Нам 10 лет!
За эти годы мы выпустили сотни курсов, десятки подкастов и тысячи самых разных материалов об истории культуры. Если хотите порадовать нас, себя или даже кого-то еще, вы знаете, что делать
Оформить подписку
P.S. Кстати, вы нажали на изображение средневекового хрониста. Он преподносит рукопись Филиппу Смелому, но мы считаем, что у него в руках летопись Arzamas.
Monk
КурсНесоветская философия в СССР (18+)ЛекцииМатериалы

Расшифровка Перед шлагбаумом

Содержание пятого эпизода из курса Александра Архангельского* «Несоветская философия в СССР»

18+

В середине 1970-х послевоенное философское поколение достигло зрелости. Это тот самый период, когда можно и нужно предъявить миру и коллегам то, что ты наработал, ту сумму идей, с которой ты надеешься войти в историю философии. Они все были амбициозными — на меньшее, чем войти в историю, они не соглашались. Некоторые считали, что они в этой истории вообще все переделают. И в это самое время их начинают лишать площадок, на которых они могли себя обществу предъявить.

Тем не менее возникает, может быть, последний анклав в их жизни — это Инсти­тут психологии Академии наук. На работу туда большинство не брали, но там возникла как минимум лекци­он­ная площадка, где можно было пого­во­рить с образован­ным сословием о том, что ты, философ, психолог, наработал за все эти годы, с какой идеологией, с какой методологией ты выходишь к городу и миру.

Пожалуй, проще всех предъявить результаты проделанной работы было тем из послевоенных философов, кто пошел в психологию и социологию. Психологами, педагогами выдающегося масштаба стали как минимум двое — это Василий Давыдов и Эвальд Ильенков.

Разработки Давыдова лягут в основу целой педагогической модели Элько­нина — Давыдова, на основе этой модели в 1990-е годы будут разрабатываться новые школьные программы. Если чуть-чуть упростить, схематизировать, то основ­ная идея эльконинской и давыдовской школы заключается в том, чтобы выта­щить из чересчур социализованного ученика его спящее «я», не разрушив при этом его союза, контакта с миром.

Рядом находится практика, может быть, единственного из всех философов поколения 1947 года, кто сохранил незыблемую верность марксизму, Эвальда Ильенкова. Эвальд Ильенков вообще удивительная фигура. Книжки его пере­читывать сегодня довольно трудно, потому что попытки сохранить верность марксизму в то самое время, как марксизм догматизируется, — это довольно тяжелые попытки. Это еще тяжелее, чем пробиться к марксизму, когда тебя к нему не пускают. Одно дело — пробуриваться сквозь толщу социального сопротивления, а другое дело — считать живыми те идеи, которые для боль­шинства умерли. Но то, как в своей жизненной и педагогической практике реализовывал свои марксистские воззрения Эвальд Ильенков, заслуживает внимания.

Ильенков так же, как и Давыдов, так же, как и Зинченко  Владимир Зинченко (1931–2014) — психолог, один из создателей российской инженерной психологии и эргономики., стоял на том, что лич­ность подавляется классовыми отношениями, что человек и при капи­та­лизме, и при социализме оказывается живым придатком машины в широком смысле слова. Он не обязательно стоит за станком, но он механизирован, общество сводит его к частичности, описывает человеческую личность через функцию. Человек — это не то, что он из себя представляет, а та социальная функция, которую он может предъявить городу и миру.

В своих книжках, может быть, Ильенков этот путь от функции к целому не нашел, а в прак­тике — несомненно. Он взял группу слепоглухо­немых школь­ников и попытался сделать то, что социальная практика до сих пор отрицала, — превратить их в полноценных участников научной жизни. Эти талантливые школьники, которых он вел, поступили на психфак МГУ и окончили его. Он взял детей из Загорского интерната и нескольким людям подарил иную судьбу — то, чего у них не было бы ни при каких других обстоятельствах. Это стало делом его жизни. Хотя судьба его складывалась трагически. Найдя себя как педагога и не найдя себя как философа, разочаровавшись, видимо, в том, что он исповедовал, в конечном счете Эвальд Ильенков покончил собой.

Иная история связана с Мерабом Мамардашвили, который, наверное, все-таки самый крупный философ, если чуть более узко понимать профессию фило­софа. Он пишет, прямо скажем, темно и вяло, книжки его читать — не боль­шое удовольствие. Исключение, может быть, когда он пишет в соавторстве, в част­­ности книгу «Символ и сознание» со своим другом Александром Пяти­горским. Но в целом его письменные работы — не главное, что он создал. Главное, что он создал, — это язык устного философствования, язык раз­мышления.

Советский философ, даже умный советский философ, — это все-таки догматик и начетчик, это человек, который сообщает вам готовый вывод, он даже инто­национно ввинчивает вам в мозги мысль, которую он уже заранее придумал. Мераб Мамардашвили учил размышлять вслух, не имея готового ответа о пред­мете своего размышления.

Он читал публичные лекции, лекции в Институте философии, в Тбилисском государственном университете (часть его жизни прошла в Тбилиси) и в Ин­сти­туте психологии. В частности, цикл, посвящен­ный Декарту, был прочитан им в Москве, а цикл, посвященный Канту, — в Тбилиси. Это были не историко-философские лекции — они только выдавали себя за историко-философские. Это было классическое картезианское размышле­ние — то есть попытка рефлек­сии любого понятия, выстраивания его и связи с философскими школами современности.

В частности, он сомкнул своего любимого Сартра (любимого оппонента — он ни в чем с ним не согласен) со своим не менее любимым оппонентом Декартом. Казалось бы, что общего между абсолютным рацио­налистом и абсолютным иррационалистом? Мамардашвили брал знаменитую статью Сартра «Экзистенциализм — это гуманизм», сообщавшую челове­честву о том, что бог умер, и связывал это с декартовской прямой «Я мыслю, следовательно, существую». В этой формуле он менял вроде бы нечто незна­чительное, а на са­мом деле главное — «Я мыслю». Что значит мыслить? Мыслить — значит, ставить себя на один уровень с тем, кто порождает смыслы. Кто порождает смыслы? Бог. Я мыслю, следовательно, я выхожу на ту прямую, где меня встречает Бог. Выходя на ту прямую, где меня встречает Бог, я обре­таю свое существование, я существую, я есть, я не случайная частица бытия, а нечто закономерное в этой беззаконной Вселенной. И это предмет его посто­янных размышлений — попытка связать Декарта, слишком далекого, с Сарт­ром, слиш­ком близким. Сартр к этому времени уже окончательно сошел с катушек, стал маоистом. В этом качестве он уже был не очень интересен Мамардашвили, а вот в качестве человека, перевернувшего философские представления ХХ ве­ка, — несомненно.

И это то, над чем он размышлял, еще не зная, что самым, может быть, главным из того, что он сделает, будет не академическое философствование, а почти сократовское философское размышление об окружающей жизни. Он предъ­явит свой новый дар — дар философствующего публициста. Там он преодолеет свое косноязычие, свою зауму, он начнет изъясняться почти просто, так про­сто, что это превратит его в общего учителя нескольких поколений, в том числе и художников.

К примеру, во вгиковском фильме совсем молодого Сокурова все строится вокруг того, что таксист, потерявший смысл жизни, включает радио и там звучит голос Мамардашвили. И это включает этого таксиста, едущего сквозь ночь, в переживания о своей причастности к тайным основам бытия и восста­навливает его личность. Он начинает мыслить, то есть выходит на ту прямую, которая сопоставляет его, маленького и смертного, с вечным и бессмертным Богом, не умершим и не исчезнувшим никуда. И этот маленький таксист, следовательно, существует. Эта декартианская формула реализована в сюжете сокуровского фильма, который большинство не видело, поскольку он вгиков­ский, это короткометражка.

Что касается Георгия Щедровицкого, самого амбициозного из всего поколения 1947 года, то он первым попал под раздачу, его увольняли, исключали из пар­тии. Он отка­зывался идти на компромисс, потому что, в отличие от своих коллег, слишком хорошо изнутри своей семейной истории представлял, чем за­кан­чивается этот ком­про­­мисс: он из высокопоставленной, связанной со спец­службами научно-техниче­ской семьи, и он видел сам, что с человеком проис­ходит, если он всту­пает на этот путь компромиссов.

Но ему и не нужно было никакое место работы, никакие «Проблемы мира и социа­лизма», никакой ИМРД. Он мог работать где угодно. Его жизненная задача и его философия заключались в том, что нужно разобрать все суще­ствую­щие методы описания человека и мира и собрать их заново в другом порядке. Методология — то, на что он делал ставку, — позволяет решать любые задачи на любом месте на основе философского решения. Поэтому он мог работать в Институте дошкольного воспитания и писать методички о высажи­вании детей на горшок. Он мог работать в Спорткомитете и помогать выстраи­вать модели продвижения спортсменов к их олимпийским результатам. Он мог работать в Институте технической эстетики, пока его оттуда не выгнали за от­каз осудить своего ученика-диссидента. Он мог работать где угодно, потому что его задача — выстроить такую модель научного описания мира, которая позволит этот мир менять и рационально им управлять.

Правда, в обертонах рассуждений Щедровицкого слышатся и некоторые страш­новатые нотки: человек есть случайное проявление разума, если бы судьба мира пошла иначе, машина вполне могла бы заменить человека. Более того, он потом создаст своих последователей, методологов, будет вести семи­нары уже в конце 1980-х — начале 1990-х. Когда исполнится 10 лет методо­логическому движению, он выйдет на трибуну, посмотрит на толпу своих последователей и скажет, что неплохо было бы вас сжечь. Это та мысль, кото­рая не нуждается в гуманности, она нуждается в эффектив­ности. И вообще говоря, одним из создателей теории эффективности был Георгий Петрович Щедровицкий.

Из тех, кто реализовал себя в полной мере в некоем ином ракурсе, был, конечно, Александр Моисеевич Пятигорский. Начинавший как философ, продолживший как индолог, он в конечном счете реализовал себя как фило­соф­ский писатель. Вообще это очень в русской традиции: если мы посмотрим на великих русских философов той поры, когда еще традиция не прервалась, то лучшие из них — это не философы в западном смысле слова, не философы в том смысле, в каком философ Кант, а философы в том смысле, в каком фило­соф Владимир Сергеевич Соловьев, в каком философ Бердяев, то есть писатели о мысли, писатели, для которых мысль является героем. Они в том смысле фило­софы, в каком философ Пруст — кстати, любимый литератор и предмет постоянных размышлений Мамардашвили, философ, для которого время явля­ется героем (это позволяет ему менять структуру повествования). Недаром и Александр Зиновьев реализовал себя как блестящий логик, получивший все привилегии от советской власти, — любимец ЦК КПСС, пока он был логиком, и враг, как только он занялся философской литературой, но состоявшийся прежде всего как философский писатель и создатель антиутопий.

Повторяю, им пришлось предъявлять результаты проделанного, пройденного ими пути в тот самый момент, когда история попыталась закрыть перед ними шлагбаум.

Хотите быть в курсе всего?
Подпишитесь на нашу рассылку, вам понравится. Мы обещаем писать редко и по делу
Курсы и подкасты
Что мы знаем о Бетховене
Кто такие народники и чего они хотели
Уроки музыки
Вавилон и вавилоняне
Что мы знаем о Бетховене
Все курсы
Спецпроекты
Да будет свет. Как древние евреи объясняли мир?
Детский курс библеиста Светланы Бабкиной
История евреев
Исход из Египта и вавилонское пленение, сефарды и ашкеназы, хасиды и сионисты, погромы и Холокост — в коротком видеоликбезе и 13 обстоятельных лекциях
Искусство видеть Арктику
Подкаст о том, как художники разных эпох изображали Заполярье, а также записки путешественников о жизни на Севере, материал «Российская Арктика в цифрах» и тест на знание предметов заполярного быта
Лекции
11 минут
1/6

Возвращение философии (18+)

Кто, как и почему в сталинское время стал заниматься философией — спустя четверть века после того, как ее традиции были уничтожены

Читает Александр Архангельский*

Кто, как и почему в сталинское время стал заниматься философией — спустя четверть века после того, как ее традиции были уничтожены

12 минут
2/6

Дворец под колпаком (18+)

Как выпускники философского факультета МГУ создали территорию свободы в журнале — рупоре коммунистических партий в начале 1960-х годов

Читает Александр Архангельский*

Как выпускники философского факультета МГУ создали территорию свободы в журнале — рупоре коммунистических партий в начале 1960-х годов

11 минут
3/6

Невероятный институт (18+)

Как в советском академическом институте читали передовые буржуазные газеты, изучали театр, движение хиппи и современную западную философию

Читает Александр Архангельский*

Как в советском академическом институте читали передовые буржуазные газеты, изучали театр, движение хиппи и современную западную философию

15 минут
4/6

Удавка сжимается (18+)

Как советские танки, вошедшие в Прагу в 1968 году, положили конец существовавшим прежде возможностям заниматься гуманитарной наукой

Читает Александр Архангельский*

Как советские танки, вошедшие в Прагу в 1968 году, положили конец существовавшим прежде возможностям заниматься гуманитарной наукой

15 минут
5/6

Перед шлагбаумом (18+)

Что сделали философы для школьников, слепоглухонемых людей, для литературы, кинематографа и для изменения мира

Читает Александр Архангельский*

Что сделали философы для школьников, слепоглухонемых людей, для литературы, кинематографа и для изменения мира

10 минут
6/6

Победа и разочарование (18+)

Что подарили миру советские философы: осознание невозможности изменить действительность или возрожденный язык философствования?

Читает Александр Архангельский*

Что подарили миру советские философы: осознание невозможности изменить действительность или возрожденный язык философствования?

Материалы
Элементарный путеводитель по философии XX века
9 немецких, французских и англосаксонских традиций в философии Новейшего времени
Карта интеллектуальной Москвы 60-х годов
Важные места, в которых проводила время молодежь
11 афоризмов Аверинцева
Высказывания и суждения Сергея Аверинцева, записанные Михаилом Гаспаровым
Как пропихнуть в научное издание непроходную статью
Способы обойти цензуру в СССР в 1960–70-х годах
10 высказываний Мамардашвили
Цитаты из лекций и статей, которые помогут понять Россию и не только
Десять шестидесятников о своей молодости
Режиссеры, писатели и артисты — о консервах, брюках и свободе
7 запрещенных фильмов шестидесятых
Советские картины про деревню, гуманность и 50-летие Октября, пылившиеся на полках
16 реплик Александра Пятигорского
Фрагменты из съемок о свободе, думании, смерти и о других философских предметах
Философский пароход в цифрах
Количество кальсон, сумма ненаписанных книг, время до апоплексического удара Ленина
Хроника отношений культуры и власти эпохи застоя
События, без которых невозможно представить культурную картину мира XX века
Ученый о благодати и благодарности
Сергей Аверинцев разбирает притчу об исцелении десяти прокаженных
Правда из «Комсомольской правды»
Советы, которые давали советские граждане советской власти в 1960-х годах
Сталин — философ
10 высказываний Иосифа Сталина о философии
Александр Архангельский*: «История сильнее вождя»
Как читать Карла Маркса
Художник Гутов рассказывает о философе Лифшице — одном из тех, кто понял Маркса правильно
Homo soveticus
Не всегда приятный человек в описании социолога Юрия Левады
Пятигорский на могиле Пруста
Философ поминает и вспоминает французского писателя
Коммунисты поздравляют коммунистов
Поздравления журналу «Проблемы мира и социализма»
Отличите Маркса от не‑Маркса
Угадайте, какое высказывание принадлежит основателю диалектического материализма
Секс, наркотики и рок‑н‑ролл в советской прессе
Вудстокский фестиваль глазами будущего театрального критика Виталия Вульфа
Паола Волкова о том, что больше не повторится
Искусствовед вспоминает о шестидесятых
Вячеслав Глазычев о времени без надежды
Профессор Архитектурного института о том, что никто не знал того, чем занимался
Элитный детский дом
Фильм о детях опальных лидеров и революционеров из 85 стран мира
Виталий Вульф о неприкаянности
Театровед о секретах работы в советском институте и об антисоветчиках
«Россия, одумайся, ты одурела!»
Речь Юрия Карякина после победы на думских выборах 1993 года партии Владимира Жириновского
«История моего сожительства»
Стихотворение доктора философских наук о восприятии марксизма советской интеллигенцией
Философский футбол
Легендарный скетч комик‑группы «Монти Пайтон»
Фильм о Мерабе, снятый его учеником
О философе вспоминают Эдуард Шеварднадзе, Юрий Левада, Отар Иоселиани, подруги и друзья