Что читать о Византии

Популярная монография о том, что такое Византия, и еще пять важных книг, без которых представление о византийской культуре было бы иным

Подготовил Лев Луховицкий

Научная литература о Византии необъятна. Дважды в год самый авторитетный международный византиноведческий журнал Byzantinische Zeitschrift (буквально — «Византийский журнал») составляет аннотированную библиографию новых работ по византинистике, и обычно выпуск объемом в 300–400 страниц включает от 2500 до 3000 пунктов. Ориентироваться в таком шквале публикаций непросто. Тем более что это литература на разных языках: византиноведение (как и, к примеру, классическая филология) так и не стало англоязычной дисциплиной, и каждый византинист обязан читать минимум на немецком, французском, итальянском, новогреческом и латыни (латынь для византинистов не только язык источников, но и рабочий инструмент: в соответствии с традицией именно на ней по сей день пишутся предисловия к критическим изданиям). В начале XX века в этот обязательный список входил и русский язык, а сейчас все более сильные позиции завоевывает турецкий.

Именно поэтому даже важные книги переводятся очень редко. Парадоксально, но даже программная книга Карла Крумбахера «Geschichte der byzantinischen Litteratur» («История византийской литературы»), заложившая в конце XIX века основы научного византиноведения, не переведена полностью ни на один европейский язык, кроме новогреческого. Ситуация с переводами на русский еще плачевней — основополагающие работы на нем прочитать нельзя.

В приведенный ниже список попала одна популярная монография, призванная объяснить, что такое Византия, человеку, впервые задавшемуся этим вопросом, и пять «классических» книг, оказавших большое влияние на развитие византиноведческой мысли. Это либо работы русскоязычных ученых, либо монографии европейских исследователей, доступные в переводе (впрочем, качество перевода не всегда высоко, и при возможности всегда лучше обращаться к оригиналу). В список не вошли важные книги, посвя­щенные отдельным фигурам византийской культуры  Например, Любарский Я. Н. «Михаил Пселл. Личность и творчество. К истории византийского предгуманизма» (М., 1978); Мейендорф И., протопресв. «Жизнь и труды святителя Григория Паламы: введение в изучение» (2-е изд. СПб., 1997)., или глубокие исследования, вскрывающие какой-то узкий пласт византийской культуры  Оустерхаут Р. «Византийские строители» (М., Киев, 2005); Тафт Р. Ф. «Византийский церковный обряд» (СПб., 2000)., поскольку рекомендовать такого рода частные исследования для первого знакомства с Византией было бы неправильно.

Джудит Херрин. «Византия: Удивительная жизнь средневековой империи»

Профессор Джудит Херрин (р. 1942) написала свою популярную монографию о Византии — если, конечно, верить предисловию, а не считать его литературной игрой — после того, как не сумела ответить на вопрос рабочих, делавших ремонт в ее кабинете в лондонском Кингс-колледже: «А что такое Византия?» (Это загадочное слово они заметили на двери ее кабинета.) От книги, которая вряд ли откроет что-то новое специалисту, но будет полезной всякому, кто задается тем же вопросом, что и герои предисловия, не стоит ждать последовательного изложения византийской истории — по признанию автора, это лишь «ассорти мезе» (этим изначально персидским словом называют закуски по всему Средиземноморью), призванные не насытить, а лишь раздразнить аппетит читателя. Книга выстроена по хронологическому принципу (от основания Константинополя до его падения), но ее главы сделаны сознательно разновесными — на одном уровне могут оказаться, на первый взгляд, необъятные темы «Греческое православие» или «Византийская экономика» и совсем частные «Василий II Болгаробойца» и «Анна Комнина».

Херрин предлагает взглянуть на историю Византии не как на бесконечную череду императоров, полководцев и патриархов с непривычными для европейского уха именами, а как на историю людей, создавших цивили­зацию, которая в VII веке защитила собой Европу от арабской угрозы,
а в XIII–XV веках заложила основы европейского Возрождения — и тем не менее среднему современному европейцу совершенно не знакома и сводится в его представлении к стереотипам о коварстве, обскурантизме, лести и притворстве. Херрин мастерски расправляется с этими стереотипами, унаследованными еще от Монтескьё и Эдуарда Гиббона, одновременно и остраняя, и приближая Византию. Она описывает Византию с помощью изящных парадоксов («Культурное влияние Византии росло обратно пропор­ционально ее политической мощи»), но одновременно показывает, как эта, казалось бы, бесконечно далекая цивилизация прорывается в окружающий нас мир, делясь детскими впечатлениями от мозаик Равенны или анализируя выступление папы римского Бенедикта XVI 2006 года, в котором он ссылался (впрочем, если верить Херрин, не вполне корректно) на антиисламские высказывания императора Мануила II Комнина.

Herrin J. Byzantium: The Surprising. Life of a Medieval Empire. Princeton, N. J., 2008.
Альтернатива: Херрин Дж. Византия. Удивительная жизнь средневековой империи. М., 2015.

Александр Каждан. «История византийской литературы»

Незавершенный проект Александра Каждана (1922–1997), к которому он шел долгие годы, постепенно двигаясь от занимавшей его в молодости социально‑экономической проблематики к истории византийской литературной эстетики. Работа над томами началась в 1993 году и к моменту, когда Каждан ушел из жизни, ни один из них не был полностью готов к печати. Опубликованы книги были только спустя девять лет, причем в Греции, из-за чего они практически не попадали в библиотеки и книжные сети.

Опубликованные тома — лишь малая часть того, что должно было быть написано. Они охватывают период темных веков (сер. VII — сер. VIII века), эпоху монашеского возрождения (ок. 775 — ок. 850 года) и время византийского энциклопедизма (850–1000 годы). Каждан не успел написать ни про Михаила Пселла, ни про так любимого им Никиту Хониата (впрочем, тут некоторой компенсацией может служить сборник его статей «Никита Хониат и его время» (СПб., 2005).

Название книг Каждана вряд ли обратит на себя внимание читателя, незнакомого с обстоятельствами. Между тем за простотой заглавия скрывается полемика с основателем византинистики Карлом Крумбахером и его необъятным и по-немецки дотошным справочником «История византийской литературы» (в черновиках и личной переписке Каждан даже сокращал свою книгу как GBL, как будто бы писал ее не на английском, а на немецком). Книги, заменившие в середине XX века устаревший компендиум Крумбахера (например, работы Герберта Хунгера по высокой светской литературе или Ханса Георга Бека по церковной письменности и народноязычной словесности), также представляли собой скорее справочники — подробные, сложно структурированные, но лишенные каких бы то ни было эстетических оценок перечни текстов с исчерпывающей источниковедческой характеристикой и полной библиографией.

Задача Каждана была иной — вернуться к вопросу об «удовольствии, получаемом при чтении греческого средневекового литературного текста», попытаться оценить византийскую литературу «по ее собственным меркам», разобраться в вопросах литературного стиля. Именно поэтому форма книги импрессионистична — Каждан отказался от попытки охватить все литературное наследие Византии и создал цикл хронологически последовательных литературоведческих зарисовок-эссе, подчас почти лишенных справочно-библиографического аппарата. В центре каждого из них стоит ключевая для той или иной эпохи фигура писателя, а авторы меньшей величины, действующие в орбите главного героя или же продолжающие заданный им вектор, упоминаются лишь вскользь.

«История византийской литературы» Каждана окончательно утвердила права литературоведческого, а не источниковедческого подхода к памятникам византийской словесности и вызвала лавинообразный рост числа работ по византийской литературной эстетике.

Kazhdan A. A History of Byzantine Literature (650–850) (in collaboration with L. F. Sherry and Ch. Angelidi). Athens, 1999. Kazhdan A. A History of Byzantine Literature (850–1000). Ed. Ch. Angelidi. Athens, 2006  Свои последние книги Александр Каждан писал на английском языке — поскольку с 1979 года он жил в США и работал в византиноведческом центре Думбартон-Окс..
Альтернатива: Каждан А. П. История византийской литературы (650–850 гг.). СПб., 2002.
Каждан А. П. История византийской литературы (850–1000 гг.). Эпоха византийского энциклопедизма. СПб., 2012.

Игорь Медведев. «Византийский гуманизм XIV–XV веков»

Первое издание книги нынешнего главы санкт-петербургской школы византиноведения Игоря Медведева (р. 1935) состоялось в 1976 году; для второго издания 1997 года она была дополнена и переработана. Монография Медведева ставит вопрос о гуманистических тенденциях в культуре Поздней Византии (XIV–XV веков) и о типоло­гическом сходстве этих тенденций с чертами западноевропейского Ренессанса.

Центральная фигура книги — философ-неоплато­ник Георгий Гемист Плифон, который на излете византийской истории предложил программу радикального обновления империи на основе возрождения языческих олимпийских культов. Преданный забвению в Византии (самая скандальная его книга, «Законы», была уничтожена константинопольским патриархом Геннадием Схоларием), Плифон, представ­лявший собой невообразимое сочетание византийца — интеллектуала и нео­язычника, неизменно интриговал и интригует исследователей (к примеру, в прошлом году в престижном английском издательстве Ashgate вышла новая четырехсотстраничная книга о Плифоне с подзаголовком «Между эллинизмом и ортодоксией»). Добавленная Медведевым во втором издании книги глава «Апофеоз Плифона» носит характерный подзаголовок «Новая историогра­фическая волна».

Согласно Медведеву, в XIV–XV веках в византийской элите сформировалась особая среда, в которой получили распространение тенденции, в чем-то родственные идеям итальянского гуманизма. Самые яркие представители этой среды (Плифон и писатель Феодор Метохит) были готовы предложить Византии «эллинистическое» будущее, основанное на идеологии «светского гуманизма» и открытом признании единства греческой культуры от Антич­ности до Средневековья. Однако возможность этой альтернативной истории так никогда и не стала реальностью, поскольку «византийская церковь, „одобрив учение св. Григория Паламы… решительно отвернулась от Возрождения  По мнению Медведева, обоснованный Григорием Паламой исихазм — монашеская и аскетическая практика, позволяющая человеку соединиться с Богом, — являлся «обскурантизмом», а его победа не оставила никакого пространства для свободных дискуссий о вере: возникла система «политического преследования по образцу католической инквизиции», и теперь за «зачатки нового видения мира, нового мировоззрения, рожденного ренессансной эпохой, людям приходилось проливать кровь».“ (цитата из Иоанна Мейендорфа  Иоанн Мейендорф (1926–1992) — американский историк церкви, исследователь исихазма.), а в 1453 году турецкий клинок прервал окончательно политическое существование Византии». Сегодня, когда церковная составляющая византийской культуры затмевает в массовом сознании все остальные, такое соположение «заслуг» Константинопольской церкви и турок, равно как и весь антиисихастский пафос книги, звучит особенно актуально.

Медведев И. П. Византийский гуманизм XIV–XV вв. 2-е издание, исправленное и дополненное. СПб., 1997.

Сергей Аверинцев. «Поэтика ранневизантийской литературы»

Книга Сергея Аверинцева (1937–2004), пожалуй, самое популярное издание со словом «византийский» в заглавии, когда-либо опубликованное в России. Она многократно переиздавалась и входит в списки литературы для студентов не только специализированных византиноведческих кафедр.

Книга одновременно и легка, и трудна для чтения. Она почти лишена справочно-библиографического каркаса и намеренно путает читателя заголовками-загадками никак формально не структурированных разделов: «Бытие как совершенство — красота как бытие», «Согласие в несогласии», «Мир как загадка и разгадка». Книга представляет собой не последовательное изложение этапов литературного процесса в Средиземноморском регионе и не справочник по жанрам, а собрание написанных ярким, образным языком культурологи­ческих эссе, в которых автор пытается нащупать специфику византийской культуры через литературные тексты, формально к византийскому периоду еще не относящиеся (как правило, о византийской литературе говорят применительно к памятникам не ранее VI или даже VII века).

Аверинцев предложил отказаться от бесконечного спора о том, где пролегает граница между Античностью и Византией, признав, что тексты, о которых он рассуждает (авторства Нонна Панополитанского или Григория Богослова), можно с полным правом отнести и к античной, и к пред- (или ранне-) византийской словесности. По его словам, речь идет лишь о фокусе — о взгляде вперед или назад: «Мы искали и в этих текстах в первую очередь не отголоски старого, а черты нового; нас занимала не столько отработанная за века гармония инерции, сколько плодотворная дисгармония сдвига… Самые фундаментальные литературные принципы мы стремились брать в их подвижном, самопротиворечивом, переходном состоянии. <…> Никакая эпоха не может быть вполне „равна себе“ — в противном случае следующая эпоха не имела бы шансов когда-либо наступить».

Другое принципиальное решение Аверинцева — включение в круг источников текстов, в новоевропейском понимании литературой не являющихся: богословских трактатов, проповедей, литургической поэзии. Эти тексты, знакомые многим хотя бы по церковным службам, но тем самым вырванные из византийского, а тем более породившего их античного контекста, раскрываются именно как произведения литературы и обретают свое место в истории литературной эстетики.

Аверинцев С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997.

Дмитрий Оболенский. «Византийское содружество наций»

В книге Дмитрия Оболенского (1918–2001) предложена концепция «Византийского содружества наций» (по аналогии с Британским Содружеством — British Commonwealth). Оболенский постулирует возможность «полагать [Византию и страны Восточной Европы] единым международным сообществом», «сверхнациональ­ным объединением христианских государств», между частями которого существуют противопо­ложные линии натяжения: центробежные (борьба народов Восточной Европы с Византией на политическом, культурном, церковном и военном уровне) и центростремительные (постепенное восприятие и признание главенства византийской культурной традиции в Восточной Европе). Географические границы мира, описанного на страницах книги, подвижны. Фокус внимания исследователя перемещается и по временной, и по географической шкале, поскольку в орбиту влияния византийской культуры непрестанно попадали новые народы: «сердцевина» византийского мира на Балканах оставалась неизменной, но с течением времени от Византии отходили одни регионы (Моравия, Хорватия, Венгрия) и приближались другие (Русь, Молдавия, Валахия). Цикл хронологически организованных очерков сменяется рассуждениями о факторах культурного проникновения Византии.

Согласно Оболенскому, «Содружество», сформировавшееся в полной мере к началу XI века, обладало исключительной устойчивостью и просуществовало вплоть до падения Византии. Настаивая на том, что это «не интеллектуальная абстракция», Оболенский признает, что сами византийцы и их соседи не всегда в полной мере осознавали природу своих отношений и не смогли сами концептуализировать их. Впрочем, гибкость терминологии, описывавшей эти отношения, имела и свои преимущества, а современные попытки «описать их в точных юридических терминах <…> чрезмерно упростят и исказят их природу». Принципиальным решением автора стал отказ видеть в отношениях Византии с восточноевропейскими странами и регионами упрощенную схему борьбы византийского «империализма» и «местных национальных движений».

Идея «Содружества» снимала казавшееся предшественникам Оболенского неразрешимым противоречие между «политической независимостью средневековых народов Восточной Европы» и «признанием ими верховной власти императора». Его скрепами были исповедание восточного христиан­ства и признание верховенства Константинопольской церкви, норм римско-византийского права, высшей политической власти византийского императора над всем православным миром, а также стандартов византийской литератур­ной и художественной эстетики.

Obolensky D. The Byzantine Commonwealth: Eastern Europe, 500–1453. London, 1971.
Альтернатива: Оболенский Д. Византийское содружество наций. Шесть византийских портретов. М., 1998.

Поль Лемерль. «Первый византийский гуманизм»

Классическая монография французского визан­тиниста Поля Лемерля (1903–1989), ставшая доступной на русском языке только через сорок лет после публикации, посвящена культурному преображению Византии эпохи Македонского Ренессанса (IX–X века) — времени «первого» гуманизма, который сделал возможным не только «второй», куда более известный, гуманизм эпохи Палеологов, но также косвенно повлиял и на гума­низм западноевропейского Возрождения. Багаж знаний об античной культуре византийцев, бежавших в Италию после 1453 года, был наработан учеными XIV–XV веков, однако они, в свою очередь, опирались на интеллектуалов Македонской эпохи, первыми вырвавших из забвения темных веков сочинения Платона, Аристотеля, Эсхила и Еврипида.

Вторая половина IX — X век — время нового знакомства византийцев с античной культурой и накопления и кодификации знаний во всех сферах жизни. Задаваясь вопросом о причинах этого культурного всплеска, Лемерль отказывается видеть в нем внешнее (каролингское западное или сиро-арабское восточное) влияние. В его интерпретации возможность такого возрождения всегда была заложена в византийской культуре, которая формально декларировала ненависть к языческому прошлому, но в действительности бережно относилась к сохранению его культурного наследия. Отношения христианства и языческой античности Лемерль описывает в терминах «разрыва и непрерывности». Восточное христианство осуждало язычество, но было парадоксальным образом и связующим элементом между эпохами. Оно превратило античную традицию образования «в одно из орудий своей победы», но (в отличие от Западной церкви) не пошло по пути полного подчинения школьного образования. Согласно Лемерлю, «первое спасение эллинизма» произошло уже на заре византийской эры, когда в Константи­нополе по распоряжению императора Констан­ция II началось масштабное копирование античных папирусов.

В центре каждой из глав основной части книги стоит какая-нибудь важная фигура эпохи — Лев Математик, патриарх Фотий, Арефа Кесарийский, Константин VII Багрянородный. Самостоятельные разделы посвящены развитию школьного образования и технической революции, случившейся благодаря изобретению минускула — то есть письма строчными буквами, позволившего значительно ускорить переписывание, а значит, и распространение текстов. Формально не претендуя ни на что большее, чем «замечания и заметки» (notes et remarques), Лемерль приходит к важным выводам о специфике византийской цивилизации: «имперский» или «барочный» эллинизм в ней сочетается с решением церкви «усвоить [языческую культуру], а не уничтожить ее», что породило типично византийскую «двойственность или, если угодно, двусмысленность» всей византийской культуры.

Lemerle P. Le premier humanisme byzantin: Notes et remarques sur enseignement et culture à Byzance des origines au X^e siècle. Paris, 1971.
Альтернатива: Лемерль П. Первый византийский гуманизм. Замечания и заметки об образовании и культуре в Византии от начала до Х века. СПб., 2012.