Как устроены русские колыбельные

С просьбой защитить и усыпить ребенка в колыбельных нередко обраща­ются к разным христианским персонажам — ангелам, Христу, Богородице, некоторым святым: «Богородица-Мать, / Положи младенца спать», «Уклади тебя Никола / О теперешнюю пору…», «Пресвятая Божья Мать / Стала Янушку качать». При этом исполнитель будто отрицает свою причастность к происходящему и препоручает малыша высшим силам, словно нянькам. Подобное отрицание встречается и в заговорах: «Не я пособляю, не я помогаю, не я избавляю; помогает и пособляет Сам Сус Христос и Сама Мать Пресвятая Богородица с Своим Сыном Христом со небесным, помогает и избавляет». В этой колыбельной смысл обращения к святым усиливается сообщением о «сиротстве» ребенка: «Нету бабушки родной, / Водиться некому с тобой». Таким образом ребенок получает статус «божьего дитя», находящегося под покровительством высших сил, — именно так воспринимается в традиционной культуре сирота.

Еще одна особенность колыбельных — использование особых заговорных формул, «благопожеланий»: «Ты расти, Денис, повыше… Повыше плечом / Да покрасивее лицом…»

Зыбать значит «укачивать ребенка, качать колыбель или зыбку», в которой спит младенец. Зыбкой называют колыбель, подвешенную к длинной гибкой жерди — очепу. Очеп продевался сквозь специальное кольцо в потолочной балке (матице) и мог поворачиваться вместе с зыбкой в разные стороны — туда, где сидела мать или нянька. Снизу к зыбке привязывали петлю, за кото­рую колыбель можно было качать ногой, оставляя руки свободными для работы — прядения, вязания, шитья. Украшали зыбки резьбой или росписью с растительными орнаментами, соляр­ными знаками, изображениями коней и оленей. В изголовье нередко рисовали, коптили или вырезали крест. Внутрь клали обереги: икону, ножницы или нож (считалось, что острые предметы оберегают от сглаза и нечистой силы).

Чтобы ребенок уснул, исполнитель колыбельной приглашает таких персо­нажей, как Дрема, Сон, Угомон. Они — воплощение сна, а значит, должны усыпить младенца: «Сон да дрема, / накатись на глаза», «Бай-бай, спи усни, / Да Угомон тебя возьми». В некоторых сюжетах Сон и Дрема персонифици­рованы достаточно сильно, описывается их характер, взаимоотношения и даже одежда («Сон в сапогах, / Дрема в катанках  Катанки — то же, что и валенки.»). Они ходят-бродят у избы или колыбели, разговаривают, спорят и ссорятся: «Сон ходит по очепу, / А Дрема-то по лучкам  Лучки — ручки из гибких тонких прутьев (как правило, ветвей ивы или черемухи), которыми зыбка крепится к очепу.. / Сон со Дремой поросспорили, / Дрема говорит: „Я скорее удремлю“, / А Сон говорит: „Я скорее усыплю“». А вот Угомон или Упокой, в отличие от Сна или Дремы, конкретными человеческими чертами не наделены.

Как и многие другие произведения народного творчества, колыбельные отражают сложившиеся в традиционной культуре представления о мире. Прежде всего — о его двучастности, разделенности на «свое» и «иное» про­странство. Свое — безопасное, освоенное человеком и принадлежащее ему; иное — противопоставленное человеческому, опасное, в котором обитают боги и болезни, куда уходят мертвые и откуда приходят дети. В традиционной культуре младенец — существо особенное: он уже пришел из пространства «иного», но еще не до конца утвердился в «своем». Потому и заботиться о нем нужно особенно.

Опасным оказывается для ребенка практически любое чужое пространство — как удаленное от него (лужок, край [деревни], озерышко и др.), так и совсем близкое — край его же колыбели:

Придет серенький коток,
Сынка схватит за бочок
И утащит во лесок,
Да зароет во песок,
Под ракитовый кусток,
За пень, за колоду,
Под белую березу;
Там и ангелы поют,
Ко себе сынка зовут.
<…>
Придет серенький волчок,
Он ухватит за бочок,
И потащит во лесок,
И положит под кусток,
Будет ямочку копать,
Туда Машу зарывать.

Страшны там для ребенка становятся не только волчок, бука, Бабай, но и безобидные вроде бы коток, мышка, рыбка, красны девушки, то есть любые обитатели «иного» пространства:

Саша-перышко,
Не летай в озерышко,
Ты улетишь высоко,
Упадешь глубоко.
Уж ты на землю падешь —
Тебя мышка съест.
Уж ты на воду падешь —
Тебя рыбка заклюет.
<…>
Баюшки-бай-бай,
Не ходи туды на край,
Потеряешь сапожок,
Красны девушки найдут,
Сапожка не отдают…

Поэтому исполнитель так часто обращается к ребенку, запрещая ему покидать свое, безопасное пространство. Нарушение запрета грозит ребенку различными опасностями: «Не ходи гулять на край, / На краю живет Бабай», «Баю-баюш­ки, / Не ложись на краюшке: / Придет серенький волчок, / Тебя схватит за бочок», «Не ходи ты на лужок: / Потеряешь сапожок».

Болезнь и бессонница в заговорах и в колыбельных персонифицированные, к ним обращаются с просьбой уйти, прогоняют их в далекое «чужое» простран­ство: «Крик, крик, поди на окиян-море», «Полуношница Анна Ивановна, по ночам не ходи, рабы Божьей (имярек) не буди», «На всю долгу темну ночь / Отойди, бессонье, прочь».

Прогоняют от ребенка (или обращаются с просьбой не мешать) и других персо­нажей, которые могут его потревожить, забрать у него сон: бабайку, буку, деда Бабая, муху, волчка, козу, голубей, собачку и старика («Ты, бабайка, не ходи, мою Алю не буди», «Ты, собачка, не лай, нашу Катю не пугай», «Иди, старик, под сарай, / Под сараем ты ночуй, / Мово Колю не целуй»).

Бука, которого прогоняет исполнительница, встречается не только в колыбель­ных, это довольно популярный персонаж детского фольклора. Похожи на него Бабай, Бадай, Басалай, Мамай и дедушка Харыбай. Как правило, букой пугают совсем маленьких детей, при этом подчеркивая его принадлежность чужому простран­ству, иному миру: «Ой, там бука, не ходи туда, она тебя там сграбит, унесет». В колыбельных буку прогоняют, как правило, в какое-либо хозяйственное, нежилое помещение (на или под сарай) — противопоставленное пространству человека: «Поди, бука, под сарай, / Сыну спать не мешай».

Кот — один из самых популярных персонажей колыбельных. Он приносит из «заморья» сон и забирает бессонницу: «Кошки-коты, принесите дремоты», «Кот из-за морьица притек, / Нашему Янушке сна приволок». Его приглашают работать нянькой, просят усыпить ребенка: «Приди, котик, ноче­вать, / Приди Ванюшку качать. / Я те, котик, заплачу — / На неделю дам харчу…» А колыбели кота и ребенка часто сравниваются — и всегда это сравнение в пользу ребенка:

У кота была кота
Да колыбелька золота,
Как у нашего Ванюши
Получше того,
Получше того
Да покрасивее его…

При этом убранство колыбели описывается совершенно фантастически, оно не имеет ничего общего с реалиями крестьянского быта:

Как у Коли колыбель
Во высоком терему,
Во высоком терему,
Да на тонком очепу.
Кольца, пробойца
Серебряные,
Положочек золотой камки,
В изголовьях — куны,
А в ногах — соболи.

Упоминание высокого терема и описание богатого убранства не случайны. Символика высоты, противопоставление верха и низа особенно значимы в комплексе традиционных представлений о ребенке. С одной стороны, направленность вверх — это всегда символическое движение к жизни (празднуя рождение ребенка, поднимали вверх горшок с кашей, желая таким образом младенцу роста, здоровья и богатства; плаценту после родов зарывали пуповиной вверх, чтобы ребенок рос, и т. д.). С другой стороны, устремление вверх, да еще в сочетании с златом-серебром, — это символический контакт с потусторонним, с сакральными силами (например, в заговорах «божество», к которому стремится или обращается заговаривающий, часто расположено «на высоте», и в его описании так или иначе присутствует золото: «...в том Окиян море стоит столб-пристол; на том святом пристоле стоит золотое блюдечко; и на том золотом блюдечке стоит сам Сус Христос»; «в зелёном окоморьи стоит златая святая лестница, и... по святой лестнице шел Божий ангел Михаил архангел»).

Интересно, что фантастические описания постели встречаются не только в колыбельных, но и в свадебных песнях, где дом невесты — это всегда высокий терем («Да ты пади, моя каленая стрела... Да на высок терем окатистой... Да прострели, моя каленая стрела, Да всю мою богосужену...»). И это совпадение не случайно: статусы невесты и младенца во многом схожи: как невеста во время свадьбы символически «умирает», отделяясь от своего мира, и переходит в иной, так же и ребенок постепенно приобретает свойства этого мира и утверждается в нем. В колыбельных образ вертикали, направленной вверх, отражает эту двойственность: он означает, с одной стороны, причастность к потустороннему, с другой — стремление к жизни, оторванность от мира мертвых.