Автор «Шерлока Холмса» о дендизме
Фрагмент романа «Родни Стоун», в котором главный герой встречает «короля денди»
Роман «Родни Стоун» (1896) начинается с того, что главный герой, провинциал семнадцати лет, приезжает в Лондон под опеку своего дяди, Чарльза Треджеллиса, «короля щеголей», который представляет племянника знаменитым светским львам. В их числе оказывается и Джордж Браммел (или Бруммел).
А теперь, племянник, надо послать за Уэстоном Джон Уэстон — основной портной принца Георга, считается самым дорогим портным Лондона эпохи Регентства. и заняться твоим гардеробом. Джентльмену не пристало ходить к мастеру, мастер должен приходить к джентльмену. Пока тебя не оденут как следует, придется тебе жить затворником.
Меня обмерили с головы до пят, это оказалось весьма торжественной и серьезной процедурой, но не шло ни в какое сравнение с примеркой, которая происходила два дня спустя, — дядя терзался мрачными предчувствиями всякий раз, когда на меня надевали какую-нибудь часть костюма. Он спорил с Уэстоном о каждом шве, лацкане, фалде, и они крутили меня и вертели во все стороны, так что под конец у меня закружилась голова. Потом, когда все уже, как мне казалось, было решено, явился молодой мистер Бруммел, который обещал перещеголять в щегольстве даже моего дядю, и все началось сначала. Он был хорошо сложен, этот Бруммел, светлый шатен, с красивым, удлиненным лицом и рыжеватыми бакенбардами. Манеры его отличались некоторой томностью, говорил он медленно, и хотя превосходил дядю своеобразием речей, в нем не чувствовалось мужественности и решительности, которые сквозили за дядиной манерностью.
— А, Джордж! — воскликнул дядя. — Я думал, вы уже в своем полку.
— Я подал в отставку, — растягивая слова, ответил Бруммел.
— Я был уверен, что этого не миновать.
— Да. Десятый полк послали в Манчестер, и я, разумеется, не мог поехать в такую глушь. Кроме того, майор оказался чудовищным грубияном.
— То есть как?
— Он вообразил, что я должен знать назубок все его нелепые правила маршировки, а у меня, как вы понимаете, и без того есть чем занять мысли. На плацу я сразу находил свое место, так как всегда прямо позади меня оказывался один красноносый кавалерист на чубаром коне. Это меня избавило от многих неприятностей. Но на днях, когда я явился на плац, я проскакал в одну сторону, в другую, но красноносый будто сквозь землю провалился! Наконец, когда я уже совсем не знал, что делать, я вдруг увидел — он стоял в стороне в полном одиночестве, ну и я, конечно, тут же стал перед ним. Оказалось, его поставили охранять плац, и майор позволил себе так забыться, что сказал, будто я понятия не имею о своих обязанностях.
«Я, разумеется, знал, как мне следует поступить. Я посмотрел сквозь него, и на этом его карьере в столице пришел конец»
Дядя рассмеялся, а Бруммел придирчиво оглядел меня с головы до ног.
— Это вполне сносно, — сказал он. — Темно-желтый с синим — отличное сочетание для джентльмена. Но сюда больше подошел бы вышитый жилет.
— Не согласен, — горячо возразил дядя.
— Мой дорогой Треджеллис, вы непогрешимы во всем, что касается галстуков, но уж о жилетах разрешите мне иметь собственное суждение. Сейчас жилет выглядит превосходно, но небольшая красная вышивка придала бы ему необходимую законченность.
Они спорили добрых десять минут, приводили множество примеров и сравнений, ходили вокруг меня, склоняли голову набок, подносили к глазам лорнеты. Наконец они на чем-то помирились, и я вздохнул с облегчением.
— Мои слова, мистер Стоун, ни в коем случае не должны поколебать вашу веру в суждения сэра Чарльза, — с большим чувством заявил Бруммел.
Я заверил его, что у меня этого и в мыслях не было.
— Будь вы моим племянником, я бы, разумеется, хотел, чтобы вы следовали моему вкусу. Но вы и так будете выглядеть превосходно. У меня есть молодой родственник, и в прошлом году он явился в город с письмом, кое препоручало его моим заботам. Но он не желал слушать никаких советов. На исходе второй недели я встретил его на Сент-Джеймс-стрит Сент-Джеймс — одна из улиц в Лондоне, на которых были сосредоточены основные клубы. в сюртуке табачного цвета, сшитом у провинциального портного. Он мне поклонился. Я, разумеется, знал, как мне следует поступить. Я посмотрел сквозь него, и на этом его карьере в столице пришел конец. Вы ведь из провинции, мистер Стоун?
— Из Суссекса, сэр.
— А, Суссекс? Там живут мои прачки — где-то близ Хайуордс-Хит есть одна, которая отлично крахмалит рубашки. Я посылаю ей каждый раз две штуки, потому что, если послать больше, она разволнуется и будет уже не так внимательна. Стирать умеют только в провинции. Но если бы мне пришлось там жить, я был бы безутешен. Ну что там делать порядочному человеку?
— Вы не охотитесь, Джордж?
— Только за женщинами. А неужели вы охотитесь с гончими, Чарльз?
— Прошлой зимой я ездил на охоту с Бельвуаром.
— Что за радость — скакать в толпе засаленных фермеров? Конечно, у каждого свой вкус, но я, например, предпочитаю днем сидеть у Брукса Брукс — лондонский клуб, основанный в XVIII веке, в котором традиционно собирались виги. Был очень популярен среди денди в эпоху Регентства. , а вечером в уютном уголке за макао Макао — азартная карточная игра, популярная среди денди. у Ватье Ватье — самый дендистский клуб (состоявший в нем лорд Байрон назвал его «клубом денди»). Был назван именем шеф-повара, француза Жана-Батиста Ватье. Джордж Браммел был одним из основателей клуба и его президентом. — так я получаю все, что нужно для тела и для души. Вы слышали, как я пощипал пивовара Монтэга?
— Меня не было в городе.
— Я выиграл у него восемь тысяч за один вечер. «Теперь буду пить ваше пиво, мистер пивовар», — сказал я. «Его пьют все лондонские мерзавцы», — сказал он. Это было чудовищно невежливо с его стороны, но не все умеют проигрывать изящно. Что ж, я иду на Кларджес-стрит, хочу заплатить ростовщику Кингу часть процентов. Вы не собираетесь в ту сторону? Ну, тогда до свидания! Мы еще, разумеется, увидимся в клубе или на Пэл-Мэл Пэл-Мэл — еще одна улица Лондона, знаменитая своими клубами. Квартал, образованный улицами Сент-Джеймс и Пэл-Мэл, назывался «клубным районом» (clubland)..
И он неторопливо удалился.
— Этому молодому человеку суждено занять мое место, — мрачно сказал дядя, когда Бруммел вышел. — Он еще слишком молод и незнатного рода, но завоевал положение в обществе хладнокровным бесстыдством, природным вкусом и изысканной манерой выражаться. Никто не умеет грубить столь любезно. Уже сейчас в клубах его суждения соперничают с моими. Что ж, каждому свое время, и, когда я почувствую, что мое миновало, я больше ни разу не покажусь на Сент-Джеймс-стрит: вторые роли не по мне. А теперь, племянник, в этом сюртуке ты можешь появиться где угодно, так что, если хочешь, сядем в коляску и я покажу тебе город.
<…>
«Он завоевал положение в обществе хладнокровным бесстыдством, природным вкусом и изысканной манерой выражаться. Никто не умеет грубить столь любезно»
В тот вечер у Ватье, сидя подле дяди на красном бархатном диванчике, я впервые увидел кое-кого из людей, чьи слава и чудачества не забыты миром еще и по сей день. Длинный зал, с множеством колонн, с зеркалами и канделябрами, был переполнен полнокровными, громкоголосыми джентльменами во фраках, в белых шелковых чулках, в батистовых манишках, с маленькими плоскими треуголками под мышкой.
<…>
— Здесь и мистер Бруммел, сэр, — сказал я.
— Да, он сейчас к нам подойдет. У этого молодого человека есть будущее. Ты заметил, он так оглядывает залу из-под опущенных век, словно, придя сюда, оказал нам снисхождение? Мелкая самонадеянность невыносима, но, когда она доведена до предела, она уже заслуживает уважения. Как поживаете. Джордж?
— Вы слышали о Виркере Мертоне? — спросил Бруммел, подходя к нам в сопровождении еще нескольких щеголей. — Он сбежал с отцовской кухаркой и женился на ней!
— Как же поступил лорд Мертон?
— Сердечно поздравил сына и признался, что был излишне низкого мнения о его умственных способностях. Он намерен жить вместе с молодой четой и назначить им весьма солидное содержание при условии, что новобрачная будет исполнять свои прежние обязанности. Да, кстати, ходят слухи, что вы женитесь, Треджеллис!
— Пожалуй, нет, — ответил дядя. — Было бы ошибкой отдать все внимание одной, если оно доставляет удовольствие многим.
— Совершенно с вами согласен, точнее не скажешь! — воскликнул Бруммел. Разве справедливо разбить дюжину сердец ради того, чтобы осчастливить одно? На будущей неделе я отбываю на континент.
— Судебные приставы?
— Какая жалкая фантазия, Пьерпойнт! Нет-нет, я просто решил соединить полезное с приятным. К тому же разные мелочи можно купить только в Париже, и надо сделать кое-какие запасы на случай, если опять начнется война.
— Совершенно справедливо, — сказал дядя, по-видимому, решив перещеголять Бруммела в чудачестве. — Зеленовато-желтые перчатки я обычно выписывал из Пале-Рояль Пале-Рояль — дворец, принадлежавший сначала кардиналу Ришелье, затем королю, а с 1692 года — герцогам Орлеанским. В 1780-х годах Филипп Орлеанский построил вокруг прилегавшего к дворцу сада галереи с аркадами — и продал шестьдесят помещений в этих галереях, чтобы расплатиться с долгами. С тех пор Пале-Рояль стал одним из центров парижской торговли и развлечений. . Когда в девяносто третьем году разразилась война В 1793 году революционная Франция объявила Англии войну,, я на девять лет оказался отрезанным от своих поставщиков. Если бы мне не удалось нанять люггер Люггер — парусное судно. и провезти перчатки контрабандой, мне пришлось бы все эти годы носить английские, рыжевато-коричневые.
— Англичане — прекрасные мастера, когда надо изготовить утюг или кочергу, — сказал Бруммел, — но предметы более изящные им не по силам.
— У нас недурные портные, — заметил дядя, — но наши материи однообразны и в них чувствуется недостаток вкуса. Мы стали одеваться очень старомодно, и в этом виновата война. Она лишила нас возможности путешествовать, а ведь ничто так не расширяет кругозор, как путешествия. Вот, например, в прошлом году на площади Св. Марка в Венеции я увидел совершенно необычный жилет. Он был желтый, с очаровательным розовым мотивом. Да разве бы я его когда-нибудь увидел, если бы не путешествовал! Я привез жилет в Лондон, и некоторое время это был последний крик моды.
— Принц тоже носил такой.
— Да, он обычно следует моему примеру. В прошлом году мы так похоже одевались, что нас часто путали. Конечно, это мне не комплимент, но ничего не поделаешь. Принц часто жалуется, что на нем вещи выглядят хуже, чем на мне, но разве я могу ответить правду? Кстати, Джордж, я что-то не видел вас на балу у маркизы Дуврской.
— Нет, я проскучал там четверть часа. Странно, что вы меня не видели. Я, правда, почти не отходил от двери — ведь предпочтение вызывает ревность.
— Я пришел рано, — сказал дядя, — мне говорили, что там будет несколько сносных debutantes Debutantes (фр.) — «дебютантки», девушки, которых впервые вывезли в свет.. А я всегда бываю рад, когда можно хоть одной сказать комплимент. Это случается не часто, ведь я очень разборчив.
«Принц часто жалуется, что на нем вещи выглядят хуже, чем на мне, но разве я могу ответить правду?»
Так они беседовали, эти удивительные люди, а я глядел то на одного, то на другого и не мог понять, как они ухитряются не рассмеяться в лицо друг другу. Но нет, напротив, оба сохраняли полную серьезность, то и дело обменивались полупоклонами, раскрывали и закрывали табакерки, взмахивали обшитыми кружевом носовыми платками. Вокруг них собралась толпа, все молча слушали, и я видел, что разговор их воспринимается как состязание двух соперников — законодателей моды. Конец этой беседе положил герцог Куинсберри: он взял Бруммела под руку и увел его, а дядя выставил напоказ обшитую кружевом батистовую манишку и вытянул кружевные манжеты, всем своим видом словно говоря, что поле боя осталось за ним. С того дня прошло сорок семь лет. Где теперь все эти франты, где их изящные маленькие шляпы, удивительные жилеты, сапожки, в которые можно было глядеться, как в зеркало? Они жили странной жизнью, эти люди, и умирали странной смертью: одни накладывали на себя руки, другие кончали жизнь нищими, третьи — в долговой тюрьме, четвертые, самые блистательные, — в сумасшедшем доме в чужой стране.
