Как попасть в хрестоматию
Первые хрестоматии по русской литературе
Первые хрестоматии — то есть собрания текстов, которые дети должны читать в школе, — стали появляться в начале XIX века. Самые первые известные нам хрестоматии по литературе были изданы в прибалтийских губерниях: в 1805 году в Риге преподавателем Йоханом Хаймом и в Митаве — Григорием Глинкой (кстати, первым профессором русского языка и словесности Дерптского университета). Это были книги для немецкоязычных учеников с короткими русскими текстами, с пояснениями на немецком языке, со словариком, с проставленными ударениями — скорее пособия по русскому языку, а не по литературе. Причина понятна: империя в конце XVIII века в результате разделов Речи Посполитой присоединила большое количество нерусскоязычных регионов и нуждалась в пособиях, по которым дети могли бы учить русский язык и знакомиться с русской литературой.
1803–1809 годы © Wikimedia Commons
Первая хрестоматия для российских школьников вышла в 1812 году — ее подготовил и издал преподаватель санкт-петербургского Главного немецкого училища святого Петра Николай Иванович Греч. С тех пор регулярно стали выходить новые хрестоматии — по пять-семь книг в десятилетие.
В первой половине XIX века в России не существовало никакой обязательной школьной программы по литературе. Каждое учебное заведение имело возможность преподавать литературу, как ему было угодно. Поэтому авторы хрестоматий могли включать в них те тексты, которые сами считали важными. Тем не менее существовал костяк из текстов, которые постоянно кочевали из одних хрестоматий в другие: автор брал предыдущие книги, смотрел, что там есть, что-то брал оттуда, а что-то мог добавлять от себя. Первое время все хрестоматии включали в основном тексты XVIII века: Ломоносова, Державина, Ивана Дмитриева, Карамзина. По этому списку легко понять, что в основном школьники читали оды, басни, стихотворения на религиозные темы. Кроме того, в хрестоматиях было много духовного красноречия, например речи митрополитов. Современные произведения в хрестоматии проникали, но редко и с довольно большим отставанием. Так, Пушкин впервые появляется в опубликованной в 1829 году «Русской стихотворной хрестоматии» Василия Золотова. В 1830-е годы в хрестоматии стали попадать Батюшков, Жуковский, Боратынский. Но все равно даже в конце 1830-х — начале 1840-х годов 80 % текстов относились к XVIII или самому началу XIX века. Задача этих хрестоматий, как в предисловиях писали их авторы, заключалась в том, чтобы знакомить школьников с «образцовыми текстами» — проверенными временем, освященными традицией, признанными эталонами с точки зрения языка.
Разделения на русскую и зарубежную литературу как на отдельные дисциплины в XIX веке не существовало, и во многих хрестоматиях печатались русские переводы зарубежной классики — отрывки из «Илиады», «Одиссеи», «Энеиды», басни Эзопа, отрывки из Мольера. Современные писатели в них, конечно, не попадали.
Скандальная хрестоматия
Так продолжалось до 1843 года, когда в преподавании литературы произошла революция. Совершил ее Алексей Дмитриевич Галахов, который с 1830-х годов преподавал русский язык и словесность в женских учебных заведениях Москвы — Александринском сиротском институте и Александровском училище. В 1843 году он выпустил в свет хрестоматию, из которой выкинул очень много сочинений, до того считавшихся каноническими, — Державина, Петрова, Сумарокова, Тредиаковского, Ломоносова, Хераскова и других, в каком-то смысле уже кунсткамерных экспонатов. А на освободившихся страницах опубликовал сочинения живых или только что умерших прозаиков, драматургов и поэтов. Там появились Фет, Полонский, Кольцов, Боратынский, Майков, Полежаев, еще больше Пушкина и только что погибшего Лермонтова и многие другие. Многие названные поэты тогда делали только первые шаги в литературе и вообще были студентами — например, Фет и Полонский.
Хрестоматия Галахова вызвала в периодике жуткий скандал. Представьте: это как если бы сейчас в пособие включили Веру Полозкову, причем сразу 10–15 стихотворений, и это пособие бы настоятельно предлагалось к изучению, потому что Галахов очень старался, чтобы его хрестоматия получила официальное одобрение министерства народного просвещения. Более того, он хотел, чтобы министерство централизованно закупило его хрестоматию и разослало ее по всем гимназиям Российской империи, и это ему удалось, хотя и десять лет спустя.
В 1850 году историк Константин Кавелин предложил Галахову составить программу по литературе для военных учебных заведений, в которых тогда шли педагогические реформы. Их идеолог, начальник штаба и генерал Яков Ростовцев (кстати, будущий разработчик реформы по отмене крепостного права), искал человека, способного создать такую программу, и нашел его в лице Галахова.
Так в 1852 году была составлена первая универсальная программа по русской литературе. Вышла она под грифом военного ведомства. Она тут же была взята на вооружение не только военными, но и светскими учебными заведениями, которые находились под юрисдикцией министерства народного просвещения. Это сделало Галахова очень влиятельной фигурой и, конечно, серьезно повысило его лоббистские возможности — в том числе для продвижения его хрестоматии. С 1856 года он переехал в Петербург и стал преподавать литературу в Академии Генерального штаба.
Его пособие стало одной из самых распространенных и влиятельных школьных книг XIX века — по ней до революции обучались практически во всех гимназиях и реальных училищах — и мужских, и женских (несмотря на то что программы по литературе для женских учебных заведений с 1860-х годов печатались отдельно, хрестоматии были общими). По каким признакам мы можем об этом судить? Первый индикатор — переиздания. До 1912 года хрестоматия Галахова издавалась более 30 раз, она выходила каждые три-пять лет.
Во-вторых, министерство народного просвещения регулярно публиковало постановления, в которых рекомендовало некоторые пособия для школ. Обычно туда входили и две-три хрестоматии по литературе. Начиная с 1850-х годов и вплоть до революции в эти постановления всегда входила хрестоматия Галахова. Третий способ проверить востребованность книги — это библиотечные хранилища. Учебники, как и газеты, читают, а потом выбрасывают, их редко хранят. В крупнейших библиотеках России и Прибалтики лучше всего сохранились разные издания хрестоматии Галахова. Я в Эстонии листал эти книги, и мне часто попадались экземпляры с пометками детей — какие-то смешные рожицы, галочки, переводы русских слов на эстонский язык… Это значит, что они действительно использовались учителями и учениками. И четвертый индикатор — воспоминания, подтверждающие, что четыре-пять поколений российских школьников из разных концов Российской империи действительно учились по этой книге.
Появление литературы
Но причина успеха хрестоматии Галахова заключалась не только в конъюнктурных возможностях составителя, но и в том, что предложенный в ней подход очень точно совпал с настроениями своего времени. Русская литература и русский литературный язык находились в этот момент в процессе интенсивного развития и становления. В текстах Карамзина, Жуковского, Батюшкова и Пушкина он значительно эволюционировал, принял ту форму, которую мы до сих пор используем.
Еще в 1834 году Белинский, ведущий критик эпохи, громко заявил, что у нас нет литературы. Это был лейтмотив литературной критики с начала 1820-х годов. С этим многие не соглашались — например, Пушкин полемизировал с Бестужевым-Марлинским, который тоже одним из первых, еще в 1825 году, гаркнул на всю Россию, что у нас критика есть, а литературы нет А. Бестужев-Марлинский. Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 года..
Конечно, собственно литература в России существовала и до этого, но Бестужев-Марлинский и Белинский имели в виду такое новое для того времени понятие, как «национальная литература» — то есть литература, отражающая «русский дух». Конечно, это тавтологическое определение, невозможно однозначно понять, что оно на самом деле значит, но в то время считали, что «национальный дух» выражается в фольклоре, в языке, в народных песнях, в литературе. А в текстах Ломоносова, Сумарокова, Тредиаковского, других сочинителей времен Елизаветы и Екатерины этого русского духа критики не видели: они все о другом — о победах оружия, о славе империи. Одним из первых поэтов, в котором критики видели эту «русскость», был Державин. Потом — Крылов, и дальше, чем ближе к 1840-м годам, тем больше ее проявляется в писателях и поэтах. Пока в 1846–1847 годах Белинский не написал, что вот теперь у нас есть «национальная русская литература».
Новый подход, предложенный в хрестоматии Галахова, удивительно резонировал с настроением 1840-х годов, предъявляя большой ассортимент этой сформировавшейся национальной литературы: у нас есть классики — Ломоносов, Державин, Карамзин, Пушкин, и живые писатели — Гоголь, например, которые, может быть, ничуть не хуже европейских. С 1843 года к текстам, которые перекочевывали из хрестоматии в хрестоматию, каждые несколько лет стала добавляться порция новых сочинений: Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Фета, Полонского, Некрасова, потом Тургенева, Толстого, Гончарова, Островского и так далее. Хрестоматии составляли образованные люди, которые не только преподавали литературу, но и были знакомы со многими живыми писателями, вращались в этих кругах и, конечно, следили за новинками. Сам Галахов, переиздавая свою хрестоматию, каждый раз немного менял ее состав.
Идеологические задачи словесности
Первое упоминание об изучении русской литературы как отдельного предмета относится к 1811 году. Происходило это в Петербургской гимназии под наблюдением Сергея Семеновича Уварова, тогда — попечителя Санкт-Петербургского учебного округа. В 1833 году Уваров стал министром народного просвещения и оставался им до 1849 года. За эти шестнадцать лет сложилась вся архитектура российского образования: сначала — начальная школа, потом среднее звено — гимназии и, наконец, университеты. Были приняты гимназические и университетские уставы. К слову сказать, при Уварове же сложилась система присуждения ученых степеней, отдаленно напоминающая современную. Эти инновации определили развитие российского образования до революции, а многие появившиеся тогда элементы сохраняются до сих пор.
Почему Уваров так заботился о выстраивании единой системы образования на всех уровнях? Потому что он понимал, что государству кроме развития необходима стабильность. Стабильность должна была обеспечиваться знаменитой триадой «православие — самодержавие — народность». Сейчас мы не будем входить в подробности, как понимать эти термины, но там есть слово «народность» — очень важное понятие, которое как бы цементирует всю триаду. Идеология должна проникнуть во все ячейки, во все клеточки этого большого тела под названием «русский народ». Как это должно произойти? Через систему образования. Уваров прямо писал об этом в служебных записках Николаю I: идеи о том, куда Россия должна развиваться и какими должны быть подданные, следует внушать через систему образования.
Вполне в соответствии с этими идеями после Венского конгресса 1815 года, когда в составе Российской империи появилось Царство Польское, правительство всерьез занялось русификацией своих западных окраин. Еще сильнее это проявилось после Польского восстания 1830 года. Появилась необходимость в пособиях по русскому языку и по русской литературе, таких как та самая первая хрестоматия Хайма 1805 года. На протяжении XIX века 25 % всех хрестоматий, выпускавшихся в России, предназначалось для западных окраин империи — прибалтийских губерний, Царства Польского, Виленской губернии. Они были рассчитаны на гимназистов, которые либо вообще не знали русского языка, либо только начинали его учить. К старшим классам они должны были не только овладеть языком, но и войти в поле русской культуры.
Казалось бы, эти хрестоматии должны были быть очень идеологизированными. Скажем, было бы естественно, если бы во всех обязательно печатался гимн Жуковского «Боже, царя храни!». На самом деле — не во всех. Или же можно было бы думать, что в них должен был быть большой процент пропагандистских литературных текстов второстепенных писателей вроде Нестора Кукольника или патриотического драматурга Петра Григорьева, автора популярной пьесы «За веру, царя и Отечество». Но нет. Даже у составителей хрестоматий для прибалтийских губерний была некоторая свобода, и для обучения они в первую очередь выбирали очень качественные образцы — тексты Тургенева, Гончарова, Толстого, Пушкина, Аксакова, немного Достоевского. Там был огромный репертуар самых разных текстов — и почвенных, и славянофильских, и западнических. Конечно, цензура была — не могло быть и речи о каких-то критических стихотворениях Некрасова или о поэзии декабристов, но все равно хрестоматии царского времени были гораздо менее идеологизированными, чем любая советская хрестоматия Подробнее о школьных хрестоматиях и литературе в школе XIX века можно узнать из книги «Хрестоматийные тексты: русская педагогическая практика XIX века и поэтический канон» (Тарту, 2013)..
