Где выпить с Ахматовой и Дзержинским
1. Артистическое кабаре «Бродячая собака»
Кафе на Михайловской площади (ныне площадь Искусств), 5, или клуб «Общества интимного театра», появилось на карте Петербурга 31 декабря 1911 года
Весь период своей деятельности (до 3 марта 1915 года) кафе было центром встреч артистической богемы столицы. Люди вне искусства, так называемые «фармацевты», допускались в кафе отдельно за высокую плату. Здесь выступали со стихами поэты, читали лекции формалисты, устраивали потасовки и диспуты футуристы, исполняли танцевальные па ведущие балерины, играл увертюры Михаил Кузмин, а стены были расписаны Сергеем Судейкиным и Мстиславом Добужинским. На открытии кабаре в новогоднюю ночь с 1911 на 1912 год присутствовали все члены «Цеха поэтов»: Гумилев, Ахматова, Мандельштам, Городецкий, Кузмин, Зенкевич, Нарбут и другие.
Тем не менее кабаре было также широко известно и своими скандалами, случавшимися здесь довольно часто. Наиболее запоминающиеся из них так или иначе связаны с футуристами. Именно здесь 11 февраля 1915 года Маяковский со сцены прочитал свое стихотворение «Вам!», что, по воспоминаниям создателя «Собаки» Бориса Пронина, «имело действие грома, получились даже обмороки». Ахматова, присутствовавшая при этом, вспоминала:
«Маяковский стоял на эстраде совершенно спокойно и, не шевелясь, курил огромную сигару… Да. Вот таким я и запомнила его, очень красивым, очень молодым, большеглазым таким, среди воющих мещан».
Почти годом ранее, в ноябре 1913-го, на вечере, посвященном 25-летию поэтической деятельности Константина Бальмонта, сын пушкиниста Морозова, обидевшись за отца, специально вылил на юбиляра фужер вина, спровоцировав драку. На следующий день в прессе, недружелюбной по отношению к «Собаке», появилась эпиграмма:
Привыкая к дряни всякой,
Петербург не унывал,
Что «Бродячею собакой»
Назвался один подвал.
Хороша «собака» эта:
Нрав такой ее, что тут
Гостя, видного поэта,
Обливая пивом, бьют…
Тут всё «гениев» оравы:
С ними, братец, не шути! —
Тут царят «собачьи» нравы…
Дальше некуда идти!
Поэты часто посвящали «Бродячей собаке» стихотворения. Ахматова: «Все мы бражники здесь, блудницы…», «Да, я любила их, те сборища ночные…»; Георгий Иванов: «В тринадцатом году, еще не понимая…»; Велимир Хлебников: «Жуть лесная» и т. д.
2. «Кюба» (фр. Cubat)
Угол Большой Морской улицы, 16, и Кирпичного переулка, 8
Заведение известно как место встреч балетоманов и золотой молодежи. В 1904 году в «Кюба» был дан ужин в честь американской танцовщицы Айседоры Дункан. В 1911-м отмечалось 20-летие творческой деятельности балерины Матильды Кшесинской.
Среди постоянных посетителей были Сергей Дягилев, Вацлав Нижинский, Федор Шаляпин, Савва Мамонтов, Иван Бунин и другие. В 1909 году редакция журнала «Аполлон» помпезно праздновала здесь выход первого номера.
«Торжества по поводу освящения „Аполлона“ проходили в знаменитом петербургском ресторане Кубата, который прежде был поваром царя. На них присутствовала вся петербургская писательская элита. Первую речь в честь „Аполлона“ и его верховного жреца Маковского произнес Анненский, за ним последовали два знаменитых профессора, настолько знаменитых, что я даже забыл их имена; четвертым выступил наш Гумми — от имени молодой русской поэзии. Но так как мы накануне опрокинули немало стопок в симпатичном предбаннике с закусками, речь его выглядела довольно бессвязной. После него от имени европейской поэзии должен был приветствовать „Аполлон“ я. <…> Помню только, что после выступления я подошел с бокалом шампанского к Маковскому, чтобы с ним чокнуться, — и все, засим падает занавес. Очнулся я от тяжелого забытья в небольшом помещении, где был сервирован кофе; голова моя доверчиво покоилась на плече Алексея Толстого, как раз собиравшегося умыть свое несколько остекленевшее лицо бутылкой бенедиктина. Занавес».
Поэт Николай Агнивцев посвятил известному ресторану стихотворение:
«Кюба»! «Контан»! «Медведь»! «Донон»!
Чьи имена в шампанской пене
Взлетели в Невский небосклон
В своем сверкающем сплетеньи!..
Ужель им больше не звенеть?!..
Ужель не вспенят, как бывало,
«Кюба», «Контан», «Донон», «Медведь»
Свои разбитые бокалы?!.
Пусть филистерская толпа
Пожмет плечами возмущенно —
Нет Петербурга без «Кюба»!
Нет Петербурга без «Донона»!..Николай Агнивцев. «Четыре» (1923)
3. «Донон»
Набережная реки Мойки, 24; «Донон, Бетан и Татары» — с 1910 года. Филиал: «Старый Донон» (с 1910 года; Английская набережная, 36 — на углу Благовещенской площади, ныне площадь Труда, 2)
Наряду с «Кюба» считался одним из самых изысканных ресторанов Петербурга и потому был популярен среди артистической богемы. Его посещали Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Философов, Вячеслав Иванов, Лидия Зиновьева-Аннибал, Александр Бенуа и другие.
В 1909 году редакция журнала «Аполлон» продолжила здесь отмечать выход первого номера. Гюнтер вспоминает: «А потом ночью в „Дононе“, самом шикарном ресторане Петербурга, сцена: восседая на стульчиках перед стойкой бара, мы под изумленными взглядами блондинки-барменши ведем теологический диспут с Вячеславом Ивановым…»
Помимо грандиозных торжеств, в ресторане происходили и весьма пикантные казусы. Так, зимой 1905 года Сергей Дягилев, заметив в ресторане своего кузена и любовника Дмитрия Философова с Зинаидой Гиппиус, устроил дикую сцену ревности, напугав как обедавшую пару, так и остальных посетителей.
Тем не менее в сознании петербуржцев «Донон» прочно ассоциировался с воспоминанием о галантной эпохе Серебряного века.
Вот здесь кончалось все: обеды у Донона,
Интриги и чины, балет, текущий счет…
На ветхом цоколе — дворянская корона
И ржавый ангелок сухие слезы льет.Анна Ахматова. «На Смоленском кладбище» (1942)
4. «Медведь»
Большая Конюшенная улица, 27
В вестибюле было установлено чучело медведя с подносом в лапах. Один из самых крупных по площади петербургских ресторанов. Здесь было два зала, на 100 и 150 столов, а также 29 отдельных кабинетов, поэтому масштабные чествования проходили именно в «Медведе»: обед в честь актрисы Марии Савиной (свыше тысячи гостей), актера Константина Варламова (хозяйка-распорядительница — Вера Комиссаржевская), по случаю 5-летия журнала «Театр и искусство» (1902), в 1908-м чествовали Алексея Суворина. В 1910-х годах в «Медведе» часто бывали Шаляпин, князь Феликс Юсупов и другие. Хозяином был ресторатор Алексей Судаков, владевший и знаменитым московским «Яром».
«— А помните „Медведя“?
— Да. У стойки. Правда, рюмка лимонной водки стоила полтинник, но за этот же полтинник приветливые буфетчики буквально навязывали вам закуску: свежую икру, заливную утку, соус кумберленд, салат оливье, сыр из дичи.
— А могли закусить и горяченьким: котлетками из рябчика, сосисочками в томате, грибочками в сметане… Да!!! Слушайте — а расстегаи?!
— Ах, Судаков, Судаков!..»
5. «Вена»
Малая Морская улица, 13
В отличие от «Кюба», «Донона» и «Медведя», «Вена» считалась более демократичным заведением с более простым меню, но и более доступными ценами. Антураж ресторана был с претензией на изысканность, в результате чего это место стало одним из самых любимых в литераторской среде. Завсегдатаев так и именовали — поэты из «Вены».
«…поэты из „Вены“…, где Дымов, Куприн, Арцыбашев, Потемкин себя упражняли в словах, собирались брататься с Ивановым и Городецким…»
До или после заседаний «Цеха поэтов» его участники также любили проводить время в «Вене». На одном из таких обедов состоялись шуточные выборы короля поэтов. Им стал не присутствовавший Блок, которому прямо из «Вены» была отправлена открытка с экспромтом:
Диалог. М ы и Б л о к.
М ы. После Цеха,
После Академии, —
Мы без смеха
Раздавали премии.
Б л о к. Вот потеха!
Избран вами всеми я!
Еще один член «Цеха», Михаил Кузмин, также в сознании современников оказался связан именно с «Веной». В пародии на его стихотворение «Где слог найду, чтоб описать прогулку…» псевдокузмин якобы признается:
Где слог найду, чтоб описать Эстета,
И ерунду, и нежный блеск Моэта,
И в милой «Вене» мирный уголок…
6. «Вилла Роде»
Угол Новодеревенской набережной и Строгановской улицы, ныне Приморского проспекта и улицы Академика Крылова
По меркам Петербурга Серебряного века — загородный ресторан. Самым известным и постоянным посетителем «Виллы Роде» был Александр Блок, стихотворения «Незнакомка» и «В ресторане» описывают реалии внутри и близ «Виллы Роде». Здесь были большой летний театр и летняя веранда-ресторан со сценой, где выступали известные артисты (Дулькевич, Мозжухин, Шаляпин, Собинов и другие). По свидетельству Корнея Чуковского, при «Вилле» был притон, который посещала золотая молодежь того времени. «Виллу» охотно посещала и будущая советская элита — это подтверждал сам владелец, который, не стесняясь, называл свое заведение просто «публичным домом».
«На первых порах, после „пломбированнаго вагона“ кто только не швырял у меня немецких, генеральнаго штаба, денег! И Гриша Зиновьев лыка не вязал! А Луначарский кренделя ногами выписывал! И Нахамкес, не заплатив, задним ходом удирал! И золотое сердце Феликса Дзержинскаго улыбками девочек утешалось! А однажды даже и самого Ленина… разумейте, языцы, и покоряйтеся: Ленина!!! — замертво вынесли! Понимаете теперь, каков я есмь большевик. Относительно последняго пункта я мог бы даже лично свидетельствовать в пользу г. Роде, так как вез сие бездыханное тело с Виллы Роде во дворец Кшесинской мой собственный бывший шоффер, впоследствии не без гордости о том повествовавший».
7. Ресторан Давыдова
Угол Кузнечного переулка и Владимирской площади (позднее — Владимирский проспект, 7). Существовал с 1860-х, был известен как «Давыдка» или «Капернаум»
В ресторане было два зала и, соответственно, два входа. Первый зал, со входом прямо с улицы, предназначался для посетителей с меньшим достатком. Здесь, не снимая верхней одежды, можно было выпить и закусить у стойки (рюмка водки с пирожком стоили 3 копейки). В пародии Д. Коковцева на журнал «Остров» (в числе редакторов которого были Гумилев и Алексей Толстой) выведен скандальный поэт Портянкин (Потемкин), которого автор сделал завсегдатаем не помпезных «Кюба» и «Донона», а «Капернаума»:
В полночный час в «Капернауме»
Я пиво пью и сказки вью
Из упоительных безумий.
Второй зал предназначался для лиц с бо́льшим достатком: его облюбовали газетчики, беллетристы, книготорговцы «народнического» склада. Среди постоянных посетителей — Мамин-Сибиряк, Чуковский, Леонид Андреев, Куприн. Последний подробно описал «Давыдку» под названием «Слава Петрограда»:
«…маленький, темный ресторанчик „Слава Петрограда“, где обыкновенно собирались к двум часам дня, для обмена мыслями и сведениями, газетные репортеры. Это была довольно беспардонная, веселая, циничная, всезнающая и голодная компания… Как и всегда, братья писатели сидели вокруг длинного стола и, торопливо макая перья в одну чернильницу, быстро строчили на длинных полосах бумаги. В то же время они успевали, не прекращая этого занятия, поглощать расстегаи и жареную колбасу с картофельным пюре, пить водку и пиво, курить и обмениваться свежими городскими новостями и редакционными сплетнями, не подлежащими тиснению. Кто-то спал камнем на диване, подстелив под голову носовой платок. Воздух в кабинете был синий, густой и слоистый от табачного дыма.
<…> в этой путаной бесшабашной компании пропадали по целым неделям: тамбовские помещики, ювелиры, музыканты, танцмейстеры, актеры, хозяева зверинцев, рыбные торговцы, распорядители кафешантанов, клубные игроки и другие лица самых неожиданных профессий».
8. «Малый Ярославец»
Большая Морская улица, 8
Подобно ресторану Давыдова, стал одним из мест Петербурга, где собирались беллетристы и журналисты. Среди постоянных посетителей — Куприн, Мамин-Сибиряк, Пришвин.
«Мне больше всего нравилось, что любой капитал давал тебе возможность войти в соответствующее место: есть у тебя 50 рублей — пойди к Кюба, выпей рюмочку мартеля, поглоти десяток устриц, запей бутылочкой шабли, заешь котлеткой даньон, запей бутылочкой поммери, заешь гурьевской кашей, запей кофе с джинжером… Имеешь 10 целковых — иди в „Вену“ или в „Малый Ярославец“. Обед из пяти блюд с цыпленком в меню — целковый, лучшее шампанское 8 целковых, водка с закуской 2 целковых…»
9. Кафе «Доминик»
Невский проспект, 24/9
Славился хорошей кухней и доступными ценами (в меню — «чай, кофе, шоколад, глинтвейн, бивстекс и др.»), пользовался популярностью у любителей бильярда, домино, шашек, шахмат (здесь часто играли гроссмейстеры Михаил Чигорин, Евгений Зноско-Боровский). Завсегдатаи кафе называли себя «доминиканцами». Кулебяку с капустой из «Доминика» описал один из поэтов — завсегдатаев кафе:
Кулебяка «Доминика»,
Пирожок из «Квисисаны»,
«Соловьевский» бутерброд…
Вот триптих немного дикий,
Вот триптих немного странный,
Так и прыгающий в рот!..
Каждый полдень, хмуря лики,
Предо мною из тумана
Трое призраков встает:
— Кулебяка «Доминика»,
Пирожок из «Квисисаны»,
«Соловьевский» бутерброд!..Николай Агнивцев. «Триптих» (1923)
10. «Квисисана»
Сеть ресторанов-закусочных: Невский проспект, 43 и 46
В 1900–10-х годах здесь бывали Сологуб с Чеботаревской, Чулков и другие литераторы-модернисты. В 1910-х годах при ресторане действовал автоматический буфет, который посещали студенты и представители небогатой интеллигенции.
«Для поддержания энтузиазма мы заходили в „Квисисану“, где были автоматы с бутербродами и чудесные филипповские пирожки. Ради того, чтобы посмотреть лишний раз, как вертится автомат, я съедала огромное количество бутербродов и уговаривала всех делать то же самое».
«Пирожок из „Квисисаны“» как один из символов утраченного «блистательного Санкт-Петербурга» упомянут в стихотворении Агнивцева (см. выше).
В петербургском фольклоре появилась поговорка: «Mens sana in „Quisisana“» — «Здоровый дух в „Квисисане“» (перифраз латинского афоризма «Mens sana in corpore sano» — «В здоровом теле здоровый дух»).
Художник Юрий Анненков рассказывал об экспромте Алексея Ремизова:
«Но вот однажды Алексей Михайлович сказал мне:
— Пойдем, пожалуй, посидим там, где оздоровляют.
Я не понял. Он объяснил мне:
— Так ведь это же — qui si sana.
Я понял и удивился своему невежеству».
Согласно оценкам прессы, на Невском, 43, был «ресторанчик дурного тона с тухлыми котлетами на маргарине, разбитым пианино и жидким кофе». Второй ресторан был выше классом, однако по вечерам зачастую и здесь скапливалась сомнительная публика из небогатых студентов и гуляк.
«Студенты, всяческие студенты, в Петербурге знали блоковскую „Незнакомку“ наизусть. И „девочка“ Ванда, что прогуливалась у входа в ресторан „Квисисана“, шептала юным прохожим:
— Я уесь Незнакоумка. Хотите ознакоумиться?»
11. Ресторан Палкина
Невский проспект, 47
Ресторан с более чем столетней историей. Постоянными посетителями были Бунин, Куприн, Менделеев, Блок, юрист Анатолий Кони. В 1905 году в ресторане Ленин проводил конспиративные заседания редакции газеты «Новая жизнь». В 1890-м ресторан был отдан в аренду купцу Василию Соловьеву, отчего в Петербурге появилось выражение «соловьевский бутерброд», то есть еда достаточно доступная по цене, но вместе с тем весьма приличного качества.
«А есть у тебя всего полтинник — иди… к Соловьеву: на полтинник и закусишь, и водки выпьешь, и пивцом зальешь…»
12. Ресторан при гостинице «Астория»
Большая Морская улица, 39
Посещали и приезжие знаменитости, и местные: Андрей Белый, Айседора Дункан, Максим Горький, Герберт Уэллс. Приезжая в Петербург, Есенин часто пил здесь с поэтом Сергеем Городецким. Пьяные дебоши в гостинице устраивал и Бальмонт. Его дочь вспоминала:
«Однажды Бальмонт приехал в Петербург. Остановился в гостинице „Астория“. На следующий день было назначено его выступление. Специально к выступлению утром из Москвы прибыл Брюсов. Он зашел за Бальмонтом днем и, уведя, где-то напоил его. А Бальмонту нужно было очень мало, чтобы на три дня совершенно безумным сделаться.
<…> мама увидела, что он не в себе. Хотела налить ему лавровишневых капель. Он вырвал из рук флакон, весь его выпил и повалился на кровать. Не проспал и десяти минут, вскочил. Дико сверкая глазами, кинулся к бюсту императора Александра III, который стоял в гостиничном номере, с криком: „Я не потерплю рожи этого гнусного негодяя в моей комнате!“… Мать в ужасе — как бы лакеи, коридорный не услышали! Мама накинула накидку и вывела его…»
В стихотворении Маяковского Петр, Конь и Змея соблазняются видом пышных обедов в находящейся рядом с ними «Астории», сходят с памятника и идут туда пировать.
Император,
лошадь и змей
неловко
по карточке
спросили гренадин.
Шума язык не смолк, немея.
Из пивших и евших не обернулся ни один.Владимир Маяковский. «Последняя петербургская сказка» (1916)
13. Столовая Дома литераторов
Бассейная улица, 11
Существовала в Петрограде с 1 декабря 1918 года по ноябрь 1922-го. В первые годы после революции Дом литераторов являлся преимущественно организацией взаимопомощи, поэтому на его базе были организованы бесплатные обеды для поэтов и писателей, не стеснявшихся пользоваться этой услугой. Здесь можно было встретить всех петроградских литераторов без исключения, как совсем безденежных — Осипа Мандельштама, Владимира Пяста, Александра Грина, так и чуть менее стесненных в средствах — Блока, Гумилева, Ахматову, Ремизова, Сологуба, Кузмина, Юркуна, Ходасевича. Одним из «фирменных блюд» столовой считалась пшенная каша со специфическими добавками голодного времени: растительным маслом, селедкой, моржатиной.
«…зашла в Дом литераторов за своей кашей, составлявшей для меня сразу и завтрак, и обед, и ужин. <…> Мандельштам с полной готовностью согласился „похвоститься“ за меня. <…> Я торопливо вошла в полукруглую комнату с окнами в сад, где перед столом с огромным котлом выстроилась длинная очередь. Мандельштама в ней не было. Я облегченно вздохнула: „Значит, уже получил и ждет меня в столовой“.
Мандельштам действительно уже сидел в столовой. Но перед ним вместо моей каши стояла пустая тарелка.
— Отчего же вы не взяли каши, ведь вы обещали? — начала я еще издали, с упреком.
— Обещал и взял, — ответил он.
— Так где же она? — недоумевала я.
Он сладко, по-кошачьи зажмурился и погладил себя по животу.
— Тут. И превкусная кашка была. С моржевятиной.
Но я не верила. Мне казалось, что он шутит. Не может быть!
— Где моя каша? Где?
— Я же вам объясняю, что съел ее. Понимаете, съел. Умял. Слопал.
— Как? Съели мою кашу?!
Должно быть, в моем голосе прозвучало отчаяние. Он покраснел, вскочил со стула и растерянно уставился на меня.
— Вы? Вы, правда, хотели ее съесть? Вы, правда, голодны? Вы не так, только для порядка, чтобы не пропадало, хотели ее взять? — сбивчиво забормотал он, дергая меня за рукав. — Вы голодны? Голодны? Да?..
Я чувствую, что у меня начинает щекотать в носу. О Господи, какой скандал: я — Одоевцева, я — член Цеха и плачу оттого, что съели мою кашу! <…>
Я уже кое-как успела справиться с собой. Нет, я не заплакала.
— Успокойтесь. Я шучу. Я хотела вас попугать. Я только что дома ела щи с мясом и жаренную на сале картошку».
14. Столовая Дома искусств (ДИСКа)
Набережная реки Мойки, 59
Появилась на карте Петрограда в первые годы после революции, собственно, с учреждением самого ДИСКа, в 1919 году. Публика была та же, что и в Доме литераторов, совместно с петроградскими музыкантами и художниками: Анненковым, Бенуа, Добужинским, Кустодиевым, Петровым-Водкиным.
Помимо кулинарных, в столовой иногда неожиданно сочинялись и литературные шедевры. Так, Одоевцева вспоминала, как на ее глазах в столовой ДИСКа Мандельштам сочинил одно из самых известных своих стихотворений: «Я слово позабыл, что я хотел сказать…»:
«Я прохожу через ярко освещенную столовую ДИСКа. Здесь не те правила, что в Доме литераторов, и никого, даже обитателей ДИСКа, не кормят даром. За длиннейшим столом Добужинский и молодой художник Миклашевский, приобретший громкую известность своими гусарскими чикчирами-рейтузами, лакомятся коронным блюдом дисковой кухни — заячьими котлетами. Так для меня и осталось тайной, почему эти котлеты назывались „заячьими“. Ни вкусом, ни видом они зайца не напоминали.
<…> Я останавливаюсь на пороге предбанника. Тихо. Пусто. Никого нет. Уже сумерки. <…>И вдруг я слышу легкое жужжание.
<…> В темном углу, у самой статуи Родена перед ночным столиком, неизвестно зачем сюда поставленным, сидит Мандельштам. Я вглядываюсь в него. Как он бледен. Или это кажется от сумерек? Голова его запрокинута назад, лицо неподвижно. Я никогда не видела лунатиков, но, должно быть, у лунатика, когда он скользит по карнизам крыши, такое лицо и такой напряженный взгляд.Он держит карандаш в вытянутой руке, широко взмахивая им, будто дирижирует невидимым оркестром — вверх, вниз, направо, налево. Еще и еще. Внезапно его поднятая рука повисает в воздухе. Он наклоняет голову и застывает. И я снова слышу тихое ритмичное жужжание. Я не шевелюсь. Я сознаю, что здесь сейчас происходит чудо, что я не имею права присутствовать при нем.
Так вот как это происходит. А я и не знала».
