Правила жизни немецкого романтика

Зачем нужны польки, что общего у честности с супом и о чем следует говорить с англичанами

Составил Дмитрий Голубовский

Человек возникает из грязи, шлепает некоторое время по грязи, порождает грязь, в грязь превращается, пока наконец грязью не налипнет на подошвы своих правнуков. Вот и вся песня, весь грязный круг человеческого предназначения. 

В жизни образованного человека музыка и немузыка должны были бы чередоваться точно так же, как сон и бодрствование.

У меня все права быть недовольным природой, и, клянусь честью, я воспользуюсь ими.

Я похож на того сумасшедшего, который думал, что он стеклянный, или на того, который не выходил из своей комнаты из опасения быть съеденным курами, так как он воображал себя ячменным зерном.

Люди заслонили от меня человечество, когда я взывал к человечеству. Прочь от меня, сострадание и человеческое милосердие!

Часто наивной поэтической душою обладают те юноши, которых по причине чрезмерной простоты их нравов и совершенного отсутствия у них так называемого светского образования, толпа презирает и осмеивает.

Художник — дитя, о котором народная сказка повествует, будто слезы его — чистый жемчуг. Ах! Злая мачеха вселенная затем и бьет так беспощадно бедное дитя, чтобы оно роняло побольше слез-жемчужин.

Очень трудно найти хорошую поэму.

Принято прославлять драматурга, умеющего извлекать слезы. Этим талантом обладает и самая жалкая луковица. С нею он делит свою славу.

Того, кто врет, нельзя назвать чистосердечным, а такой человек не способен сделать хороший суп.

Честность шатается, как гнилой зуб, остается только подцепить его козьей ножкой.

Честного человека можно сделать из любого пня. Но мошенника — это дело посложнее! Тут необходим подлинный национальный гений и известный, как бы это сказать, мошеннический климат.

Мне столько врали про так называемую кровную любовь, что у иного честного дурака голова пошла бы кругом. «Это брат твой!» Переведем на язык рассудка: он вынут из той же печи, откуда вынули и тебя, а посему он для тебя... священен. Вдумайтесь в этот мудрейший силлогизм, в этот смехотворный вывод: от соседства тел к гармонии душ, от общего места рождения к общности чувств, от одинаковой пищи к одинаковым склонностям. И дальше: «Это твой отец! Он дал тебе жизнь, ты его плоть и кровь, а посему он для тебя... священен». Опять хитрейший силлогизм! Но спрашивается, почему он произвел меня на свет? Ведь не из любви же ко мне, когда я еще только должен был стать собою. Где же тут священное? Уж не в самом ли акте, благодаря которому я возник? Но он был не более как скотским удовлетворением скотских инстинктов. Вот вам и все колдовство, которое вы так прочно окутали священным туманом, чтобы во зло употребить нашу трусость. Неужто же и мне, как ребенку, ходить на этих помочах?

Русские — славный народ, и я рад уважать и любить их, но с тех пор как пала Варшава, последний оплот, отделявший их от нас, они так приблизились к нам, что мне делается страшно.

Самый глупый англичанин, если заговорить с ним о политике, все-таки найдет сказать что-нибудь разумное. Но стоит только перевести разговор на религию, самый толковый англичанин ничего, кроме глупостей, не наговорит.

У нас, немцев, это прекрасно: нет сумасшедшего, которого не мог бы понять другой, еще более свихнувшийся.

В залитой солнцем цветущей долине я избрал бы в спутницу польку; в озаренной лунным светом липовой роще я предпочел бы немку. Путешествовать по Испании, Франции и Италии я хотел бы с полькой; странствовать по путям жизни я хотел бы с немкой.

Я совсем не хочу сказать, что женщины лишены всякого характера. Упаси бог! Наоборот, у них ежедневно новый характер.

Нет ничего горше любовной муки, ничто не сравнится с нетерпением души, отчаявшейся в любовной тоске. Мне самому было не легче, когда я, примерно две тысячи лет тому назад, полюбил индийскую принцессу и в отчаянии вырвал бороду своему лучшему другу, магу Лотосу, по какой причине и сам не ношу бороды, дабы и со мной не случилось чего-либо подобного.

Всякий влюбленный хочет слышать только о своей любви и только одну ее считает достойной речи, равно как и всякий поэт с охотой внимает только своим стихам.

Добродетельным можно быть в одиночку, а для порока нужны двое.

Женщины всегда словно хмелеют от игры Листа.

Легко прощать своим врагам, когда случайно не обладаешь достаточным умом, чтобы иметь возможность повредить им, и так же легко не обольщать женщин, если ты наделен слишком уж неприглядным носом. 

С самым упрямым человеком легче иметь дело, чем с влюбленным.

Истина — большая кокетка.

Истина существует для мудрых, красота — для чутких сердцем, и они дополняют друг друга.

Немецкие цензоры.............................................................................болваны.........

Там, где сжигают книги, впоследствии сжигают и людей.

Ясный солнечный свет свободы печати так же убийственен для раба, предпочитающего под покровом темноты получать высочайшие пинки, как и для деспота, которому не по душе луч, освещающий его одинокое ничтожество.

Лишь незнанье — жизнь прямая; знанье — смерть прямая нам.

Ссора тем чаще случается между учеными мужами, чем они ученее.

Глупость и убожество всегда идут рука об руку.

Страсть к угнетению лежит в природе человека, и если даже мы, как водится, жалуемся на гражданское неравенство, то глаза наши обращены все же кверху: мы видим только тех, кто выше нас и чьи привилегии нас оскорбляют; жалуясь сами, мы никогда не смотрим вниз; нам никогда не приходит в голову поднять себя до тех, кто в силу обычного бесправия поставлен еще ниже, чем мы; нас даже сердит, когда и они стремятся вверх, и мы бьем их по головам.

Всегда подозрительно, когда человек меняет взгляды и переходит на сторону господствующей власти.

Свобода тоже должна иметь господина.

Два величайших земных тирана — это Время и Случай.

Право, между небом и землей существует много такого, чего не поймут не только наши философы, но и обыкновеннейшие дураки.

Немцы обладают замечательной привычкой при всяком деле, которое они делают, нечто иметь в виду.

Мне кажется, что состояние своей души я наилучшим образом могу выразить в сказке. Все является сказкой.

Минута — скорбь, блаженство — бесконечно.