Первое письмо Элоизы

Почему Элоиза не хотела выходить за Абеляра замуж и в чем обвиняла его через двадцать лет разлуки

Подготовила Надежда Бирюкова

В 1130-х годах философ Петр Абеляр написал «Историю моих бедствий» — рассказ о любовной драме, которая произошла за двадцать лет до того между ним и его ученицей Элоизой, привела к его оскоплению и разрушила его карьеру. Прочитав этот текст, Элоиза — в 1130-е годы уже настоятельница женского монастыря в Параклете — написала ему письмо, после которого между ними завязалась переписка, несколько писем из которой дошли до нас в копиях. Некоторые исследователи высказывали сомнения в том, что известные нам письма принадлежат перу самой Элоизы — но поскольку большинство ученых склонны считать их подлинными, Arzamas приводит первое из них, в переводе В. А. Соколова, с сокращениями.

«Своему господину, а вернее отцу, своему супругу, а вернее брату, его служанка, а вернее дочь, его супруга, а вернее — сестра, Абеляру — Элоиза.

Возлюбленный мой!

Недавно некто доставил мне, о возлюбленнейший, утешительное послание ваше к другу Речь идет об автобиографической книге Петра Абеляра „История моих бедствий“, написанной в форме письма неизвестному другу. Возможно, этого друга не существовало — обращение к нему могло быть лишь литературным приемом.. Увидев тотчас же из самого заглавия, что оно написано вами, я начала читать его с тем большим увлечением, чем более преданно люблю писавшего; утратив человека в действительности, я хотела хотя бы утешиться словами его и как бы представить себе его образ.

Вспоминаю, что почти все послание это было исполнено желчи и полыни, ибо в нем заключается печальное повествование о нашем пострижении Элоиза рано осталась сиротой и находилась на попечении своего дяди Фульбера, каноника собора Парижской Богоматери. Так как у девушки не было ни наследства, ни приданного, он дал ей блестящее образование, рассчитывая удачно выдать замуж. Но Элоиза забеременела от Абеляра. Тогда Абеляр тайно пробрался в дом Фульбера, похитил ее и отправил к своей сестре в Бретань — в городок Палле недалеко от Нанта. Там Элоиза родила мальчика, которого назвали Астролябием. Судя по всему, он оставался у сестры Абеляра на протяжении всех злоключений любовников. Узнав об этих событиях, Фульбер настоял на тайном венчании Абеляра и Элоизы, ради которого они вернулись в Париж. Видимо, стремясь отомстить паре, Фульбер сначала сам обнародовал брак, а затем, заподозрив Абеляра в измене, отомстил философу: его люди ночь пробрались в дом к Абеляру и оскопили его. После этого Абеляр удалился в монастырь Сен-Дени, где принял постриг. Вслед за ним и Элоиза приняла постриг в монастыре Аржентейль, в котором воспитывалась в детстве и где Абеляр укрыл ее от злых языков.и о твоих, о единственный, непрестанных страданиях. 

<…>

Я полагаю, что никто не может читать или слышать об этом без слез. Во мне же чтение возбуждало тем более сильную скорбь, чем подробнее ты писал об отдельных событиях.

<…>

Как много рассуждений о вере ради наставления или ради утешения святых жен написали святые отцы, и то, что они сочиняли такие рассуждения с большим усердием, твоя ученость знает лучше нашего ничтожества. Поэтому-то меня чрезвычайно удивило, что ты уже предал забвению нежные чувства, явившиеся поводом к нашему пострижению, так что ни уважение к Богу, ни любовь ко мне, ни примеры святых отцов не побуждают тебя к попыткам утешить меня — терзаемую волнением и удрученную уже длительной скорбью — беседой при личном свидании или хотя бы письмом в разлуке. А между тем ты знаешь: на тебе лежит тем большая обязанность предо мною, что, как всем известно, ты связан со мною таинством брака; и это налагает на тебя тем больший долг, что, как это всем очевидно, я всегда любила тебя безмерной любовью.

Меня чрезвычайно удивило, что ты уже предал забвению нежные чувства, явившиеся поводом к нашему пострижению

О мой любимейший! Все наши знают, сколь много я в тебе утратила и как злополучное, наигнуснейшее и всем известное предательство разлучило меня не только с тобой, но и с самой собой; но моя скорбь еще более возрастает при мысли не о самой утрате, а о том, как она совершилась. А ведь чем важнее причина скорби, тем сильнее должны быть и средства утешения. Принести же утешение должен не кто-либо иной, а ты сам: ты один был источником скорби, так будь же сам и милосердным утешителем. Только ты один можешь и опечалить, и обрадовать, и утешить меня. Только ты один и должен более всех это сделать: ведь я выполнила все твои желания вплоть до того, что решилась по твоему приказанию погубить самое себя, так как ни в чем не могла противиться твоей воле  Элоиза противилась идее замужества и хотела остаться тайной любовницей Абеляра, поскольку беспокоилась о его философской карьере, которая была бы разрушена этим браком.. Мало того: моя любовь (ведь вот что удивительно) обратилась в такое безумие, что я сама отняла у себя безо всякой надежды на возвращение то единственное, к чему стремилась. Ведь когда я сама по твоему приказанию сменила без промедления одежду  После того как Элоиза и Абеляр были тайно повенчаны, но Фульбер предал их брак гласности, Абеляр отвез Элоизу в монастырь, чтобы избежать скандала. Там она, пока что не принимая постриг, сменила светский наряд на монашеское одеяние., а вместе с нею и душу, я показала этим, что ты — единственный обладатель как моего тела, так и моей души.

Бог свидетель, что я никогда ничего не искала в тебе, кроме тебя самого; я желала иметь только тебя, а не то, что принадлежит тебе. Я не стремилась ни к брачному союзу, ни к получению подарков и старалась, как ты и сам знаешь, о доставлении наслаждений не себе, а тебе, и об исполнении не своих, а твоих желаний. И хотя наименование супруги представляется более священным и прочным, мне всегда было приятнее называться твоей подругой или, если ты не оскорбишься, — твоею сожительницей или любовницей. Я думала, что чем более я унижусь ради тебя, тем больше будет твоя любовь ко мне и тем меньше я могу повредить твоей выдающейся славе. Об этом ведь ты и сам не забыл в упомянутом выше своем утешительном послании к другу. Там же ты не пренебрег изложить и некоторые доводы, при помощи которых я пыталась удержать тебя от нашего несчастного брака  В качестве аргументов Элоиза приводила примеры христианских авторитетов (апостола Павла, Иеронима Стридонского, святого Августина) и языческих философов (Пифагора, Цицерона, Сенеки). Кроме того, она предупреждала, что тайное венчание не только сделает невозможной дальнейшую карьеру Абеляра, но и не остановит мести Фульбера., хотя и умолчал о многих других, по которым я предпочитала браку любовь, а оковам — свободу. Призываю Бога в свидетели, что если бы император Август, владевший всем миром, удостоил бы меня чести брачного предложения и навсегда утвердил бы за мной владычество над всем светом, то мне было бы и милей и почетней называться твоей возлюбленной, нежели его императрицею. Ведь не тот непременно лучше, кто богаче или могущественней: быть и богатым и могущественным — зависит от удачи, быть ли хорошим — зависит от добродетели.

Я думала, что чем более я унижусь ради тебя, тем больше будет твоя любовь ко мне и тем меньше я могу повредить твоей выдающейся славе

И пусть не считает себя непродажной та женщина, которая охотней выходит замуж за богатого, чем за бедного, и прельщается больше имуществом своего мужа, чем им самим. Несомненно, что женщина, вступившая в брак
из-за подобного прельщения, заслуживает платы, но — не любви. Конечно, такая женщина ищет богатства, а не мужа, и при возможности захочет продаться тому, кто еще богаче. В этом ясно убеждает беседа женщины-философа Аспасии  Аспасия — жена Перикла, афинского государственного деятеля V века до н. э. с Ксенофонтом  Ксенофонт — древнегреческий историк, ученик Сократа. и его женой, переданная Эсхином, учеником Сократа. В этой беседе Аспасия, приведя убедительные философские соображения для примирения супругов, закончила свою речь таким образом: „А так как вы решили, что в этой стране нет ни мужа лучше, ни жены приятней, то, конечно, вы всегда будете стремиться к тому, что вы считаете наилучшим, ибо ведь и ты, муж, женился на самой лучшей жене, и ты, жена, вышла замуж за самого лучшего мужа“. Разумеется, это мнение свято, и оно больше, нежели философское, и его следует назвать не любомудрием, а самой мудростью. Заблуждение здесь свято, а ложь в супружестве блаженна, дабы совершенная взаимная любовь сохраняла брачный союз нерушимым не столько в силу телесного воздержания, сколько в силу душевного целомудрия.

Но что дается другим путем заблуждения, мне было дано очевидной истиной. Ведь тогда как другие жены лишь сами думают о высоких свойствах своих мужей, я и даже весь свет не только предполагали, но и твердо знали о твоих достоинствах. Итак, моя любовь к тебе была тем истиннее, чем далее отстояла она от заблуждения. Кто даже из царей или философов мог равняться с тобой в славе? Какая страна, город или поселок не горели желанием увидеть тебя? Кто, спрашиваю я, не спешил взглянуть на тебя, когда ты появлялся публично, и кто не провожал тебя напряженным взглядом, когда ты удалялся? Какая замужняя женщина, какая девушка не томилась по тебе в твоем отсутствии и не пылала страстью в твоем присутствии? Какая королева или владетельная дама не завидовала моим радостям или моему браку? В особенности же, признаюсь тебе, ты обладал двумя качествами, которыми мог увлечь каких угодно женщин, а именно — талантами поэта и певца. Этими качествами, насколько нам известно, другие философы вовсе не обладали.

Какая королева или владетельная дама не завидовала моим радостям или моему браку?

Как бы шутя, в минуту отдыха от философских занятий, ты сочинил и оставил много прекрасных по форме любовных стихов, и они были так приятны и по словам, и по напеву, что часто повторялись всеми, и имя твое беспрестанно звучало у всех на устах; сладость твоих мелодий не позволяла забыть тебя даже необразованным людям. Этим-то ты больше всего и побуждал женщин вздыхать от любви к тебе. А так как в большинстве этих песен воспевалась наша любовь, то и я в скором времени стала известна во многих областях и возбудила к себе зависть многих женщин. Какие только прекрасные духовные и телесные качества не украшали твою юность! Какую женщину, хотя бы она и была тогда моей завистницей, мое несчастье не побудит пожалеть меня, лишившуюся таких радостей? Кто из мужчин или женщин, пусть они раньше и были моими врагами, не смягчится из сострадания ко мне?

Я принесла тебе много вреда, но во многом, как ты сам знаешь, я совсем невиновна. <…> Я всецело предаю себя твоему суду и во всем подчиняюсь твоему свидетельству. Скажи мне, если можешь, только одно: почему после нашего пострижения, совершившегося исключительно по твоему единоличному решению, ты стал относиться ко мне так небрежно и невнимательно, что я не могу ни отдохнуть в личной беседе с тобой, ни утешиться, получая от тебя письма? Объясни мне это, если можешь, или же я сама выскажу то, что чувствую и что уже все подозревают.

Когда прекратилось то, чего ты желал, одновременно исчезли и те чувства, которые ты выражал ради этих желаний

Тебя соединяла со мной не столько дружба, сколько вожделение, не столько любовь, сколько пыл страсти. И вот, когда прекратилось то, чего ты желал, одновременно исчезли и те чувства, которые ты выражал ради этих желаний. О возлюбленнейший, это догадка не столько моя, сколько всех, не столько личная, сколько общая, не столько частная, сколько общественная.
О, если бы так казалось мне одной, о, если бы твоя любовь нашла что-нибудь извиняющее, от чего — пусть немного — успокоилась бы моя скорбь!
О, если бы я могла придумать причины, которые, извиняя тебя, как-либо опровергли бы мое низкое предположение! Умоляю тебя, исполни мою просьбу: ты увидишь, что она незначительна и нисколько не затруднит тебя. 

<…>

До сих пор я верила, что я много значу в твоих глазах: ведь я исполнила все ради тебя и поныне во всем продолжаю тебе повиноваться. Будучи юной девушкой, я обратилась к суровой монашеской жизни не ради благочестивого обета, а лишь по твоему приказанию. Если я этим ничего пред тобою не заслужила, посуди сам, сколь ненужными оказались мои старания! Ведь я не могу ожидать за это никакой награды от Бога: очевидно, что я так поступила совсем не из любви к нему. <…> Ведь я, да видит Бог, нимало не усомнилась бы по твоему приказанию предшествовать тебе или следовать за тобою, даже если бы ты поспешил в царство Вулкана, ибо душа моя была не со мной, а с тобой! Даже и теперь, если она не с тобой, то ее нет нигде: поистине без тебя моя душа никак существовать не может.

Умоляю тебя, вспомни, что я для тебя сделала, и подумай о том, чем ты мне обязан

Но, умоляю тебя, сделай так, чтобы ей было с тобой хорошо. А ей будет с тобой хорошо, если она найдет тебя благосклонным, если ты за любовь отплатишь любовью, и пусть немногим вознаградишь за многое, хотя бы словами за дела. О, если бы, мой дорогой, твоя привязанность ко мне была не столь уверенна, ты больше бы заботился обо мне! А ныне, чем более ты уверен во мне, в результате моих стараний, тем больше я вынуждена терпеть твое ко мне невнимание. Умоляю тебя, вспомни, что я для тебя сделала, и подумай о том, чем ты мне обязан. Пока я наслаждалась с тобой плотской страстью, многим было неясно, почему я так поступаю: по любви ли к тебе или ради чувственности. Ныне же конец являет, что побуждало меня в начале. Ведь я отреклась совершенно от всех удовольствий, лишь бы повиноваться твоей воле. Я не сохранила ничего, кроме желания быть теперь целиком твоей. Подумай же о том, насколько ты несправедлив, когда того, чья заслуга пред тобою больше, ты вознаграждаешь меньше и даже вообще ничего не даешь, хотя от тебя требуется весьма малое и то, что выполнить тебе очень легко.

Итак, самим Богом, коему ты посвятил себя, заклинаю тебя восстановить каким угодно способом твое общение со мною и написать мне что-либо утешительное, — хотя бы с тем намерением, чтобы, ободренная, я могла ревностнее отдаться божественному служению. Прежде, когда ты увлекал меня к мирским наслаждениям, твои письма часто приходили ко мне, и ты нередко воспевал в стихах твою Элоизу, имя которой было у всех на устах; оно звучало на всех площадях и во всех домах. Насколько же теперь праведней увлекать меня к Богу, чем тогда — к наслаждениям. Умоляю тебя: взвесь то, чем ты мне обязан, и отнесись внимательней к моим просьбам.

Заключаю длинное письмо кратким концом. Прощай, единственный!»