Что такое поэзия?

Из «Поэзии»

Едва был создан мир огромный, велелепный,
Явился человек, прекраснейшая тварь,
Предмет любви творца, любовию рожденный;
Явился — весь сей мир приветствует его,
В восторге и любви, единою улыбкой.
Узрев собор красот и чувствуя себя,
Сей гордый мира царь почувствовал и бога,
Причину бытия — толь живо ощутил
Величие творца, его премудрость, благость,
Что сердце у него в гимн нежный излилось,
Стремясь лететь к отцу... Поэзия святая!
Се ты в устах его, в источнике своем,
В высокой простоте! Поэзия святая!
Благословляю я рождение твое!

<...>

Доколе мир стоит, доколе человеки
Жить будут на земле, дотоле дщерь небес,
Поэзия, для душ чистейших благом будет.
Доколе я дышу, дотоле буду петь,
Поэзию хвалить и ею утешаться.

<...>

1787

Из «Египетских ночей»

Поэт идет: открыты вежды, 
Но он не видит никого;
А между тем за край одежды
Прохожий дергает его...
«Скажи: зачем без цели бродишь? 
Едва достиг ты высоты, 
И вот уж долу взор низводишь 
И низойти стремишься ты. 
На стройный мир ты смотришь смутно;
Бесплодный жар тебя томит;
Предмет ничтожный поминутно 
Тебя тревожит и манит. 
Стремиться к небу должен гений, 
Обязан истинный поэт 
Для вдохновенных песнопений 
Избрать возвышенный предмет». 
— Зачем крутится ветр в овраге, 
Подъемлет лист и пыль несет, 
Когда корабль в недвижной влаге 
Его дыханья жадно ждет? 
Зачем от гор и мимо башен 
Летит орел, тяжел и страшен, 
На чахлый пень? Спроси его. 
Зачем арапа своего 
Младая любит Дездемона,
Как месяц любит ночи мглу? 
Затем, что ветру и орлу 
И сердцу девы нет закона.
Таков поэт: как Аквилон 
Что хочет, то и носит он —
Орлу подобно, он летает 
И, не спросясь ни у кого, 
Как Дездемона избирает 
Кумир для сердца своего.

1835

Поэт и толпа

Procul este, profani.

Поэт по лире вдохновенной
Рукой рассеянной бряцал.
Он пел — а хладный и надменный
Кругом народ непосвященный
Ему бессмысленно внимал.

И толковала чернь тупая:
«Зачем так звучно он поет?
Напрасно ухо поражая,
К какой он цели нас ведет?
О чем бренчит? чему нас учит?
Зачем сердца волнует, мучит,
Как своенравный чародей?
Как ветер, песнь его свободна,
Зато как ветер и бесплодна:
Какая польза нам от ней?»

П о э т.

Молчи, бессмысленный народ,
Поденщик, раб нужды, забот!
Несносен мне твой ропот дерзкий,
Ты червь земли, не сын небес;
Тебе бы пользы всё — на вес
Кумир ты ценишь Бельведерский.
Ты пользы, пользы в нем не зришь.
Но мрамор сей ведь бог!.. так что же?
Печной горшок тебе дороже:
Ты пищу в нем себе варишь.

Ч е р н ь.

Нет, если ты небес избранник,
Свой дар, божественный посланник,
Во благо нам употребляй:
Сердца собратьев исправляй.
Мы малодушны, мы коварны,
Бесстыдны, злы, неблагодарны;
Мы сердцем хладные скопцы,
Клеветники, рабы, глупцы;
Гнездятся клубом в нас пороки.
Ты можешь, ближнего любя,
Давать нам смелые уроки,
А мы послушаем тебя.

П о э т.

Подите прочь — какое дело
Поэту мирному до вас!
В разврате каменейте смело,
Не оживит вас лиры глас!
Душе противны вы, как гробы.
Для вашей глупости и злобы
Имели вы до сей поры
Бичи, темницы, топоры; —
Довольно с вас, рабов безумных!
Во градах ваших с улиц шумных
Сметают сор, — полезный труд! —
Но, позабыв свое служенье,
Алтарь и жертвоприношенье,
Жрецы ль у вас метлу берут?
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.

1828, 1836

Поэзия

«Я владею чудным даром, 
Много власти у меня: 
Я взволную грудь пожаром, 
Брошу в холод из огня, 
Из покоя в чад похмелья; 
А как песенку спою, 
Благотворного веселья
Море в сердце разолью; 
Разорву покровы ночи, 
Тьму веков разоблачу, 
Проникать земные очи
В мир надзвездный научу. 
Кто пленится сим чертогом ―
Крылья дам туда летать, 
С Аполлоном, гордым богом, 
Наравне позволю стать. 
Возложу венец лавровый
На достойного жреца
Или вмиг запру в оковы
Поносителя венца. 
Я властна блаженства морем
Грудь страдальца напоить
Или вмиг счастливца горем, 
Как стрелою, поразить!..» 

«Кто ж ты, гордая царица? 
Тайну смертным обнаружь! 
Светлый дух иль чаровница, 
Обольстительница душ?..» 

Заструилась в небе змейка, 
Свет блеснул, исчезла тьма: 
«Я не дух, не чародейка, 
Я поэзия сама!.. 

1839

Поэзия

Среди громов, среди огней, 
Среди клокочущих страстей, 
В стихийном, пламенном раздоре, 
Она с небес слетает к нам ―
Небесная к земным сынам, 
С лазурной ясностью во взоре ―
И на бунтующее море
Льет примирительный елей. 

1850

Поэзия

Нет, не ищи ее в дыхании цветов, 
В мерцаньи ярких звезд полуночной порою, 
В святых словах молитв, в тиши родных лесов
И в песнях соловья, гремящих за рекою... 
Там умерла она для черствых наших дней, 
Прошло владычество безжизненной природы: 
Поэзия теперь ― поэзия скорбей, 
Поэзия борьбы, и мысли, и свободы; 
Поэзия в стенах кипучих городов, 
Поэзия в труде за лампою ночною... 

1883

Поэзия

Поэзия везде. Вокруг, во всей природе, 
Ее дыхание пойми и улови ―
В житейских мелочах, как в таинстве любви, 
В мерцаньи фонаря, как в солнечном восходе. 

Пускай твоя душа хранит на все ответ, 
Пусть отразит весь мир природы бесконечной; 
Во всем всегда найдет блеск красоты предвечной
И через сумрак чувств прольет идеи свет. 

Но пусть в твоей любви не будет поклоненья: 
Природа для тебя ― учитель, не кумир. 
Твори ― не подражай. 
― Поэзия есть мир, 
Но мир, преломленный сквозь призму вдохновенья. 

1892

Пусть для ваших открытых сердец
До сих пор это — светлая фея
С упоительной лирой Орфея,
Для меня это — старый мудрец.

По лицу его тяжко проходит
Бороздой Вековая Мечта,
И для мира немые уста
Только бледной улыбкой поводит.

1900-е

Silentium

Она еще не родилась,
Она и музыка и слово,
И потому всего живого
Ненарушаемая связь.

Спокойно дышат моря груди,
Но, как безумный, светел день.
И пены бледная сирень
В черно-лазоревом сосуде.

Да обретут мои уста
Первоначальную немоту,
Как кристаллическую ноту,
Что от рождения чиста!

Останься пеной, Афродита,
И, слово, в музыку вернись,
И, сердце, сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито!

1910, 1935

***

ПЛАТИ — покинем НАВСЕГДА уюты сладострастья.
ПРОКИСШИЕ ОГНИ погаснут ряби век
Носители участья
Всем этим имя человек.
Пускай судьба лишь горькая издевка
Душа — кабак, а небо — рвань
ПОЭЗИЯ — ИСТРЕПАННАЯ ДЕВКА
а красота кощунственная дрянь.

Около 1914

Из стихотворения «Риф мой»

Поэзия ― она как рвота.
Попробуй, удержи её,
Зажми хоть рот, стяни живот,
Но всё равно прорвётся, пронесёт.
И дырочку ― найдёт.

1916

Монолог Изумруда
(из пьесы «Рваный плащ»)

Ваш умный спор, синьоры, бесполезен. 
Поэзия похожа на цветок. 
Цветок играет всем богатством красок, 
Цветет под знойной, жаркой лаской солнца. 
Так и поэзия ― она цветет
Лишь там, где жар любви ее ласкает. 

И потому нет нужды убирать
В наряды вычур душу молодую. 
Довольно ― волноваться и страдать. 
Кто видел ночи дымку голубую, 
Над садом разлитой вечерний свет, 
И был в душе взволнован, тот поэт. 

(К академикам) 

Когда бы только нам принадлежала
Поэзия, ― она бы умерла, 
Синьоры, с вами вместе. Для людей, 
Не знавших ни страданья, ни любви, 
Свет был бы пуст, они бы не нашли
Источника, где жажду утолить. 

1919

Определение поэзии

Это — круто налившийся свист,
Это — щелканье сдавленных льдинок.
Это — ночь, леденящая лист,
Это — двух соловьев поединок.

Это — сладкий заглохший горох,
Это — слезы вселенной в лопатках,
Это — с пультов и с флейт — Figaro
Низвергается градом на грядку.

Всё, что ночи так важно сыскать
На глубоких купаленных доньях,
И звезду донести до садка
На трепещущих мокрых ладонях.

Площе досок в воде — духота.
Небосвод завалился ольхою,
Этим звездам к лицу б хохотать,
Ан вселенная — место глухое.

1917

Поэзия

Поэзия, я буду клясться
Тобой и кончу, прохрипев: 
Ты не осанка сладкогласца, 
Ты ― лето с местом в третьем классе, 
Ты ― пригород, а не припев. 

Ты ― душная, как май, Ямская, 
Шевардина ночной редут, 
Где тучи стоны испускают
И врозь по роспуске идут. 

И в рельсовом витье двояся ―
Предместье, а не перепев, ―
Ползут с вокзалов восвояси
Не с песней, а оторопев. 

Отростки ливня грязнут в гроздьях
И долго, долго, до зари
Кропают с кровель свой акростих, 
Пуская в рифму пузыри. 

Поэзия, когда под краном
Пустой, как цинк ведра, трюизм, 
То и тогда струя сохранна, 
Тетрадь подставлена ― струись! 

1922

***

Поэзия есть дар в темнице ночи струнной, 
Пылающий, нежданный и глухой. 
Природа мудрая всего меня лишила, 
Таланты шумные, как серебро, взяла. 
И я, из башни свесившись в пустыню, 
Припоминаю лестницу в цвету, 
По ней взбирался я со скрипкой многотрудной, 
Чтоб волнами и миром управлять. 
Так в юности стремился я к безумью, 
Загнал в глухую темь познание мое, 
Чтобы цветок поэзии прекрасной
Питался им, как почвою родной. 

1924

Читая написанное

Что есть поэзия? Непостижимый туман? 
Белая плешь на географической карте? 
Отчего все изгибы коммерческого ума
Над этой строкой пульсируют странной жизнью? 

Что есть поэзия? Просто ли лунный гипноз? 
Алкогольной наследственности золотое похмелье? 
С ней каламбурит шут, наклеивший нос, 
Она гвоздями ложится в лозунг цареубийцы... 

Отчего между тем, что потная бронза на шкапе, 
И тем, что рыбацкий парус на горизонте, 
Есть какая-то связь, какая-то связь капищ, 
Какая-то связь, вянущая от догадок? 

И если в окна посыплются злобные камни, 
Если ждет любимая, если друг умирает, 
Я не брошу пера, не пораню строфы ― ерунда мне. 
Что есть поэзия? Что? 

1924

Поэзия

Поэзия! Не шутки ради
Над рифмой бьешься взаперти,
Как это делают в шараде,
Чтоб только время провести.

Поэзия! Не ради славы,
Чью верность трудно уберечь,
Ты утверждаешь величаво
Свою взволнованную речь.

Зачем же нужно так и эдак
В строке переставлять слова?
Ведь не затем, чтоб напоследок
Чуть-чуть кружилась голова?

Нет! Горизонты не такие
В глубинах слова я постиг:
Свободы грозная стихия
Из муки выплеснула стих!

Вот почему он жил в народе.
И он вовеки не умрет
До той поры, пока в природе
Людской не прекратится род.

Бывают строфы из жемчужин,
Но их недолго мы храним:
Тогда лишь стих народу нужен,
Когда и дышит вместе с ним!

Он шел с толпой на баррикады.
Его ссылали, как борца.
Он звал рабочие бригады
На штурмы Зимнего дворца.

И вновь над ним шумят знамена —
И, вырастая под огнем,
Он окликает поименно
Бойцов, тоскующих о нем.

Поэзия! Ты — служба крови!
Так перелей в себя других
Во имя жизни и здоровья
Твоих сограждан дорогих.

Пускай им грезится победа
В пылу труда, в дыму войны
И ходит
     в жилах
          мощь
               поэта,
Неся дыхание волны. 

1941

Из «Разговора с фининспектором
о поэзии»

<...>
Говоря по-нашему,
     рифма —
          бочка.
Бочка с динамитом.
     Строчка —
          фитиль.
Строка додымит,
          взрывается строчка, —
и город
     на воздух
          строфой летит.
Где найдёшь,
     на какой тариф,
рифмы,
    чтоб враз убивали, нацелясь?
Может,
     пяток
          небывалых рифм
только и остался
     что в Венецуэле.
И тянет
     меня
          в холода и в зной.
Бросаюсь,
     опутан в авансы и в займы я.
Гражданин,
         учтите билет проездной!
— Поэзия
    — вся! —
         езда в незнаемое.
Поэзия —
        та же добыча радия.
В грамм добыча,
     в год труды.
Изводишь
     единого слова ради
тысячи тонн
     словесной руды.
Но как
     испепеляюще
         слов этих жжение
рядом
     с тлением
         слова-сырца.
Эти слова
     приводят в движение
тысячи лет
     миллионов сердца.
<...>

1926

Из «Мыслей до ветру»

<...>

Поэзия — ощущенье возможности этого и того, 
Что птицы хлопьями просыпаны в сад, 
Что карта еле-еле, едва-едва, чуть-чуть, 
Всего в каких-нибудь несколько миллионов раз
Увеличивает и уменьшает действительность. 

1932

Предостережение

Где древней музыки фигуры, 
Где с мертвым бой клавиатуры, 
Где битва нот с безмолвием пространства ―
Там не ищи, поэт, душе своей убранства. 

Соединив безумие с умом, 
Среди пустынных смыслов мы построим дом ―
Училище миров, неведомых доселе. 
Поэзия есть мысль, устроенная в теле. 

Она течет, незримая, в воде ―
Мы воду воспоем усердными трудами. 
Она горит в полуночной звезде ―
Звезда, как полымя, бушует перед нами. 

Тревожный сон коров и беглый разум птиц
Пусть смотрят из твоих диковинных страниц. 
Деревья пусть поют и страшным разговором
Пугает бык людей, тот самый бык, в котором
Заключено безмолвие миров, 
Соединенных с нами крепкой связью. 

Побит камнями и закидан грязью, 
Будь терпелив. И помни каждый миг: 
Коль музыки коснешься чутким ухом, 
Разрушится твой дом и, ревностный к наукам, 
Над нами посмеется ученик. 

1932

***

Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене...
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.

1940

Поэт

Подумаешь, тоже работа, —
Беспечное это житье:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое.

И чье-то веселое скерцо
В какие-то строки вложив,
Поклясться, что бедное сердце
Так стонет средь блещущих нив.

А после подслушать у леса,
У сосен, молчальниц на вид,
Пока дымовая завеса
Тумана повсюду стоит.

Налево беру и направо,
И даже, без чувства вины,
Немного у жизни лукавой,
И все — у ночной тишины.

1959

Про стихи

Владимиру Нарбуту

Это — выжимки бессонниц,
Это — свеч кривых нагар,
Это — сотен белых звонниц
Первый утренний удар...

Это — теплый подоконник
Под черниговской луной,
Это — пчелы, это — донник,
Это — пыль, и мрак, и зной.

1940

Из «Римского дневника 1944 года»

Поэзия, ты ― слова день седьмой, 
Его покой, его суббота. 
Шесть дней прошли, ― шесть злоб: как львица, спит Забота
И, в золоте песков увязшая кормой, 
Дремотно глядючи на чуждых волн тревогу, 
Святит в крылатом сне ладья живая Богу
И лепет паруса, и свой полет прямой. 

1944

На полях перевода

Кура, оглохшая от звона, —
Вокруг нее темным-темно.
Над городом Галактиона
Луны бутылочное дно.

И вновь из голубого дыма
Встает поэзия, — 
Она
Вовеки непереводима,
Родному языку верна.

1947

***

Поэзия — не мертвый столб.
Поэзия — живое древо,
А кроме того — чистый стол,
А кроме того — окнa слевa.

Чтоб слевa пaдaл белый свет
И серый, темный, вечеровый, —
Зaкaты, полдень и рaссвет,
Когдa, смятен и очaровaн,

Я древо чудное рaщу,
И кроной небу угрожaю,
И скудную свою прaщу
Дaлеким кaмнем зaряжaю.

Начало 1960-х

Обгон

Александру Межирову

Обгоняйте, и да будете обгоняемы!
Скидай доспех!
Добывай успех!
Поэзия не только езда в незнаемое,
но также снег,
засыпающий бег.

Вот победитель идет вперед,
вот побежденный,
тихий, поникший,
словно погибший,
медленно
в раздевалку бредет.

Сыплется снег,
но бег продолжается.
Сыплется снег,
метель разражается.
Сыплется, сыплется
снег, снег, снег,
но продолжается
бег, бег, бег.

Снег засыпает белыми тоннами
всех — победителей с побежденными,
скорость
с дорожкой беговой
и чемпиона с — вперед! — головой!

1976

Златой запас

Поэзия — кураж,
а временами даже
она тот самый раж,
что есть в любом пейзаже.

О, виражи ракет —
скорее не бывает!
Но миражи карет
за ними поспевают.

Когда их вдаль влачит
Пегас золотопегий,
в них тоненько звучит
златой запас элегий.

1970-е

Поэзия

Я вам говорю: чудес не бывает.
Меня
ветрянкой называют.
А я не ветрянка,
а Черная Оспа.
Когда вы поймете, будет поздно.

1969

***

Совсем не хандра и не сплин,
Не слезы в тоскующей гамме,
Поэзия — гибкий трамплин,
Прыжок и полет вверх ногами.

Не бойся хватать через край
И, не залезая в бутылку,
Уверенно изображай
Блаженно-тупую ухмылку.

Чтоб пахли навозным дымком
Твои расписные затеи,
Прикидывайся дурачком:
Мы, дескать, летать не умеем.

Холодной вползая змеей
В извилины стихотворений,
Чеканной сверкай чешуей,
Скользя средь цветов вожделений.

1972

***

Стихотворения чудный театр, 
нежься и кутайся в бархат дремотный. 
Я — ни при чем, это занят работой 
чуждых божеств несравненный талант.

Я — лишь простак, что извне приглашен 
для сотворенья стороннего действа. 
Я не хочу! Но меж звездами где-то 
грозную палочку взял дирижер.

Стихотворения чудный театр,
нам ли решать, что сегодня сыграем?
Глух к наставленьям и недосягаем
в музыку нашу влюбленный тиран.

Что он диктует? И есть ли навес —
нас упасти от любви его лютой?
Как помыкает безграмотной лютней
безукоризненный гений небес!

Стихотворения чудный театр,
некого спрашивать: вместо ответа —
мука, когда раздирают отверстья
труб — для рыданья и губ — для тирад.

Кончено! Лампы огня не таят.
Вольно! Прощаюсь с божественным игом.
Вкратце — всей жизнью и смертью — разыгран
стихотворения чудный театр.

1975

***

Поэзия должна быть странной,
Шальной, бессмысленной, туманной 
И вместе ясной, как стекло, 
И всем понятной, как тепло. 

Как ключевая влага чистой
И, словно дерево, ветвистой, 
На всё похожей, всем сродни. 
И краткой, словно наши дни. 

1981

Поэтам

Поэты
стойте в сторонке
и не суйте нос
не в свои дела
ваше призванье —
любовь

вот и любите
мокрый асфальт
предрассветные сумерки
телефонные будки
дворовых котов
и всю вселенную

и будьте внимательны
переходя улицу
следите за светофором

поэты
не слушайте меня!
не стойте в сторонке
суйте нос куда попало
любите только себя
и плюйте на светофоры

и пусть дверью
прищемят вам нос
и пусть никто
никто не любит
мокрый после дождя асфальт
фиолетовые предрассветные сумерки
обшарпанные телефонные будки
облезлых дворовых котов
и
набитую звёздами вселенную

и пусть на улицах
вас давят такси
как кошек и голубей

а чем вы лучше
кошек и голубей?

1981

***

Продаю свои ночи. Я — сторож.
Просыпаюсь, ловлю всякий шорох.
Сердце бьется. Таращу глаза.
Мыши возятся там или крысы?
С клена валятся листья. По крыше
ходят мелкие капли дождя.
Слабый свет фонаря вязнет в шторах.
Я поэт. Продаю всякий шорох.
В голове моей полный словарь.
Крысы, клены, фонарь — всё товар
в операциях комбинаторных.
О, как дорог сей полный шедевр!
Я дурак. Продаю всякий вздор
сам себе в спекуляциях сонных.

1997

Pottery/poetry

Ремесло, которое выбрала я, и ремесло, которое выбрало меня,
Причудливо соотносятся... Если бы! В самом деле...
Слова расползаются, как подушка и простыня
В битве бессонницы. Глина растёт, как опухоль на невинном теле.
Поэзия ржавой ложкой снимает пенки, сливки, навар,
                                                                                          плодородный слой
С жижицы недоуменья, скопившегося за сутки.
Глина же соучаствует в каждом акте, берёт на себя
                                                             мою ответственность передо мной,
Держится до последнего содроганья иглы, мастерка и губки.
И главное — всё это молча. С той мощной немотой,
Что исключает возможность не только диа-, но главное — монолога.
Поэтому от разыскивающей меня Этой всё чаще я прячусь в Той
И вслушиваюсь злорадно в тяжёлую поступь Бога:
Он ищет меня по улицам Питера. Днём — с огнём,
А белой ночью — с собаками: Достоевским, Гоголем,
                                                                                     со спаниелем-Блоком.
А я сижу, вжимаясь в стенку кувшина, притворяюсь вином
И надеюсь на то, что в горлышко властным оком
Он не вопьётся, не различит на дне
Беглую прораб(ыню) с его галеры,
Потому что когда Он всё же подносит губы свои ко мне,
Я различаю сквозь запах уксуса запах серы.
И не то чтоб сей образный ряд возбуждал во мне резкий звук
Выбора, отвращенья, беды, морали,
Но если (привет М. Б.!) есть Верх и Низ, то мне бы хотелось
                                                                                                   дожить внизу
Жизнь, которую у меня... — у которой меня украли.
И не то чтоб кого-то хотелось мне обвинять
(Ведь объект и субъект едины у обвиненья),
Но глина, жалеющая меня, и поэзия, пожирающая меня,
Есть две вещи, не совместимые с точки зрения зренья.
«Зрение» — так называется последний приют таких
Нечестивиц, как я, лишивших себя иного.
Глаз раскрывает поверхность, палец пронзает стих,
Стенки сосуда рушатся, чувствуя натиск Слова. 

2001

Из поэмы «fermata & zugzwang»

<...>

они инженеры считают что для нынешнего простолюдина
поэзия равно вензеля
поэзия как будто паутина
строка как сорняковая земля

ответь мне что это за дом 
ливадия хатынь 
когда с тобой туда войдем 
что слышать захотим
о чем услышав замолчим 
что вечен наш союз 
что ты наполнишься морщин 
что я вином зальюсь
что будущее суета 
что прошлое аванс 
что наши дети навсегда 
возненавидят нас

и только им поэзию дается понять но мы на это промолчим
нам нужно знать температуру солнца не для того
                                                                                чтоб наслаждаться им
и что важнее в барабане белка искусственные повороты рек
или решенье мэтра гейзенберга не оставлять ради науки рейх
поэзия удел пехоты тот кто окапывается в словах дрянных
если не высший прародитель тока не принят инженерами для них
стилеты много ближе но не стиксы и за последние сто-двести лет
поэзию разбили на частицы чтоб легче по отдельности стереть

<...>

2009