат.). был создан.
Если покорение лезгин персы еще
И что очень важно, окончательно персы отказались от всяких притязаний на Дагестан. До этого времени персидская сторона и Дагестан считала зоной своего влияния. А после 1813 года они были вынуждены отказаться от притязаний. Это был очень важный для России пункт, и с этого времени все повстанцы Дагестана считались мятежниками, юридически став подданными русского царя. Не просто воюющей стороной, а повстанцами — со всеми вытекающими отсюда последствиями.
При этом, конечно, в Дагестане мало кто в этих юридических тонкостях разбирался, но для европейских отношений это имело большое значение. Почему? Потому что начиная с 1791 года Европа уже очень пристально смотрела на то, что делает Россия на Кавказе. Если до этого времени ее беспокойства были не очень острыми, поскольку, во-первых, это было далеко, Европа была занята другими важными делами, во-вторых, Европа верила в то, что Турция и Персия достаточно сильны, чтобы противостоять России, что они своими силами справятся с ее продвижением в этом регионе. Но после победы России в Русско-турецкой войне 1787–1791 годов Европа стала оказывать большое внимание тому, что происходит на Кавказе. Причем это внимание было откровенно антироссийское. То есть делалось все возможное, чтобы продвижение и успехи России в этом регионе притормозить.
Кстати, во время Кавказской войны англичане и турки посылали своих эмиссаров, слали деньги горцам, что позволило даже создавать некую теорию агентурного характера этой войны: грубо говоря, что англичане и турки наняли горцев воевать против России. На самом деле это было, конечно, не так. То есть горцы охотно получали оружие и деньги от англичан и турок — но это был своеобразный дополнительный приз за войну с русскими.
После присоединения северной части Азербайджана опять же случилась пресловутая погоня за границей. Первоначально Россия претендовала только на Гянджинское ханство, а защищать это ханство без занятия сопредельных территорий было невозможно. И вот были присоединены еще несколько территорий. Но граница была проведена крайне неудобно — так, что оборонять новые рубежи было крайне трудно. Поэтому следующая война оказалась практически неизбежна. Она началась в 1826 году, причем сначала очень неудачно для России, потому что командовавший тогда войсками на Кавказе Ермолов не предпринял необходимых мер для того, чтобы своевременно ответить на персидский вызов, но затем ситуацию удалось переломить, и война закончилась чрезвычайно победоносно для России. Тогда была установлена новая граница — которая и осталась сейчас между Азербайджаном и Ираном — по Талышским горам и по реке Аракс.
Таким образом, в состав России вошла большая территория, населенная мусульманами, очень перспективная в экономическом плане: впоследствии оказалось, что нефтяные запасы Азербайджана — кладовая черного золота и фактически были единственным крупным нефтяным месторождением до того, как была разведана нефть в Татарстане и в Сибири. С другой стороны, в Российской империи на Кавказе появилась территория, в лояльности населения которой правительство не было уверено. И вот здесь нужно сказать несколько слов об особенностях отношения правительства к мусульманскому населению Кавказа и Закавказья. С одной стороны, документы, касающиеся этого вопроса, изобилуют разного рода словами о том, что мусульмане ненадежные и в случае войны или обострения конфликтов мы можем от них ожидать антиправительственных выступлений, удара в спину. С другой стороны, те части, которые формировались на добровольной основе из мусульман Закавказья и Северного Кавказа, проявляли прекрасные боевые качества, и
Более того, история показывает, что во время всех обострений отношений между Россией и Турцией напряженность в мусульманских районах, наоборот, снижалась. Почему? Потому что при определенном недоверии к центральному правительству существовавшие там антироссийские элементы ждали, что турки выгонят русских с Кавказа. Сами, без их усилий. Поэтому возникала анекдотическая ситуация: идет война России с Турцией, — казалось бы, антироссийские элементы должны поднять голову, а они, наоборот, проявляют пассивность. Зачем тратить силы, если турки сами решат этот вопрос.
Заслуживает внимания вопрос об участии кавказской милиции, добровольных кавказских ополчений в войнах на Кавказе и на других театрах военных действий. Практически все народы Северного Кавказа и Закавказья выставляли добровольческие отряды, которые плечом к плечу с регулярными частями русской армии сражались во время боев в Закавказье и на других театрах боевых действий. На Кавказе во многих случаях это было проявлением, что называется, внутрикавказских отношений. Одни документы говорили о высокой боеспособности этих ополчений, другие документы того же времени о тех же отрядах говорили прямо противоположное — что это совершенно негодный сброд, лишенный дисциплины. Загадка разгадывается очень просто: в тех случаях, когда интересы народов, которые составляли эти ополчения, совпадали с имперскими, тогда они проявляли, действительно, боеспособность и высокие воинские качества. Когда эти интересы не совпадали, тогда диапазон был следующий: от прямой измены до массового дезертирства и имитации боевых действий. Интересы, в том числе заключавшиеся в вечных конфликтах между северокавказскими племенами и родами. Так вот, если ополчение одного рода-племени мобилизовывали для участия в боевых действиях против их обычных противников, они охотно шли на войну и прекрасно воевали, а если цели войны были, мягко говоря, непонятны, тогда
В истории российско-грузинских отношений резонно выделить три даты, которые являются ключевыми. Первая — это уже упоминавшийся Георгиевский трактат 1783 года. Он имел четыре секретные статьи, которые не публиковались: во-первых, Ираклий II обязывался избегать конфликтов с другими христианскими государствами Закавказья — здесь мы видим желание Петербурга создать из грузинских государств действенный союз, направленный против турок и персов. Согласно следующему пункту, Россия обязывалась держать в Грузии два пехотных батальона, а местные власти обеспечивали войска провиантом и фуражом. Понятно, что два батальона и при четырех пушках противостоять ни персидскому, ни турецкому войску не могли, так что этот пункт можно рассматривать как средство усиления власти грузинского царя Ираклия против собственных феодалов. (Дело в том, что положение Ираклия, несмотря на его титул царя и титул самодержца, было не таким прочным, как может показаться. И русские войска нужны ему были для того, чтобы приструнить свою феодальную вольницу.) По третьей статье грузинские войска могли быть использованы за пределами Грузии. Четвертый артикул предусматривал, что Россия всеми ее силами будет способствовать присоединению к Грузии земель, некогда принадлежавших дому Багратионов. Этот последний пункт играл очень большую роль — именно он заставил Россию продолжить экспансию в Закавказье. Но положение Грузии после заключения этого договора стало очень сложным, и сама Грузия не выполнила реально его положений, и Россия не выполнила.
Следующим этапом был манифест 1801 года Александра I о включении Восточной Грузии в состав России. И последний важный пункт в отношениях России и Грузии — это итоги Русско-турецкой войны 1877–1878 года, по результатам которой в состав России вошли Карская и Батумская области. В данном случае важнее всего последняя — территория нынешней Аджарии. То есть в состав России вошла большая область, населенная этническими грузинами, хотя и принявшими под давлением турок ислам. Таким образом, границы, скажем так, Великой Грузии к 1878 году были очерчены.
Присоединение Грузии к России стало большим этапом в истории Российской империи и в итоге и Советского Союза. Те границы, которые образовались на Кавказе, и те изменения, которые произошли там в области культуры, они без присоединения Грузии к России были бы просто немыслимы.
Эта лекция была сокращена после публикации: из нее было вырезано несколько суждений, которые редакция сочла оценочными.
Для понимания характера Кавказской войны есть общедоступный источник — русская литература. Так, усилия немалого числа историков, написавших огромное число трудов об Отечественной войне 1812 года, весь их совокупный научный продукт с большим трудом конкурирует с романом Льва Николаевича Толстого «Война и мир». Пока этот роман читают, россияне и все, кто читает этот роман на других языках, будут представлять себе войну 1812 года именно так, как написал Толстой. Так и произведения о Кавказской войне формируют достаточно правильную, достаточно яркую и, я бы сказал, правдивую картину того, что происходило на Кавказе в это время.
И я бы выделил прежде всего произведение Льва Николаевича Толстого «Хаджи-Мурат» — оно хорошо показывает взаимное непонимание, которое было зерном Кавказской войны, — и рассказы Толстого о Кавказе, прежде всего — «Рубку леса» (или «Рассказ юнкера», он так называется). Затем — произведения Лермонтова. В его стихотворении «Валерик» буквально зашифрованы реалии Кавказской войны, и если его разделить на строки, то каждая из них достойна многостраничного комментария о том, как происходили столкновения на Кавказе. Прочитав эти чрезвычайно доступные произведения, можно составить достаточно ясное представление о войне. Каждая война связана с
Я начну с Алексея Петровича Ермолова. Это был блестящий офицер, герой войны 1812 года. В 1816 году он приехал на Кавказ — и началась та эпоха Кавказской войны, которую не без основания называют эпохой Ермолова. Более того, вся существующая сегодня схема истории Кавказской войны представляет собой картину «Вот на Кавказ прибыл Ермолов, и началась война». К тому времени война велась уже почти век. Но в традиционном измерении начинается она именно с появления Ермолова. И последующая неудача русских войск 1840–50-х годов объясняется тем, что генералы, пришедшие на смену Ермолову, не выполняли его заветов. И только когда князь Барятинский был назначен главнокомандующим на Кавказе в 1856 году и вернулся к идеям Ермолова, стал вести боевые действия так, как вел Ермолов, русские пришли к победе, то есть к капитуляции в 1859 году имама Шамиля и официальному окончанию войны на Восточном Кавказе.
Ермолов — действительно очень крупная фигура, но он сделал очень многое для того, чтобы война продолжалась так долго. Он действительно одержал несколько побед над горцами в Чечне и Дагестане — и горцы, что называется, смирились, то есть, как писали в документах того времени, «в горах наступила тишина», а в столицу полетели рапорты о том, что Кавказ покорен. Но это было только затишье перед бурей. Потому что Ермолов разрушил сформировавшуюся к тому времени систему отношений в горском обществе. Он способствовал тому, чтобы в Дагестане были фактически уничтожены ханы, хоть
Ермолов хотел ввести во многих районах Северного Кавказа управление по российскому образу и подобию, что было покушением на те свободы, к которым привыкло горское общество. И то, что потом испытали русские войска на Кавказе в 1830–40-е годы, во многом было порождено ненавистью и стремлением к сопротивлению, которое являлось следствием действий Ермолова.
Следует сказать, что Ермолов был жесткий командир, даже жестокий. И его действия напоминали самые жесткие карательные операции колониального характера, которые только существуют в истории. Ермолов в определенной степени способствовал разжиганию Кавказской войны еще и потому, что исповедовал девиз «разделяй и властвуй», сталкивая роды и племена друг с другом. Вообще, появление русских войск на Кавказе способствовало дестабилизации обстановки, потому что к тому времени между этими кланами был достигнут определенный консенсус, кто чем владеет. Русская армия представляла собой очень большую силу. И все, кто мог рассчитывать на ее помощь, сразу становились грозой для своих соседей. Группы, которые принимали российское подданство, автоматически становились грозой своих соседей, и, таким образом, обстановка в этих районах обострялась. Во многих случаях основание российской крепости приводило не к умиротворению на этой территории, а к обострению обстановки.
Ермолов очень хотел военной славы. Была даже такая шутка, что «Алексей Петрович очень хотел стать Александром Филиппычем», намекавшая на Александра Македонского, сына македонского царя Филиппа. Дело в том, что после Наполеоновских войн во всем мире царила наполеономания (при всей ненависти к Наполеону он был признан великим человеком). И каждый военный явно или тайно хотел быть Наполеоном. А для Наполеона поход на Восток был повторением траектории Македонского. И для всех военачальников такой поход был походом за вечной и мировой славой. А Ермолов был человек довольно честолюбивый. Для него назначение на Кавказ было шагом к мировой славе, потому как Кавказ в те времена расценивался как такая прихожая в Индию. (Одна из причин движения России на юг — это движение в Индию.) И Ермолов рассматривал себя как великого полководца, который проложит для России дорогу в Индию. Не случайно одним из первых его шагов во время пребывания на Кавказе была отправка экспедиции в закаспийские территории. То есть, еще не покорив окончательно Кавказ, он уже думал о дальнейшем продвижении.
Известна и его роль в том, что произошла Русско-персидская война 1826–1828 годов. У нее были объективные причины (да, Персия не могла смириться с присоединением к России северной части Азербайджана), но была и причина, которую можно назвать субъективной, — провоцирующее поведение Ермолова в отношении персов. То есть Ермолов хотел этой войны, хотел новой славы. Он еще не думал, что его снимут с должности и войну выиграет другой, и уже его преемник, Иван Федорович Паскевич, станет одним из великих полководцев России и после взятия крепости Эривань получит приставку к своей фамилии: Паскевич-Эриванский.
Вообще, Ермолов — это очень противоречивая фигура, и надо прямо сказать, что в памяти народов Кавказа его портрет написан черными красками. Несмотря на всю сложность образа Алексея Петровича Ермолова в исторической памяти России, надо признать, он действительно великий государственный деятель: это человек, который во время своего практически десятилетнего правления очень много сделал для реформирования администрации, для внутреннего обустройства Кавказа. Потому что, напоминаю, этот регион во всех отношениях — социальном, экономическом, политическом, культурном — резко отличался от остальных территорий Российской империи. И его включение в состав России требовало больших усилий.
Вообще, то, что Ермолов в коллективном сознании является покорителем Кавказа, — это очень важный показатель. Потому что государство часто ошибается в исторических оценках, если это делается усилиями официальных лиц, а народ ошибается крайне редко. В этом смысле Ермолов был и остается национальным героем.
Другой самой известной фигурой Кавказской войны является, конечно, имам Шамиль. Он заслуживает титула «Великий» — как Петр Великий, как Екатерина Великая, как Фридрих Великий. Это действительно великий человек. И вот — Шамиль Великий. Потому что этот человек, во-первых, четверть века сопротивлялся России. Мы помним, что даже такой великий полководец, как Карл XII, гораздо меньший срок воевал с Россией. Так же и Наполеон Бонапарт. Наверное, мы не найдем в истории такого правителя, который противостоял России такой длительный период времени. Конечно, масштабы и военный потенциал имамата Шамиля нельзя сравнить с военным потенциалом наполеоновской Франции и даже Швеции начала XVIII века, но свои боевые действия он закончил не
Он сумел создать государство — имамат, теократическое государство в Чечне и Дагестане на базе вольных обществ. До того население здесь было организацией вольных военизированных общин, и он сумел на такой социально-политической базе создать государство — с налоговой системой, со своей военной организацией, со своей внутренней администрацией и так далее. С моей точки зрения, ни один правитель европейского государства, самый талантливый государственный деятель европейского характера, никогда бы не смог создать того, что сделал Шамиль на территории Чечни и Дагестана, — государственный аппарат в тех местах, где каждый человек считал себя государством. Это требовало огромных усилий.
И Шамиль был сам лично храбр, он обладал колоссальной волей, огромными организационными способностями. Само его государство было создано, можно сказать, на пустом месте. Да, у него были предшественники — имам
Шамиль ввел довольно правильную систему снабжения войск, что позволило горским ополчениям более длительное время вести боевые действия. До этого, как правило, отряд горцев совершал
Затем. Если до этого действия горских отрядов были скорее рефлекторными, то есть они фактически отвечали на действия русских войск и инициатива исходила от них не так часто, то теперь, с появлением центра управления, эти действия со стратегической точки зрения стали гораздо более осмысленными. Раньше все отряды, все племена действовали по своему разумению. Исходя из местной обстановки. Не имея связи друг с другом. Тогда же отсутствовала радиосвязь. И о том, что происходит на
Теперь, с появлением единого командования, ситуация значительно изменилась. С другой стороны, никогда не бывает так, что
Это, кстати, одна из причин того, почему именно эпоху Шамиля в основном и считают Кавказской войной. Потому что появился понятный противник. А до этого русская армия воевала с теми, у кого не было никакого опыта боевых действий. Но, опять же, при повышении уровня дисциплины, организации армия Шамиля стала более уязвимой для русских войск. Потому что если до этого времени горские отряды начинали наступление или совершали отход по своему разумению, исключительно из соображений оперативной обстановки, то теперь они выполняли приказ. И, выполняя приказ Шамиля о движении в
Несмотря на эти отрицательные последствия организации, все-таки создание государства — имамата Шамиля, упорядочение территориально-административного деления, сборы налогов, организация снабжения войск провиантом, комплектование этих войск, назначение и выборы полевых командиров — все это играло огромную роль в консолидации народов Чечни и Дагестана в борьбе против России.
Шамиль был очень близок к народу. Потому что он сам был плоть от плоти своего народа, имел достаточно хорошее духовное образование, был опытным военным, участником многих военных операций и успешно сочетал в себе эти черты. Горцы видели в нем и вождя, находящегося на высоте своего положения, и одновременно близкого и понятного им человека. То есть это было такое идеальное сочетание. Именно это ему и позволяло, в совокупности с организационными и военными талантами, в течение такого длительного времени быть лидером движения, организовывать сопротивление горцев огромной, сильной и к тому моменту уже опытной военной машине России. Ведь русская армия 1840–50-х годов на Кавказе — это совсем не та армия, которая начинала Кавказскую войну, это была армия, состоящая уже из кавказских ветеранов и получившая огромный опыт боевых действий в условиях гор. Даже страшно себе представить, что бы Шамиль мог сделать с войсками, которые пришли туда в начале XIX века.
В значительной степени это удалось Шамилю благодаря реорганизации собственных вооруженных сил. Если раньше отряды горцев представляли собой ополчения — родовые, племенные, без подразделений, без попыток сформировать значительные силы в
Далее. Если раньше горцы воевали с русскими по собственному разумению и желанию, то при управлении сопротивлением из одного центра у огромного числа аулов уже не было выбора: если они не соглашались воевать, выставлять ополчение, то они оказывались под ударом армии Шамиля, противостоять которой они уже не могли. Если раньше было, грубо говоря, столкновение аула с аулом, то есть силы были более-менее равные, то теперь у каждого отдельного аула не было ни малейших шансов выстоять против армии Шамиля. И эти аулы — хотели они воевать с русскими или нет — включались в общую борьбу.
Была организована система сбора налогов — регулярных и чрезвычайных. Были организованы центры снабжения, тыловые базы. И все это высоко подняло уровень сопротивления.
Кавказская война совпала со временем распространения ислама во многих районах Кавказа, поэтому и говорят о религиозном характере этой войны: Шамиль сумел использовать религиозный порыв населения. Он использовал этот порыв как мобилизующий элемент,
Когда в 1859 году окруженный Шамиль был вынужден капитулировать, эта сдача проходила на достаточно почетных условиях, без малейших попыток создать ему неловкость, не говоря уж об унижении.
Кавказская война закончилась, как я уже сказал, почти через 20 лет после того, как прекратилось организованное сопротивление на Восточном Кавказе, и через полтора десятилетия после того, как закончили сопротивление горцы Западного Кавказа. Но шрамы Кавказской войны сохранились. И здесь надо помнить об одной очень важной вещи, которую, мне кажется, наши предки недостаточно хорошо понимали и не понимают современники.
Дело в том, что для россиян Кавказская война — это война государственная. Мало кто из потомков кавказских солдат может сказать, в каком полку служил его прапрадед, в каком сражении он участвовал, где похоронен и так далее. Для народов Кавказа же эта война во многих случаях семейная, во многих кавказских семьях хранится память о предках, которые воевали. Они могут сказать, где они воевали, как они погибли и где они похоронены. То есть у нас память о Кавказской войне принципиально разная. И поэтому рассказы о Кавказской войне, ее восприятие, всякого рода комментарии должны быть предельно осторожными.
Война закончилась, но российская власть на территории горных районов, особенно Чечни и Дагестана, оставалась ограниченной. Прежде всего потому, что главами администраций во многих регионах стали бывшие соратники, наибы Шамиля. Затем русское правительство, уже имея опыт общения с местным населением, опыт Кавказской войны и понимая, что можно делать, а чего делать нельзя, сильных вторжений во внутреннюю жизнь народов этого региона старалось не производить. Со своей стороны горцы Северного Кавказа оценили выгоды пребывания в составе громадного государства, выгоды культурного, экономического, торгового сотрудничества. Крепости в этом регионе были не только административными центрами, но и центрами торговли и ремесел, центрами образования. Все большее количество горцев не просто изучали русский язык, а получали образование, и уже в начале XX века мы видим предводителей горских народов в самых разных сферах. И образованные представители северокавказских народов уже не являются диковиной, как это было лет 50 назад.
Тем не менее шрам, память о Кавказской войне остались и в сознании правительственных кругов, поэтому до конца имперского периода сохранялось определенное недоверие к мусульманскому населению Кавказа. И это недоверие (в большей степени неоправданное) мешало тому, чтобы основательно инкорпорировать эти районы в тело государства.
Причем что интересно: в российском обществе эти шрамы были малозаметны, потому что войну вело государство, и шрамы остались прежде всего у него. А на Кавказе у общества остались шрамы. И то, что шрамы находятся на разных телах, и является, с моей точки зрения, одной из главных причин тех сложностей, которые мы видим на Кавказе сейчас.
Оставьте ваш e-mail, чтобы получать наши новости
