Тюрьма, агония и гниение у Вийона
Почему плохой парень цитирует Вергилия
Мы знаем Франсуа Вийона по двум типам источников: во-первых, по архивным документам — судебным и университетским, и во-вторых, по его поэзии.
В судебных архивах он выступает в качестве «плохого парня» — и надо сказать, что закрепившийся за Вийоном образ грабителя, даже убийцы, в значительной степени способствовал его успеху. Университетские архивы, как правило, обходят Вийона вниманием. Мы знаем только, что его воспитателем был капеллан Гийом де Вийон, профессор церковного права — то есть юрист. Сам Франсуа Вийон получил университетское образование и все ученые степени, существовавшие в его эпоху, от бакалавра до магистра.
В поэзии Вийона отражены обе эти стороны его жизни. Можно сказать, что в ней опыт повседневной жизни соединяется с университетской ученостью, прежде всего юридического толка. Образ бандита — в жаргоне и в описаниях уличной жизни Парижа: бойких на язык женщин, торговок рыбой, проституток, трактиров. Образ ученого — в цитатах: он цитирует грамматику Доната, Макробия, Вергилия «Ars grammatica» римского ритора Элия Доната, «Institutiones Grammaticae» римского грамматика Присциана, сочинения Макробия, Вергилия, Овидия и проч. составляли обязательную программу средневекового университета.. В своей поэзии он много и уверенно использует юридический язык. Он знает язык клерков базош и даже их театральные практики Клерки базош — корпорация прокурорских клерков, возникшая в Париже в начале XIV века. Устраивали ежегодные театральные представления, на которых показывали сатирические и аллегорические фарсы и бурлески, — в том числе пародирующие судебные заседания..
Еще один источник юридических познаний Вийона — его непростые отношения с законом. При этом как раз его опыт тюремного заключения известен нам прежде всего не по судебным архивам, а по поэтическим текстам. Возьмем историю «cуровой менской тюрьмы» («la dure prison de Mehun»). Епископ Тибо д’Оссиньи заключил Вийона под стражу в городе Мён-сюр-Луар. Поэт посвящает этому эпизоду строки, полные ярости по отношению к епископу:
Лет тридцати испил сполна я
Всю чашу горя и позора,
Хотя себя не принимаю
Ни за святого, ни за вора.
В Тибо же д'Оссиньи Тибо д'Оссиньи — в 1452–1473 годах епископ Орлеанский и Менский., который
Меня обрек на долю ту,
В тюрьму упрятав из-за вздора,
Я сан епископский не чту.
Я не вассал его, не связан
С ним нерушимостью обета
И за одно ему обязан —
За хлеб и воду, чем все лето
В темнице, солнцем не прогретой,
Мне стража умерщвляла плоть.
Пускай ему воздаст за это
С такой же щедростью Господь!
А коль возникнет подозренье,
Что я по злобе клеветой
Его порочу поведенье,
Ответ я дам весьма простой:
«Он впрямь был милосерд со мной?
Ну, что ж! Тогда бы я хотел,
Чтоб он и телом и душой
Сполна изведал мой удел» «Большое завещание», перевод Юрия Корнеева..
Но ни одного архивного документа, который бы свидетельствовал об этом эпизоде его жизни, не сохранилось.
Там, где это возможно, интересно рассматривать поэтический текст параллельно с архивными документами. Например, известно, что во время последнего заключения в Шатле Шатле — замок (точнее, два — Большой и Малый Шатле), который в XIII–XIV веках использовался как тюрьма. Вийон попросил смягчить назначенное ему наказание — действительно незаслуженное: он не наносил удар кинжалом пострадавшему, а лишь входил в состав группы, замешанной в преступлении. Но поскольку у него уже было уголовное прошлое, его приговорили к казни через повешение. Апелляцию Вийон выиграл. В «Балладе об апелляции» мы видим, как он радуется своей победе:
Гарнье, ну что тебя гнетет?
Не апелляция моя ли?
Но даже зверь плененный рвет
Сеть, коею его поймали.
Меня же так к стене прижали,
Что удержаться от проклятья
Святой — и тот бы смог едва ли.
Неужто должен был молчать я?
<…>
Останься нем я, принц, как ждали
Те, кому то было б кстати,
Мой труп давно б уж закопали…
Неужто должен был молчать я? «Баллада об апелляции, или вопрос привратнику тюрьмы Шатле», перевод Юрия Корнеева.
Он как бы говорит: «Вы меня предупреждали, что не стоит пытаться подавать апелляцию. Смотрите, я подал апелляцию и выиграл!»
Был ли Вийон еретиком
Позиция Вийона по отношению к церкви крайне неоднозначна. Нет никаких сомнений в том, что он христианин, — в то время не могло быть иначе, — однако он занимает явно маргинальную позицию. Вийон чувствителен по отношению к еретическим движениям, которые были тогда весьма многочисленны: он упоминает вальденсов, еретиков-гуситов. Следует вспомнить и о том, что он живет в период, ознаменованный трудностями, возникшими после Великого раскола. В одном из рукописных текстов есть момент, где переписчик явно колеблется: строчку можно прочитать «Кто любит Бога — церковь чтит» «Баллада пословиц», перевод Юрия Корнеева. (siut) или «Кто любит Бога, бежит от церкви» (fuit). Видите ли, в старофранцузском «s» и «f» на письме очень похожи. И я сама не знаю, как это следует читать, — потому что про Вийона это не очевидно. Он не противостоит религии, он противостоит церкви. О принадлежащей ему Библии он говорит:
В сафьяне или в грубой коже —
Какой Псалтырь мы не возьмем,
А стих восьмой одно и то же
В псалме вещает сто восьмом «Большое завещание», перевод Юрия Корнеева..
То есть настоящая Библия — не книга, а то, что в душе. Это своего рода внутренняя религия, которая противопоставляется религии официальной.
Триста лет за триста строк
В поэзии Вийона все проходит через него — все, что он описывает, он видит собственными глазами. Даже когда он говорит о смерти, он говорит:
Я вижу черепов оскалы,
Скелетов груды… Боже мой,
Кто были вы? Писцы? Фискалы?
Торговцы с толстою мошной? «Большое завещание», перевод Феликса Мендельсона.
Толчок к общему рассуждению о смерти дает именно это «я», которое смотрит на черепа. Эта субъективность взгляда скорее характерна для Нового времени, чем для Средневековья. В другом стихотворении Вийон пишет: «Я знаю все, но только не себя» «Баллада примет», перевод Юрия Корнеева). («Je connois tout, fors que moi-mêmes»). Я бы сказала, что эта заинтересованность собой связана с тем, что, в отличие от других поэтов этого времени, в его поэзии уже появился лирический герой — которого еще называют «модерный субъект».
В двух разных местах «Большого завещания» Вийон говорит о смерти в агонии. Первый раз более обобщенно: «Умрет любой, стеня от мук» («Quiconques meurt, meurt à douleur») — то есть всякий умирающий страдает. Он возвращается к этой теме спустя две сотни строк:
Я знаю, смерть моя близка:
Мне трудно спину разогнуть,
Не бел, а красен цвет плевка,
И кашель раздирает грудь,
И от мокрот не продохнуть «Большое завещание», перевод Юрия Корнеева..
На этот раз он описывает собственную агонию. Это очень интересно, потому что если рассматривать историю литературы в целом, то такой переход — от смерти как таковой к личной смерти, — происходил с XII по XV век. А Вийон осуществил его за триста строк. Я считаю, что мы можем по праву назвать это модерной чертой его поэзии, — то есть чертой, свойственной скорее Новому времени.
Франсуа Вийон говорит: «Чужбина мне — страна моя родная» «Баллада поэтического состязания в Блуа», перевод Ильи Эренбурга. («En mon pays suis en terre lointaine»), — то есть он пишет о собственном состоянии разрыва с самим собой, об оторванности от самого себя. После него такое ощущение разрыва будет описывать в XX веке Жак Лакан.
Любовь к жизни и отвращение к плоти
В конце Средних веков поэтика смерти очень развита. Существуют живописные изображения смерти — в частности, смерти уравнивающей: кто бы ты ни был, влиятельный сеньор или бедняк, в конце концов от тебя останутся только кости и прах. Те же мотивы присутствуют в философии, которая основывается на тексте, написанном в конце XII века будущим папой Иннокентием III — «О презрении к миру, или о ничтожестве человеческого состояния» («De miseria humanae conditionis»). Иннокентий пишет об отвращении к плоти: о кишащих червях, разложении и так далее.
Вийон тоже изображает смерть, у него есть превосходные описания агонии, и часто говорят, что Вийон — поэт смерти. Но у него нет отвращения к плоти. В одном месте у него встречается глагол «гнить», но в очень красивой формулировке: «Mieux vaut vivre sous gros bureau / Pauvre, qu’avoir été seigneur / Et pourrir sous riche tombeau!»
Но лучше уж в рядне ходить,
Чем знать, что, хоть ты и синьор,
Тебе, как всем, по смерти гнить «Большое завещание», перевод Юрия Корнеева..
В другом месте он очень выразительно изображает стареющее тело Прекрасной Шлемницы Прекрасная Шлемница (в других переводах — Оружейница) — героиня стихотворения «Старухе, сожалеющей о поре своей юности», посвященного состарившейся девице легкого поведения. Вероятно, это была реальная женщина, работавшая в заведении под названием «Шлем» и родившаяся около 1375 года. Вийон мог ее знать, когда она была глубокой старухой.:
Красы девичьей нет в помине!
Увял лица молочный цвет
И плеч округлых нету ныне.
А груди как? Пропал и след,
Все сморщилось — один скелет.
Вход в сад любви — фи! — не для ласки.
Упругих ляжек больше нет —
Две дряблых, сморщенных колбаски Перевод Юрия Кожевникова..
Вместе с тем в этом тексте есть и своеобразная нежность по отношению к женской красоте, к юности.
Я думаю, что Вийона привлекает не смерть, а именно жизнь. В его поэзии встречается мотив перехода от смерти к жизни. Исследователи часто говорят о том, что это ирония. На мой взгляд, это нечто большее: Вийон хочет получить успение тела, подобно Богородице По преданию, Богородицу после ее смерти похоронили в Гефсимании, после чего, согласно догмату, принятому католической церковью в 1950 году, она чудесным образом вознеслась на небо — не только душой, но и телом.; он хочет, чтобы тело не было разрушено смертью и перешло от смерти к жизни. Поэтому, на мой взгляд, правильнее говорить о Вийоне не только как о поэте смерти, но и как о поэте жизни.
Как Вийон играет в «великих риториков»
Вийон пишет в одно время с поэтами, которых называют «великими риториками». Это придворные поэты, которые обращаются к высокопарным формулировкам, говорят о великих событиях сложным языком и используют крайне замысловатые стилистические фигуры и поэтические формы Эпохой «великих риториков» (grands rhétoriqueurs) называют период с 1460 по 1520 год, когда во французской литературе правили придворные поэты из разных областей Франции, — такие как Жан Мешино, Жан Молине, Жан Лемер де Бельж, Гийом Кретен, Жан Маро, Жан Буше и другие. . Меня поражает, что Вийон пишет очень просто: восьмисложник, проще некуда. Кроме того, и рондо, и в особенности баллада — в эту эпоху очень хорошо разработанные формы. Вместе с тем он владеет языком великих риториков и использует его для развлечения. К примеру, в «Балладах на цветном жаргоне» есть строка «Joncheurs jonchans en joncherie» — буквально «плутуя плутовство, плуты…» («Мухлюя, скок лепя иль тыря» в переводе Юрия Корнеева). Такую стилистическую фигуру мог использовать только «великий риторик».
Другой важный аспект поэтики Вийона — это ритм. Он использует такой прием, как анжамбеман — несовпадение ритмической паузы в конце строки с логической паузой, например в конце предложения. В результате на фоне простого восьмисложника возникает ломаный синтаксис — который делает поэзию Вийона живой. Вийон не стоит в стороне от поэтического движения своего времени, он владеет поэтической формой и сохраняет в поэзии силу стиха.
Мандельштам о Вийоне, гермафродитизме и движении
Русский поэт Осип Мандельштам написал великолепный анализ поэзии Вийона, он все про него понял Мандельштам О. Э. Франсуа Виллон. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 1. С. 169–176. М., 1993.. С одной стороны, он говорит о «лирическом гермафродитизме» Вийона. Это тончайшая формулировка. Мандельштам увидел, что в своей поэзии Вийон проецирует себя как на мужские, так и на женские образы: он может быть Прекрасной Шлемницей, а может и клерком у ее одра, готовым записать ее завещание.
С другой стороны, Мандельштам сравнивает Вийона с Верленом, что менее оригинально, потому что начиная с XIX века этим занимаются все подряд. Переиначивая Верлена, Мандельштам пишет: «Движение прежде всего» («Du mouvement avant toute chose») — у Верлена эта фраза звучит так: «Музыка прежде всего» («De la musique avant toute chose»). Мандельштам увидел в поэзии Вийона именно живость, движение. Именно поэтому Вийон не только поэт смерти. Например, в «Балладе повешенных» речь ведется от лица самих повешенных. Можно было бы сказать, что это мрачно, но только вот трупы раскачиваются: «А нас качает взад-вперед ветрами» Перевод Юрия Корнеева. («Puis ça, puis la, comme le vent varie»). То есть для Вийона и в смерти есть жизнь, есть движение, есть ветер. И он воплощает эту идею по-настоящему последовательно. Мандельштам заметил это: движение прежде всего — это и есть поэзия Вийона.
Перевод Изабеллы Левиной
Жаклин Серкильини-Туле — специалист по средневековой литературе, профессор университета Париж-Сорбонна, автор книг «Цвет меланхолии. Книжная культура в XIV веке: 1300–1415» (1997) и «Жанр завещания на закате Средневековья: личность, рассеивание, след» (1999), комментатор полного собрания сочинений Франсуа Вийона (2014) и один из самых авторитетных исследователей его творчества.
