Эвакуация из блокадного Ленинграда
Из дневника ленинградской студентки Нины Дятловой
1–31 марта 1942 года
От Ярославля до Новосибирска едем месяц. Это изнурительный путь. На жестких лавках больно сидеть и лежать. Многострадальные студенческие пальтишки служат и матрасами, и одеялами, и единственной теплой одеждой. На теле синяки и пролежни. Опять стали исчезать мышцы. Первую неделю едем в пассажирских вагонах, а потом — в товарном поезде. В темных теплушках сколочены двухъярусные нары, установлены две чугунные печурки. Нары покрыты измятой соломой, лежим на них вповалку. Вскоре после переселения стали испытывать страшный зуд — в одежде оказалось множество паразитов. Они разъедают тело до кровоточащих болячек. Ночами невозможно уснуть. В вагоне остается все меньше знакомых студентов: они группами выходят в разных городах.
День за днем продвигаемся на восток. На станциях и разъездах стоим долгими часами, пропуская на запад эшелоны с солдатами, военной техникой, грузами. С запада нас перегоняют санитарные поезда с ранеными, платформы с поврежденной техникой, составы с оборудованием. Мы видим множество беженцев на вокзалах — с детьми, больными, стариками, с разными пожитками. Война выгнала их с родных мест, лишила крыши над головой. Поезда не вмещают всех желающих уехать, и они неделями сидят на вокзалах, голодные и измученные. Сердце сжимается от боли и жалости.
Мы убеждаемся, что на земле нет ничего ужаснее войны. В пути мы мало знаем о событиях на фронтах: нет ни радио, ни газет. Из теплушек выходим один раз в сутки. На эвакопунктах получаем горячий обед и сухой паек: буханку хлеба, сахар и пачку концентратов. Чем дальше едем, тем труднее с продуктами: хуже обеды, строже на выдаче сухого пайка. Подходят к концу деньги. Блокадный паек хлеба, проданный на рынке в декабре, кормит меня уже второй месяц в бесконечно долгом пути. Вспоминала женщину, купившую наш хлеб: спасла ли она свою девочку от голодной смерти? Деньги ее меня спасли.
Постоянно мучает голод, болит желудок от черного хлеба. На станциях, где нас кормят, поезд обычно загоняют на далекий запасной путь. Чтобы добраться до эвакопункта, нужно пройти десятки путей, заставленных поездами. Приходится лезть под вагоны на четвереньках, обходить кругом длинные хвосты составов, перелезать по лесенкам через вагоны. Мы часто рискуем попасть под колеса. В столовой и продпункте выстраиваются большие очереди. Уходит несколько часов на то, чтобы накормить всех эвакуированных с эшелона. Обратно возвращаемся поздней ночью с грузом: хлебом, сахаром, пакетами, обедом для тех товарищей, кто остался в вагоне караулить вещи. Пролезать под многочисленными составами — предел всех сил…
За те несколько часов, что мы стояли в очередях, на путях многое менялось: одни поезда уходили, другие прибывали. Часто мы сбивались с пути, теряли в темноте свой поезд, выходили к другим. Несколько раз бывало и так, что наш состав отгоняли на другой путь. Можно представить отчаяние и панику, когда мы, измученные, с трудом добирались до знакомого места, а поезда на линии не оказывалось: он ушел! Остались в вагоне все вещи, документы, утрачена возможность ехать дальше! Отстать от поезда — значило погибнуть в незнакомом месте среди заснеженных путей. Но каждый раз железнодорожники помогали нам найти свой состав.
В удостоверениях появляются все новые пометки о получении хлеба: «2/III — хлеб», «3/III», «6/III — хлеб, обед, упл.» «7 марта 1942 г. Кунгур», «19/III», «20/III — хлеб», «21/III хлеб, обед, упл.»…
Новосибирск. На остановке слышим команду: «Выгружайтесь с вещами!» Навсегда оставляем теплушки с широкими нарами. Сопровождающий ведет нас к эвакопункту. Здесь мы слышим неожиданную весть: это последний эвакопункт на нашем пути, а дальше должны ехать самостоятельно. Пассажиры окружили сопровождающего:
— Но у нас нет денег на билеты! Мы два месяца в пути! Все деньги потратили на питание!
— Товарищи, государство и так много сделало для вас. Вас везли бесплатно, обеспечивали продуктами в такое трудное военное время. Вы поправились, окрепли, теперь добирайтесь до нужных вам мест сами. Счастливого вам пути!
Постепенно все попутчики разошлись, мы остались на вокзале втроем. Огромный Новосибирский вокзал переполнен. Люди сидят на узлах и чемоданах, лежат по всем углам на полу. Плачут ослабевшие дети. Мы узнали, что многие по неделям не могут достать билеты на поезда. В билетных кассах стоят огромные очереди. Поезда осаждают яростно, пробиться в вагоны не каждый может даже с билетом. Наше положение оказалось безвыходным: денег на покупку билетов нет, нет продуктов и пропусков в столовую… Двое суток живем на вокзале, спим на холодном голом полу. Продуктов и хлеба купить невозможно, мы ничего не едим. Потеряли всякую надежду уехать, впали в отчаяние. Решили обратиться в облоно, чтобы устроиться здесь на работу, но получили отказ: в область наехало очень много эвакуированных. Мы обращаемся к работникам железной дороги, а те лишь разводят руками. Заходим в кабинеты и комнаты, просим помочь уехать, показываем документы, но нас направляют в другие кабинеты и комнаты. Так дошли мы до заместителя начальника вокзала. Это был пожилой усталый человек с внимательными глазами. Он усадил нас, выслушал, просмотрел документы. Со слезами рассказали мы о блокаде, о трудном двухмесячном пути, о денежных трудностях.
— Пожалуйста, помогите нам уехать! Трое суток живем без еды и без денег, а ведь мы совсем недавно умирали от голода. Еще очень больные и слабые, долго не выдержим. Обидно и несправедливо умирать сейчас, после всего, что уже пережито. Спасите нас!
Он слушал с сочувствием и затаенной болью, тепло и душевно говорил с нами. Мне подумалось, что и у него есть дети, которые тоже попали
На всю жизнь я сохраню благодарность к человеку, который
Комментарий историка Олега Будницкого
Я думаю, что у многих людей, знающих о трагедии Ленинграда — а знают об этом у нас все, — закономерно возникает вопрос, почему не были вывезены из города люди, почему не было массированной эвакуации. Отчасти потому, что все-таки не думали, что нацисты сумеют блокировать город, а во‑вторых, эвакуация была. Другое дело, что она оказалась изначально не слишком массовой. До начала блокады, до того, как нацисты у станции Мга перерезали железную дорогу, было вывезено 636 тысяч человек. Это, худо-бедно, 282 эшелона.
Но мало кто знает, что эвакуация возобновилась зимой 1941/42 года. В самые тяжелые блокадные дни сумели подвести несколько ниток железной дороги к тому берегу Ладожского озера. И через Ладогу, по Дороге жизни, автотранспортом людей везли на другую сторону. И вывезли почти полмиллиона человек, около 500 тысяч жителей.
Кстати, одним из парадоксов этой эвакуации было то, что из блокадного города высылали людей по политическим и иным мотивам. То есть ранее судимых или тех, у кого была «неправильная» национальность: немцев, финнов, которые считались потенциально антисоветскими элементами.
Решение об эвакуации населения было принято Государственным комитетом обороны 22 января 1942 года. И главным средством вывоза была железная дорога, после того как людей доставляли на берег Ладоги.
Надо сказать, что по ту сторону, конечно, было гораздо легче, чем в блокаде, особенно в первую блокадную зиму. Тем не менее людям, которых вывезли, еще нужно было выжить. Это очень отчетливо видно по дневнику Нины Дятловой, студентки естественного факультета Педагогического института им. Герцена.
Девочки-студентки, которых эвакуировали и которых направили, распределили в Сибирь, для того, чтобы там они преподавали в школах, были очень слабы. Их поначалу немножко откармливали, приводили в чувство. И потом они двинулись по железной дороге к местам назначения. Для Нины Дятловой это был Иркутск.
Вы поняли из отрывка, как проходил этот путь. И все-таки в этом тяжелом пути есть контрапункт, переломный момент, когда Нина с подругой оказываются на вокзале в Новосибирске и у них, в общем, нет денег и нет никакой реальной возможности получить билет на поезд. В отчаянии они идут к начальнику вокзала и получают помощь, а это было отнюдь не частое дело. В итоге Нина Дятлова добралась до Иркутска, осталась в деревне близ него и преподавала там всю жизнь.
А уже в наше время, в начале XXI века, вышел ее дневник, который она вела все это ужасное время. И это редкий из ленинградских дневников, который имеет оптимистический конец — она добралась до места, выжила и прожила долгую жизнь.
