10 хрестоматийных работ Эрика Булатова

Одна из самых известных картин раннего Була­това. «Этот идущий из абсолютной глубины, из бесконечной простран­ственности свет и со­став­ляет основу всякого света, любой осве­щен­ности. Настроившись на него, вскрыв этот свет для себя, и не в „жизненной практике“, а прежде всего на картине, внутри картины, Эрик уже навсегда придал своему искусству ту основу и те глубинные абсолютные характеристики, среди которых на равных существует пережива­ние и воздействие этого света как „благого“, „прекрасного“» (Илья Кабаков, из книги «60–70-e… Записки о неофи­циальной жизни в Москве»).

В начале 1970-х годов Эрик Булатов создает первые картины-конструкции, картины-проекты, сталкивающие иллюзорное про­стран­ство классического пейзажа с фикси­рующими плоскость холста жесткими помехами в виде пла­кат­ных, геральдических или текстовых вставок. Здесь вместо линии горизонта мы ви­дим орденскую ленту или красную ковровую дорожку — со­ветские символы успеха. Именно такое сопоставление в одной картине образов, заим­ствованных из идеологизированного про­стран­ства советской реальности, и лирических ландшафтов, слова и изображения позво­лило крити­кам и историкам искусства причис­лить Булатова к основателям соц-арта и важ­нейшим фигурам московского концептуализма.

В этой картине главное — противодей­ствие, столкновения разнонаправленных движений: людей, идущих по тротуару вперед, в перспек­тиву сужающейся аллеи; машин, стремящихся по дороге, и шагающего навстречу им всем мону­мен­тального Ленина на огромном плакате, перед которым выстелена дорожка неухожен­ного газона. Динамичная фигура Ильича на «сакраль­ном» белом поле кажется более реальной, чем городской пейзаж, символи­зирующий мир социу­ма, существующий как будто в параллель­ной плоскости.

«Пространство есть свобода», — утвер­ждает Эрик Булатов, располагающий одну из главных совет­ских аксиом на фоне неба. Движение облаков отрывает красные буквы от небесного фона, наме­кая на возможность просочиться сквозь идеологическую преграду.

Мир советского рая, где дружат народы и де­мон­стрируются достижения на­родного хо­зяйства; манящая рябь торжественного круг­лого водо­ема — фонта­на; задумчивая герои­ня — совре­менная ипостась призрачных девушек Борисова-Мусатова, — все это подкре­пля­ется гостеприимным призывом «Добро пожаловать». Но окраска слов, предупреждаю­щая об опасно­сти, и знако­мый шрифт вызывают неизбежные ассоциации с другим посланием, отделяю­щим посто­ронних от избранных.

Картина, посвященная вопросам восприя­тия искус­ства в современном мире. Монохромные фигуры зрителей почти полностью заслоняют пространство зала, в глубине которого виден фрагмент самого знаменитого шедевра Лувра, его главного аттракциона. В работе Булатова в контакт с реальным зрителем вступают лишь «Мона Лиза» и свидетель, роль которого пору­чена мальчику на переднем плане.

«Картина и зрители» изображает экскур­сантов в зале Третьяковской галереи, которые стоят перед «Явлением Христа народу» Александра Иванова. Это не просто свидетельство диалога современного художника с одним из знаковых творений в истории русского искусства — Булатов выстраивает особую модель восприя­тия, которая должна разрушить границу между реальным и воображае­мым, комментируя свой замысел так: «Что касается „Картины и зрите­лей“, то там речь идет не об Александре Иванове, в общем, а о том, чтобы возник контакт между зрителем и тем, что происходит в картине. У Иванова этого не получилось, а почему и что бы такое сделать, чтобы это получилось? Чтоб Христос мог действительно выйти с картины сюда».

В конце первого десятилетия нового века Эрик Булатов создает ряд картин, в которых домини­рующим оказывается черный цвет — тьма, поглотившая реальность. Поток света, прони­кающий сквозь «разрез» в ранних произведе­ниях, световой тоннель, пронизывающий, проби­вающий плоскость картины, сменяется еле заметной щелью, сквозь которую проникает белый луч.

Слова повторяют изображение — буквы впива­ются в небо, облака темнеют, превращаясь в тучи, тревогу усиливают громадные черные буквы. «Поведение слова, его движение в про­странстве, его взаимоотношения с другими элемен­тами картины становятся содержанием картины и целью выражения», — гово­рит Була­тов. Слова, идущие на нас из глубины холста, разрастающиеся к верх­нему краю и вторящие движению облаков, подчеркивают напряжен­ную дина­мику композиции.

Визуальная формула стихотворения Всеволода Некрасова, построенная на мног­о­кратном повторении утвер­ждения «свобода есть». В решетку фаль­шивых лозунгов, разрывая плоскость холста, вторгается небо и затягивает в глубину слово «свобода», оторвавшееся от идеоло­гической мантры и обретшее само­стоятель­ность.