Конспект Обреченные отношения в поэтике Лермонтова
Краткое содержание пятого эпизода из курса «Неизвестный Лермонтов»
Незадолго до дуэли Лермонтов написал короткое и яркое стихотворение «Морская царевна». В нем всего тридцать четыре строки, семнадцать двустиший. Внешне тут все ясно: встреча представителей двух миров — царевича, который купает коня, и морской царевны, завлекающей царевича на дно. Однако традиционный русалочий сюжет перевернут — гибнет не царевич, а русалка, перед этим претерпев удивительное изменение. У читателя должны возникнуть вопросы: что будет помнить царевич? Красоту, голос и коварство или непонятный упрек?
Ответ можно найти в том, как стихотворение устроено: на тридцать четыре строки приходится сорок глаголов, не считая деепричастий, в которых тоже семантика действия; из сорока глаголов двадцать семь — настоящего времени, то, что называется «настоящее историческое». Глаголов прошедшего времени — десять. Два императива — призывы царевича перед волшебным превращением: «Эй вы, сходитесь, лихие друзья, гляньте, как бьется добыча моя». И одно будущее время в самых последних строках — «Будет он помнить про царскую дочь».
Глаголы прошедшего времени вспыхивают в наиболее драматических точках. «Вот показалась рука из воды, ловит за кисти шелковой узды. Вышла младая потом голова, в косу вплелася морская трава». И еще «К берегу витязь отважно плывет. Выплыл…» Действие закончилось. «Товарищей громко зовет». И в самой страшной точке: «Что ж вы стоите смущенной толпой? Али красы не видали такой?» Последнее появление прошедшего времени ровно там, где наступает развязка. «Пена струями сбегает с чела, очи одела смертельная мгла». При этом «одела» соотнесено со словами в рифменной позиции «чела», «мгла» — всегда сильно звучащее «эль».
Мы видим фантастическую, разыгрывающуюся на наших глазах драму со страшным концом. Мы видим противоборство настоящего и прошедшего времени, усиленное метрическим рисунком текста — четырехстопным дактилем, — для лермонтовской эпохи достаточно экзотическим. Дактиль предполагает плавность, а здесь, в «Морской царевне», все окончания мужские. «В море царевич купает коня», «слышит царевич: „Взгляни на меня“» и так далее.
Лермонтов не впервые обращался к русалочьей теме. Начиная с ранних переводов, вариаций на байроновские сюжеты, была великая «Русалка», русалочья песня во «Мцыри». Все это так или иначе указывало на взаимную боль несоединимых существ — любовь у Лермонтова оказывается обреченной при всяком ее развитии: в переводе из Гейне «На севере диком» — великая тоска сосны и пальмы в том, что одна на севере, а другая на юге, и никогда им не соединиться; в «Листке» листок досягает чинары, но та его отвергает. В «Утесе» («Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана») высшее счастье оборачивается оставленностью. В «Тамаре» Тамара губит всех путников, которые к ней приходят. Наконец, три пальмы, которые вымолили свидание, но по корням их топор застучал.
Уравнивание встречи и невстречи с одинаковой безнадежностью присутствует во всем поэтическом мышлении Лермонтова; всякое политическое деяние оказывается сомнительным, разбивающимся; прощальный монолог поэта становится действительно прощальным.
