«Архнадзор» начала века
Как ревнители облика Петербурга жаловались на отвратительную новую архитектуру, обилие рекламы и утрату прекрасных старых зданий
Петербург начала века активно строился, и на страницах журналов «Аполлон», «Старые годы», «Столица и усадьба», а также профессиональных архитектурных изданий («Зодчий» и др.) развернулась яростная полемика: как относиться к сносу старых зданий, новым архитектурным формам и действиям властей?
В защите эстетики старого Петербурга особенно усердствовали мирискусники. Александр Бенуа и его товарищи были теми, кто переломил представление о Санкт-Петербурге как о скучном, казенном, холодном, чиновничьем городе. Александр Бенуа сетовал в 1902 году, что «кажется, на всем свете нет города, который пользовался бы меньшей симпатией, чем Петербург». Строительный бум конца XIX — начала ХХ века привел в 1890–1910 годах к массовым утратам в городской среде Петербурга, архитектурный пейзаж города оказался безвозвратно изменен, особенно болезненно воспринимались современниками утрата здания Большого театра (архитектор — Тома де Томон) и строительство на этом месте здания консерватории, новый декор Мариинского театра (архитектор В. А. Шретер) и застройка вокруг Михайловского замка (в том числе учебная электростанция на Кленовой улице).
«...Ежегодно исчезают целыми десятками прелестные особнячки александровского и екатерининского времени, перестраиваются в огромные и роскошные доходные дома или, что еще хуже, только заново отделываются всякой дешевкой, омерзительными лепными украшениями».
Вот какой список «вандализмов» в очерке «Старый Петербург» приводит искусствовед Г. К. Лукомский:
«Изуродовали Михайловский дворец, Главный штаб (куполом библиотеки), снесли десятки хороших особняков и доходных домов, уничтожили два-три моста (Пантелеймоновский, Египетский), переделали фасады (Константиновского училища, Технологического института, Вольного экономического общества). Но этими несколькими, более крупными примерами не исчерпывается вандализм 1900–1915 годов. Перечислить все их невозможно...»
Особую роль в сохранении архитектурных деталей и популяризации ценности архитектурного наследия играл Музей Старого Петербурга, основанный в 1897 году группой архитекторов, художников и историков. Этот музей размещался в доме архитектора П. Ю. Сюзора на Кадетской линии.
«... Даже имеющее сравнительно небольшое художественное значение здание, прежде чем оно будет разрушено, подвергнется подробному «обснятию» фотографа, и лучшие детали его плафонов или дверей и печей собраны будут в Музей Старого Петербурга».
Профессиональной критике подвергалась застройка участка внутри Адмиралтейства: на Адмиралтейской набережной «возникли серые, малиновые, зеленые шестиэтажные громады в разных стилях, от русского до ренессанса». Особой архитектурной неудачей считался Панаевский театр, сгоревший в 1917 году. Вообще, реконструкция Адмиралтейской набережной, перенос композиции спуска к Неве, его изменение болезненно воспринимались современниками как вандализм.
В № 68 журнала «Столица и усадьба» за 1916 год появилась статья «Прекрасный Петроград», название которой сознательно взято в кавычки. В статье обсуждаются насущные градостроительные проблемы:
«Мнимые требования общественной гигиены заставили упразднить целую сеть живописных каналов, которые, конечно, легче было уничтожить, чем создать, — засыпать, чем расчистить. На Лебяжьей канавке не видать гордых лебедей, завещавших ей поэтическое имя, и разве изредка проплывет труп кота. Обречен на гибель Екатерининский канал, и едва ли его заменит Екатерининский проспект, Таврический сад и Александровский парк застроены безобразными „временными“ строениями, их же царствию несть конца. Лавалевский парк на Аптекарском острове распродается по участкам, и нет оснований ожидать, что современные Томоны и Растрелли воздвигнут там здания, достойные благоговения веков».
Мартирологом Мартиролог — перечень жертв, подвергшихся гонениям, преследованиям, или перечень страданий, кем-либо перенесенных. Первоначально — сборник повествований о христианских мучениках. звучит перечисление погибших в пожаре зданий: деревян-ного дворца на Петровском острове, первого Троицкого собора, деревянной застройки Петербургской стороны.
«Оставшиеся кое-где смиренные садики, эти „вишневые сады“ Петрограда, ждут своих Лопахиных, которые уничтожат их и настроят доходных домов, и из подвальных этажей и мелочных лавок понесутся ужасные запахи».
Там же звучат упреки в адрес городских властей:
«У нас не было общественных деятелей, которые серьезно заботились о красоте города и здоровье жителей. В смысле эстетики, гигиены и санитарии наши администраторы недалеко ушли от гоголевского городничего... Между тем население все растет, жизнь становится все неуютнее и теснее».
Там же:
«Первые строители нашей столицы умели понять и предуказали нам, что самый насущный элемент красоты северного русского города — величие и простор. Экономическая жизнь и санитария требуют того же. Мы поступаем наоборот».
Вместе с тем на страницах журналов появляются предложения, призванные решать насущные градостроительные задачи. Так, в журнале «Архитектурно-художественный еженедельник» предлагают «уничтожить магазины, находящиеся в самой узкой части Невского проспекта, между Морской улицей и Полицейским мостом, обратить их в крытую галерею для пешеходов, а четырехаршинные тротуары присоединить к улице для экипажного движения». Это предложение было вызвано насущной необходимостью, так как однажды в этом месте случилась настоящая катастрофа: «на набережной Мойки под напором толпы рухнула в воду часть решетки, и несколько десятков человек были раздавлены или утонули».
Архитектор Оскар Мунц на страницах того же издания предлагает градостроительное урегулирование Каменноостровского проспекта, который в начале ХХ века становится одной из самых важных артерий Петрограда. Для расширения уже застраиваемого без надлежащего плана проспекта архитектор решает «установить в некоторых местах проспекта отступы, за черту которых дома не должны выступать. В первой его половине, между Кронверкским и Большим проспектом, левая сторона которой застроена сплошь, отступы уже не помогут, но, безусловно, необходимо навсегда сохранить от застройки сад перед зданием Александровского лицея. Во второй же половине, от Большого проспекта до Малой Невки, на четверть версты можно устроить отступы по две сажени. Дальше, до Вологодской улицы, изменения уже невозможны, а начиная от Вологодской, где стоят еще красивые старые здания, но, вероятно, простоят еще недолго, должна быть установлена опять-таки новая фасадная линия».
Этим архитектурным предложением Мунц пытается исправить назревшую сложную проблему, к решению которой неоднократно обращалась городская дума. На страницах журналов раздавались сетования по поводу отсутствия общего плана застройки, из-за чего «хаос самый безвкусный царит в отношении сформирования общего вида столицы».
Достаточно посмотреть фотографии Карла Буллы, чтобы убедиться в справедливости претензий к обилию рекламных объявлений, почти полностью скрывавших фасады домов на главных улицах столицы. Вызывали законное возмущение горожан «лачуги, занятые извозчичьими дворами», места, остающиеся незастроенными десятилетия. «Почему не издан до сих пор закон о принудительном отчуждении этих мест, пригодных ведь не только для склада дров, а то и попросту годами пустующих или занятых свалкою ненужного мусора?» — риторически спрашивал Лукомский на страницах очерка «Современный Петербург» в 1915 году.
Как отрицательный пример приводилось пространство на Каменноостровском, дом № 2, характеризовавшееся как «сплошной ужас»: «вывески, извозчичий двор, грязные сараи, трактир — на участке, расцениваемом по 1000 рублей кв. сажень, на самом видном месте, где мог быть если уже не доходный дом, то, во всяком случае, чудный кафе-ресторан». Критиковались также пустырь на месте дома № 47, угол Карповки и Каменноостровского, отсутствие благоустройства берегов реки Карповки. Марсово поле, «покрытое никем не убираемым слоем грязи или пыли, несущейся в ветреный день прямо в Летний сад», вызывало справедливые нарекания горожан.
Скорость и размах строительства в начале ХХ века сталкивали различные стилистические тенденции, и архитектурная критика занимала иногда противоположные точки зрения на одно и то же здание. «Чухонский модерн» активно критиковался, а неоклассицистические и необарочные архитектурные приемы, напротив, находили в профессиональной прессе одобрение. Училищный дом Петра Великого, Петровская больница, дом Олсуфьевых на Фонтанке — эти образцы ретроспективистской архитектуры с восторгом встречались современниками. От архитекторов же ждали особой ответственности.
«Зодчий действительно должен стать старшим мастером! Для развития архитектуры давно нужны были, кажется, новые формы строя государственного. Теперь они почти налицо! Дело за архитектурою, за зодчими! Посмотрим же, как они себя покажут!»
