Расшифровка За все хорошее и против всего плохого

Как будущие декабристы основали первое тайное общество, у которого не было четкого плана и конкретных задач

9 февраля 1816 года в Петербурге, в казармах гвардейского Семеновского полка, в квартире двух братьев, молодых офицеров Сергея и Матвея Муравьевых-Апостолов, собрались их друзья, однополчане и отчасти родственники. Поспо­рив некоторое время про политику, они решили создать тайное политическое общество, которое получило название Союз спасения, или Общество истинных и верных сынов Отечества.

Собственно учредителей общества было шесть человек: сами Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, полковник генерального штаба Александр Муравьев, будущий автор «Конституции» Никита Муравьев, князь Сергей Трубецкой и Иван Якушкин. Семеновские офицеры были очень молодыми — от 21 до 26 лет, самым старшим был 26-летний Сергей Трубецкой. Они недавно вернулись с войны, они были в боевых наградах. Это был костяк основа­телей Союза спасения. Впоследствии довольно быстро к ним примкнули их друзья и едино­мышленники, такие как Михаил Лунин, Павел Пестель, уже извест­ный тогда поэт и литератор Федор Глинка, князь Федор Шаховской. Однако в целом Союз спасения был немногочисленной организацией, иссле­дователи насчи­ты­вают в нем примерно до 30 членов.

Собственно, что они хотели? Как вспоминал Иван Дмитриевич Якушкин, основное их настроение было такое:

«В продолжение двух лет мы имели перед глазами великие события, решившие судьбы народов, и некоторым образом участвовали в них; теперь было невыносимо смотреть на пустую петербургскую жизнь и слушать болтовню стариков, выхваляющих все старое и порицающих всякое движение вперед. Мы ушли от них на 100 лет вперед».

Вот оно — ощущение молодых офицеров, вернувшихся с войны, на глазах которых преобразовался мир, а дома все осталось по-старому. Им хотелось что-то с этим уже сделать — и привести миропорядок в более справедливое состояние. Программа у них тогда была довольно неопределенной, но и взгля­ды участников тоже не отличались большой отчетливостью. Вообще у дека­бри­стов никогда не было ничего похожего на идеологию, а были разные мнения, споры, дискуссии.

Прежде всего, конечно, их возмущало крепостное право. Они хотели ограни­чения самодержавия, во-первых, конституцией, которая бы ставила законо­дательные рамки, и, во-вторых, каким-то представительным органом, чем-то вроде избранного парламента. Кроме того, они были офицерами, и неудиви­тельно, что в первых пунктах их программ были и ограничение 25-летнего срока службы солдат, и реформирование рекрутских повинностей. То есть они выступали за какой-то более гуманный и справедливый способ набора солдат в армию и их службы. Естественно, дальше шел круг претензий, довольно понятный каждому, кто задумывался вообще о России того времени: справед­ливые суды, уничтожение лихоимства, то есть взяточничества, и масса других вещей общегуманистической направленности.

При этом нужно помнить, конечно, что декабристы — дворяне, а их отцы — помещики. Этим молодым людям при нормальном течении вещей когда-то предстояло стать владельцами отцовских имений. То есть их порыв против крепостного права был направлен, безусловно, против основ материального существования их собственных семей и их сословного круга. Для них в этом смысле вопрос справедливости и нравственности был важнее. 

При этом они сильно отличались от нас тем, что мы живем в мире, пережив­шем марксизм, и мы уже привыкли считать, что экономика лежит в основе всего, что происходит с обществом. Это для нас аксиома, но в ту эпоху это не то что не было аксиомой — а наука политической экономии тогда только воз­никла, только появились первые работы под таким грифом. Декабристы, будучи людьми любознательными, интересовались этой новой наукой, и в том же 1816 году некоторые из них слушали в Петербурге частные лекции профессора Куницына (это был профессор из Царскосельского лицея, он среди прочего учил Пушкина). Они заказали частные лекции по политэкономии, чтобы ознакомиться с этой новой наукой. 

Мысль, что крепостное право тормозит экономическое развитие России, совершенно не была для них фундаментальной. Мы сейчас, говоря о крепост­ном праве, в первую очередь думаем об этом. Для них такой подход и такая постановка вопроса были не актуальны, для них главным и актуальным были нравственное содержание и вопрос элементарной человеческой справед­ли­вости. Как один человек может быть принадлежностью другого? Им это уже казалось достаточно диким и архаичным.

Мне бы хотелось сказать, что, с одной стороны, декабристы, получается, первое русское поколение, которое всерьез готово отменить собственные привилегии. С другой стороны, сама по себе эта идея о равенстве людей, о всяком гуманизме не была абсолютно новой, и история — очень лукавая и часто ироничная штука.

Я покажу одну цитату отца Павла Пестеля, Ивана Борисовича, который был очень крупным чиновником и много лет занимал должность генерал-губер­натора всей Сибири. Когда сын был еще маленьким, ему было лет 11, отец как сенатор совершал ревизию Казанской губернии. Была такая практика, потому что средства связи были слабые, в Петербурге плохо понимали, что происходит на самом деле в той или иной губернии, и посылали сановника разобраться. И вот он проводил эту ревизию и счел нужным написать сыновь­ям, Павлу и его братьям, очень длинное и чрезвычайно эмоциональное письмо, оно прямо выделяется из всего, что отец писал сыновьям в то время.

Он описывал, как, проезжая по казанским деревням, нашел множество всевоз­можных злоупотреблений: бедных крестьян притесняли местные чиновники. И вот он, проезжая, принимал жалобы, на месте кого-то отставлял от долж­ности, восстанавливал попранную справедливость, и крестьяне целыми де­ревнями выходили его благодарить, падали перед ним на колени. Вот что он писал:

«Ах! Дорогие мои дети, просите Бога, чтобы он дал вам сердца, способ­ные живо чувствовать счастье от того, что доставляешь его ближним. Нет блаженства равного тому, когда облегчаешь угнетенных. Вот, мои добрые друзья, единственное и наибольшее удовольствие, какое дает нам высокое положение, — это иметь возможность сделать больше счастливых».

В целом то, что пишет Пестель-отец, было вполне в рамках сентиментальной добродетельной проповеди XVIII века. Но он, наверняка, не рассчитывал, что сын его поймет настолько буквально.

На фоне этого разговора о равенстве декабристы, конечно, выступали против всевозможных сословных перегородок, против привилегий собственного сосло­вия и за ограничение ничем законодательно не ограниченной власти самодер­жавного монарха.

Опять же, голоса об ограничении самодер­жавия раздавались и в XVIII веке, но тогда это было скорее некой претензией аристократии на свою долю власти, на то, чтобы больше и плотнее участвовать в государственном управ­лении. Декабристы же говорили о всеобщем участии во власти, о, может быть, если не всеобщем, то очень широком избирательном праве — тут приходится сделать такую оговорку, ведь они мечтали о республике и об изби­рательном праве в стране, где население по большей части было аграрное и почти пого­ловно безграмотное. Совершенно непонятно, каким образом эти крестьяне реально должны были голосовать.

В принципе, декабристы это осознавали, и как вариант решения Никита Муравьев в своей «Кон­ституции» предлагал имущественный ценз. То есть право избирать и право быть избранными имели бы только люди, обладающие уже какой-то собствен­ностью, домом или капиталом выше опре­деленного порога. Это доказывало бы некоторую состоятельность такого чело­века, его способность принимать реше­ния и в том числе распоряжаться судь­бами страны, раз он смог распо­ря­диться собственным достоянием.

А Пестель, наоборот, очень решительно с этим спорил, и вот почему я под­чер­киваю разницу с XVIII веком. У Пестеля очень много раз — и в его конституци­онном проекте, и в том, что он писал на следствии, объясняя свои взгляды, —присутствовал такой момент: он предостерегал против того, что в таком случае возникнет пагубная «аристокрация богатств». То есть на смену родовой аристо­кратии придет власть людей богатых. Он считал, что этого нельзя допускать, и настаивал на всеобщем избирательном праве.

При этом для декабристов был характерен постоянный спор, как должна быть устроена верховная власть: республика или конституционная монархия. Но они понимали конституционную монархию, когда при короле существует парла­мент и конституция, и республику как практически одно и то же. На самом деле разница между президентом и царем в их понимании состояла только в форме передачи власти, потому что президент выбирается, а монархия — это власть наследственная. Никита Муравьев склонялся к конституционной монархии, а Пестель менял свои взгляды и склонялся то к конституционной монархии, то к республике. На следствии сам он утверждал, что считал этот вопрос не самым принципиальным, и «Русскую правду»  «Русская правда» — программный документ декабристов, разработанный Павлом Песте­лем в 1821–1823 годах.  писал так, чтобы эту главу можно было легко заменить, не трогая все остальное.

Сам по себе этот спор о республике и конституционной монархии показывает одну важную характерную черту декабристов. Они, в принципе, хотели преоб­разований и реформ, но они не были одержимы идеей революции и непре­менно маниакального свержения самодержавия. Если бы власть сама пошла на реформы, наверное, эти молодые люди были бы первыми, кто ри­нулся бы участвовать в этом, помогать, занимая какие-то служебные посты. Тем более что в те годы Александр I сам демонстрировал очень много либе­ральных намерений. Все знали, что он, в общем, тоже человек передовых взглядов, он подумывал о конституции, и переворот в его взглядах наступил только в начале 1820-х годов, когда он стал гораздо консервативнее. Поэтому, если бы власть двинулась в сторону реформ, декабристы бы не были в оппо­зиции, они бы, в общем, были помощниками власти. Но поскольку власть в сторону реформ не двинулась, они продолжали линию тайных обществ.

Устав Союза спасения, первой созданной декабристами организации, был написан Пестелем по поручению товарищей, и устав всем не понравился, потому что Пестель пытался заимствовать очень много организационных форм, в том числе масонских. Он создал очень сложный устав со сложным ритуалом приема, градациями посвящения членов, разнообразными клятвами, но мы не знаем точно, поскольку этот устав до нас не дошел — мы знаем о нем только в пересказе декабристов. Остальным это все не понравилось, показалось слишком ритуализованным, возникло много споров о внутреннем содержании общества, и в результате в 1818 году они распустили Союз спасения и преоб­разовали его в Союз благоденствия, устав которого до нас дошел. Там очень боль­­шой акцент делался на нравственном совершенствовании, благотвори­тель­ности и всевозможном распространении добра и справедливости вокруг себя. 

При этом, по воспоминаниям некоторых членов, была еще вторая, секретная часть устава, которую не всем членам даже показывали, и вот там были более рево­люционные вещи. Но в целом Союз благоденствия и его устав пока­зы­вают, что для декабристов оставались открытыми оба этих пути. Они колеба­лись и спорили, рассуждали о возможности как революционных преобразо­ваний, так и просто постепенной работы на спокойную эволюцию общества путем распространения своих взглядов, идей равенства и конституционных идей, о которых тогда много говорили.