Самые громкие дебюты XX века
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин уверенно вышел на литературную авансцену Серебряного века в 1906 году, в зрелом по меркам эпохи возрасте 34 лет. С интервалом в несколько месяцев в символистском журнале «Весы» были опубликованы произведения, навсегда ставшие визитной карточкой поэта: в июле появились стихи из цикла «Александрийские песни», в ноябре — философско-публицистический роман «Крылья», первое в русской литературе произведение гомоэротической тематики, вызвавшее закономерный скандал. О Кузмине заговорили все.
Яркому дебюту предшествовали годы творческой работы, скрытой от широкого круга наблюдателей. Кузмин, учившийся в консерватории у Римского-Корсакова, получил первую известность как композитор, автор и исполнитель музыкальных произведений на свои тексты. Именно как музыкант он вошел в петербургский артистический круг рубежа веков. Его первая публикация вне нотного текста в действительности состоялась еще в декабре 1904 года: в полулюбительском «Зеленом сборнике стихов и прозы» был напечатан цикл «XIII сонетов» и оперное либретто «История рыцаря д’Алессио». Этот первый опыт был едва замечен, малочисленные отзывы были сдержанно-нейтральными или даже отрицательными. Год спустя Кузмин впервые появился на «Башне» у Вячеслава Иванова и познакомился с Брюсовым, пригласившим его в «Весы», — публикация в главном издании русского символизма открыла перед певцом «прекрасной ясности» дорогу к славе.
Юрий Олеша
Роман «Зависть» (1927) был первым опубликованным прозаическим произведением Юрия Олеши, успевшего до того поработать журналистом и писавшего стихотворные фельетоны — они печатались под псевдонимом Зубило в отраслевой газете железнодорожников «Гудок» (где в то же время сотрудничали Зощенко, Булгаков, Катаев, Ильф и Петров). «Зависть» не была первым законченным произведением писателя — еще в 1924 году Олеша написал роман-сказку «Три толстяка», но опубликована она была лишь спустя год после прославившего его романа.
История Андрея Бабичева и Николая Кавалерова произвела такое сильное впечатление на главного редактора «Красной нови» Федора Раскольникова, что для скорейшей публикации были переверстаны два ближайших выпуска журнала, уже подготовленные к печати. «Зависть» вызвала множество откликов, и не только в Советской России (роман хвалили Горький, Луначарский, Шкловский), но и в кругу русской эмиграции (Ходасевич, Адамович, Берберова). В 1931 году, отвечая на вопросы анкеты парижской «Новой газеты», Куприн и Ходасевич назвали роман Олеши в числе лучших произведений десятилетия. Нина Берберова написала в своих воспоминаниях:
«…летом 1927 года я прочитала „Зависть“ и испытала мое самое сильное литературное впечатление за много лет. <…> Я увидела, что Олеша — один из немногих сейчас в России, который знает, что такое подтекст и его роль в прозаическом произведении, который владеет интонацией, гротеском, гиперболой, музыкальностью и неожиданными поворотами воображения. Сознательность его в осуществлении задач, и контроль над этим осуществлением, и превосходный „баланс“ романа были поразительны».
Николай Эрдман
20 апреля 1925 года в театре Всеволода Мейерхольда состоялась премьера пьесы «Мандат». Успех был оглушительным: за год было сыграно 100 спектаклей, «Мандат» стал главным событием столичной театральной жизни. Автором триумфальной пьесы был 24-летний Николай Эрдман, и «Мандат» был его первым большим драматургическим опытом (хоть Эрдман и не был чужд литературной среде: с 1918 года он входил в круг поэтов-имажинистов, а в начале 1920-х писал скетчи, интермедии и либретто для московских кабаре). Мейерхольд сравнивал начинающего драматурга с Гоголем и Сухово-Кобылиным:
«Современная бытовая комедия, написанная в подлинных традициях Гоголя и Сухово-Кобылина. Наибольшую художественную ценность комедии составляет ее текст. Характеристика действующих лиц крепко спаяна со стилем языка».
Популярнейший спектакль посетил Константин Станиславский и звезды его театра — Ольга Книппер-Чехова и Василий Качалов.
«Смотрели, конечно, „Мандат“. Ольга Леонардовна смеется, что зрителям в тот вечер было два спектакля: один на сцене, другой — смотреть, какое впечатление произвело на Станиславского. А впечатление было хорошее. Всем понравилось».
Вслед за московской постановкой последовали другие: в Ленинграде, Киеве, Харькове, Баку, Ташкенте и Берлине. За то, чтобы поставить вторую пьесу Эрдмана — «Самоубийца», будут бороться лучшие театры страны — ГосТИМ, МХАТ и Театр Вахтангова, но решение Главреперткома о запрещении пьесы навсегда закроет перед Эрдманом путь на советскую сцену.
Николай Островский
1936 год © Neue Nationalgalerie, Berlin
Николай Островский, участник Гражданской войны, комсомолец, прикованный к постели неизлечимой болезнью с 23 лет и постепенно слепнущий, завершает повесть «Как закалялась сталь» в 1931 году. Добиться публикации оказывается непросто, но после повторного рецензирования ее принимают к печати в журнале «Молодая гвардия»: в апреле — сентябре 1932 года она выходит отрывками, а затем издается отдельной книгой.
Ни журнальная публикация, ни книга не вызывают особого интереса профессиональных критиков: Островский мелькает в библиографических обзорах, но толстые журналы обходят историю Павки Корчагина молчанием.
Совершенно иначе принимают произведение Островского простые читатели: «Как закалялась сталь» имеет ошеломительный успех. «Молодая гвардия» завалена письмами (в 1934 году их около двух тысяч, за первые десять месяцев 1935 года — более пяти тысяч), причем «из всех этих тысяч — только триста индивидуальных, а остальные — от комсомольских, военных и рабочих коллективов» (Лев Аннинский). За книгой выстраиваются очереди в библиотеках, ее обсуждают на комсомольских собраниях, в техникумах и в армии.
В 1935 году «низовая» популярность выходит на поверхность: «Правда» печатает очерк журналиста Михаила Кольцова о писателе-герое, и об Островском и его книге узнает вся страна. За полгода никому не известный дебютант превращается в классика советской литературы, а его роман — в любимую книгу советской молодежи и высочайший образец соцреалистического искусства. Начинает формироваться официальный культ Островского: он получает орден Ленина, ему дарят квартиру в Москве и дачу в Сочи. Слава прикованного к постели писателя гремит и за пределами Советского Союза: Островский ведет переписку с Роменом Ролланом, в Сочи его посещает Андре Жид.
«Я не могу говорить об Островском, не испытывая чувства глубочайшего уважения. Если бы мы не были в СССР, я бы сказал: „Это святой“. Религия не создала более прекрасного лица».
Виктор Некрасов
Виктор Некрасов, архитектор, актер и театральный художник, не занимался литературным творчеством до войны, писателем он стал во время Сталинградской битвы. Именно там он задумал свое первое и главное произведение — повесть «В окопах Сталинграда», которая в 1946 году была опубликована под названием «Сталинград» в журнале «Знамя».
Дебют Некрасова высоко оценили Твардовский (во внутренней рецензии) и Платонов, но реакция официальной критики была резко отрицательной: повесть ругали за «ползучий реализм», «пацифизм», «ремаркизм», в Союзе писателей было устроено два заседания, посвященных критическому разбору «Сталинграда». От дальнейших «проработок» и полного разгрома Некрасова спасла Сталинская премия, неожиданно присужденная неизвестному дебютанту в 1947 году, по всей видимости, по личному указанию Сталина.
«Окопы», имевшие оглушительный читательский успех, положили начало новой литературной эпохе, особенности некрасовской поэтики — натуралистичность, внимание к солдатскому быту, отказ от героизации и пафоса — стали самыми существенными чертами всей «лейтенантской прозы», определили характер литературы фронтового поколения. Вскоре после публикации повести и еще до присуждения премии на нее обратил внимание Сергей Эйзенштейн: великий режиссер посвятил разбору книги лекцию, прочитанную во ВГИКе в декабре 1946 года.
Александр Солженицын
Повесть «Один день Ивана Денисовича», напечатанная в 11-м номере журнала «Новый мир» за 1962 год, принесла ее автору, никому не известному учителю математики Александру Солженицыну, мировую славу. «Иван Денисович» был задуман зимой 1950–1951 года в казахстанском лагере, но написан только девять лет спустя в Рязани — там поселился вернувшийся из ссылки Солженицын. В ноябре 1961 года, после выступления Хрущева на XXII съезде КПСС, которое подтвердило продолжение политики десталинизации, Солженицын решился передать машинописную копию рассказа в редакцию «Нового мира», 8 декабря она попала к главному редактору журнала Александру Твардовскому. Благодаря его усилиям и личному одобрению Хрущева публикация рассказа состоялась.
Текст Солженицына произвел на его первых читателей огромное впечатление. Известно, что Твардовский за одну ночь прочел его несколько раз, чего впоследствии не делал ни с одним произведением автора. Корней Чуковский назвал повесть «литературным чудом». По воспоминаниям Лидии Чуковской, Анна Ахматова, прочитав «Один день Ивана Денисовича», сказала: «Эту повесть о-бя-зан про-чи-тать и выучить наизусть — каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза». Тираж 11-го номера «Нового мира» составил 96 900 экземпляров (затем по разрешению ЦК КПСС было отпечатано еще 25 000). В январе 1963 года рассказ был переиздан «Роман-газетой» (700 000 экземпляров), а летом вышел отдельной книгой в издательстве «Советский писатель» (100 000 экземпляров). «Один день Ивана Денисовича» прочла вся страна, Солженицын стал знаменитостью. В редакцию журнала стали поступать многочисленные отклики читателей. «…Когда напечатался „Иван Денисович“, — вспоминал Солженицын, — то со всей России как взорвались письма ко мне, и в письмах люди писали, что они пережили, что у кого было».
Венедикт Ерофеев
С развитием самиздата новые литературные имена стали появляться в обход цензурных ограничений. Ярчайшим явлением советской литературной контркультуры стала поэма «Москва–Петушки», первое произведение Венедикта Ерофеева (о законченности «Записок психопата» спорят). Поэма, написанная Ерофеевым в конце 1969 — начале 1970 года, широко распространилась в самиздате в начале семидесятых. Популярность была огромной: по свидетельству Габриэля Суперфина, «Москва–Петушки» стала самым массовым литературным произведением самиздата (наряду с книгами братьев Стругацких). Ерофеевский текст знали наизусть, распространялась и магнитофонная запись авторского чтения. Успех книги стал для ее автора полной неожиданностью. По признанию Ерофеева, поэма была написана «без всяких претензий…», «для семи-восьми друзей…», «чтобы они могли десять страниц посмеяться, а потом восемь страниц опечалиться, задуматься».
В 1973 году о Ерофееве узнают за границей: поэма впервые публикуется в «тамиздате» (израильский журнал «Ами»), затем следуют многочисленные зарубежные издания (в Лондоне, Париже, Стокгольме и так далее). Вслед за читательским признанием приходит признание критиков и внимание литературоведов, о Ерофееве начинают много писать: в 1978 году вышла статья Петра Вайля и Александра Гениса «„Високосные люди“ Венедикта Ерофеева», в тот же год о творчестве Ерофеева пишет Андрей Синявский. В 1981 году появляется первая строго академическая работа о «Москве–Петушках» — статья Бориса Гаспарова и Ирины Паперно «Встань и иди» о роли литературных аллюзий в поэме. В 1980-е о Ерофееве на Западе уже пишут диссертации и монографии, он становится признанным классиком советского андеграундного искусства. В России первая официальная публикация знаменитой поэмы состоится только в самом конце 80-х.
Рассказ Романа Тименчика о литературном дебюте Ахматовой можно послушать здесь, лекцию Олега Лекманова о начале творческого пути Есенина — здесь. Arzamas благодарит за подсказки Гуидо Карпи и Сергея Бондаренко.
