Текст и иллюстрации Дом Наркомфина

История знаменитого здания, в котором вместо квартир были ячейки, а туалет, гостиная и спальня располагались на разных уровнях

Автор Айрат Багаутдинов

Одним из самых известных произведений архитектурного авангарда в Москве можно считать дом Наркомфина, созданный архитектором Моисеем Гинз­бургом в 1929–1930 годах. Дом этот находится на Новинском бульваре, неда­леко от сталинской высотки на Кудринской площади, и имеет два объема: призматический жилой и кубический общественный корпуса, которые соеди­няются с помощью воздушного перехода. Дом стоит на ножках, его фасады полностью белые и лишены какого бы то ни было декора. Но прежде чем подробнее говорить о его архитектуре, давайте поговорим о стиле и эпохе, о том, что вообще такое авангард. 

Авангардная архитектура возникает в мире в самом начале ХХ века. Дело в том, что тот крестовый поход во имя всего самого современного, который был начат модерном, продолжает уже новое поколение архитекторов. Если этот маховик запущен, его уже трудно остановить. Если архитекторы модерна говорили, мол, давайте, пускай архитектура будет современной, но тем не менее допу­скали какую-то переработку традиции, то молодое, бунтарское поколение, следую­щее за ними, уже говорит, что вообще сбросит Пушкина с парохода современности и будет создавать что-то не имеющее никаких отсылок к прошлому. 

Во Франции к этому направлению относится Ле Корбюзье, который уже в начале 1920-х годов проектировал города, заполненные призматическими небоскребами. В Германии его разрабатывала школа Баухаус, которая располагалась сначала в Веймаре, потом в Дессау. В общем, это был мировой процесс. 

А вот авангардная архитектура в Советском Союзе во многом выросла из аван­гардного искусства. Казимир Малевич пишет свой «Черный квадрат» 1915 года и другие произведения в духе супрематизма, искусства чистых геометрических форм и чистых цветов. Владимир Татлин начинает создавать контррельефы — абстрактную скульптуру. В эти же годы прорыв в абстракцию совершают Василий Кандинский, Михаил Ларионов, Михаил Матюшин и их ученики. 

Идеи абстракционизма художники переносили в область архитектуры. В 1919 году Владимир Татлин, например, создал проект памятника III Интер­националу  Утопический проект памятника III Интерна­ционалу, который также называли башней Татлина, создавался в 1919–1920 годах.. Это невероятное по смелости задумки здание должно было представлять собой огромную стальную спираль под наклоном, внутри которой вращались три геометрических тела: куб, пирамида и цилиндр  В них должны были разместиться службы управления Интернационалом. В кубе, распо­ложен­ном в самом низу, — законо­дательные, в пирамиде над ним — исполни­тельные, в цилиндре наверху — осведомительные. Планировалось построить и четвертое геометрическое тело, полусферу, в которой, вероятно, тоже хотели разместить осведоми­тельные службы.. В том же году Лазарь Лисицкий начинает создавать свои проуны — проекты утверждения нового, объемные супрематические композиции с характерными названиями: «Арка», «Мост», «Дом над землей», «Город». Архитекторы подхва­тили призывы художников очистить искусство до формы, цвета и конструк­ции. Александр Веснин, будущий лидер конструктивистов, самой влиятельной архитектурной группировки этой эпохи, напишет в своей заметке «Кредо» в 1922 году: 

«Ясно, что вещи, создаваемые современным художником, должны быть чистыми конструкциями без балласта изобразительности, построен­ными по принципу прямой и геометрической кривой и по принципу экономии при максимуме действия». 

Однако не стоит думать, что авангардисты отказываются от красоты, они просто понимают ее иначе. Основные архитектурные элементы: композиция, форма, пространство — становятся центральными объектами авангардной эстетики. Николай Ладовский уже в 1920 году пишет: «Пространство, а не камень — материал архитектуры». 

Давайте сразу разберемся с понятиями. В популярной литературе и журна­ли­стике слово «конструктивизм» встречается как обозначение всей архитектуры 1920-х. На мой взгляд, это неверно. Конструктивистами себя называли члены творческого объединения ОСА, Общества современных архитекторов  Общество (Объединение) современных архитекторов — самая многочисленная и влиятельная группировка архитекторов в СССР. Была основана в 1925 году и высту­пала под ло­зун­гами конструктивизма и функцио­нализма.. Наряду с ним существовало творческое объединение АСНОВА, Ассоциация новых архитекторов, члены которой называли себя рационалистами  Рационализм — авангардистский стиль начала 1920-х — 1930-х годов, характери­зующийся лаконичностью, строгостью форм и подчеркнутым функционализмом; архи­текторы-рационалисты уделяли много внимания психологическому восприятию архитектуры человеком. Объединение было основано преподавателями Вхутемаса, в числе которых были архитекторы Николай Ладовский и Лазарь Лисицкий, художник Александр Родченко. В 1926 году члены АСНОВА опубликовали единственный выпуск «Известий АСНОВА».. Архи­тектор Илья Голосов  Илья Александрович Голосов (1883–1945) — член ОСА, построивший ряд конструкти­вистских зданий в Москве, например клуб имени Зуева на Лесной улице или жилой дом на Покровском бульваре. разрабатывал теорию построения архитектурных организмов, как он ее называл, Иван Фомин стремился создать «пролетарскую классику»  В 1904 году архитектор Иван Фомин (1872–1936) опубликовал в одноименном журнале объединения «Мир искусства» статью «Московский классицизм», положив начало неоклассицистической традиции в России. Фомин обращался и к барокко, и к паллади­анству, но стремился к упрощению форм и удешевлению строительства. В стиле неоклассицизма Фомин построил, например, дом князя Семена Абамелек-Лазарева на берегу Мойки., и так далее — стилей и методов в это время было много, как, впрочем, и в любое другое время. Поэтому мы предлагаем использовать для новаторской архитектуры 1920-х более универсальный зонтичный термин «авангард» — по аналогии с авангардом в живописи.

Перейдем к истории дома Наркомфина. Тут надо вспомнить, что одной из важных задач 1920-х годов было создание экономичного массового жилья. Моисей Гинзбург, один из лидеров группы архитекторов-конструктивистов, в конце десятилетия возглавил секцию типизации при Стройкоме РСФСР, то есть, как бы мы сейчас сказали, отдел типового строительства при Мини­стерстве строительства страны. Эта секция разработала несколько типов квартир — впрочем, их называли жилыми ячейками. Самой экономичной оказалась двухуровневая ячейка типа F. Такие ячейки использовали для строительства домов в Москве, Екатеринбурге и Саратове. Дом Наркомфина — самый известный из них. Наркомфин — это Народный комиссариат финансов. Наркомом финансов в те годы был Николай Милютин, по счастливой случай­ности оказавшийся не только бюрократом, но и архитектором-любителем и, как бы мы сейчас сказали, даже урбанистом. Его знакомство с командой Гинзбурга позволило реализовать этот, в общем-то, парадоксальный план. Подумайте: элитный министерский дом был построен по экспериментальному проекту. 

Мысленно прогуляемся по его пятому этажу. Обе лестничные клетки с разных сторон ведут в один коридор высотой всего 2,25 метра. Вдоль коридора — двери, сгруппированные попарно: черная и белая, через какое-то расстояние снова и так далее. Если мы войдем в черную дверь, то попадем в верхнюю ячейку. Мы обнаружим себя в маленькой прихожей с дверью в санузел. Поднявшись по лестнице внутри квартиры на пол-этажа вверх, мы окажемся в двусветной гостиной, где высота потолков уже три с половиной метра, а большие окна выходят на запад. Поднявшись по другой лестнице на пол-этажа, мы окажемся в спальне высотой 2,25 метра, окна которой смотрят на восток. Она расположена прямо над общим коридором и прихожей с санузлом, тут же и вход в душевую. 

А если мы войдем в белую дверь, к своим соседям, то окажемся в нижней ячейке. Тут лестница в прихожей ведет на целый этаж вниз. Двусветная гостиная соседей расположена ровно под нашей и имеет такую же высоту. На одном уровне с ней располагается и соседская спальня — она, таким образом, расположена под общим коридором. Итак, архитекторы поместили коридор прямо меж двух спален, уменьшив высоту этих помещений. Это позволило увеличить, выражаясь языком архитекторов, выход полезных площадей и сделать такую ячейку дешевой в строительстве. При этом на 36 квадратных метрах они разместили двухкомнатную квартиру с раз­дельным санузлом и двусветной гостиной — вот такой архитектурный трюк получился. 

Дом Наркомфина иногда называют домом-коммуной, но это ошибка — сам Гинзбург называл его домом переходного типа и считал, что он плавно готовит жильцов к общественному укладу жизни. Вот что он пишет в своей книге «Жилище», опубликованной в 1934 году (правда, это уже суровые сталинские времена, поэтому написанное надо делить надвое): «Мы сочли совершенно необходимым создание ряда моментов, стимулирующих переход на более высокую форму социально-бытового уклада, но не декретирующих этот переход». Даже коридор в доме Наркомфина мыслился как общественное пространство. По нему через лестничную клетку можно было попасть на плоскую эксплуатируемую кровлю, где был устроен солярий. Со второго этажа воздушный переход вел в коммунальный корпус. В нем должны были расположиться спортзал, кухня и две столовые: одна в помещении и другая, летняя, на крыше. На Садовое кольцо выходил служебный корпус, в котором предполагалось устроить гараж, прачечную и сушилку. В центре участка запланировали возвести отдельное здание для детского сада. К сожалению, не все планы были осуществлены, но, по воспоминаниям жильцов, кухня, детский сад, устроенный в общественном корпусе, и прачечная действительно работали по крайней мере на протяжении 1930-х годов.

Теперь проанализируем архитектуру дома Наркомфина, чтобы заодно понять, какие принципы находятся в основе архитектуры авангарда. Начнем, как всегда, с композиции здания. Вслед за модерном авангард ищет компромисс между удобством в распределении помещений и стремлением создать слож­ную, динамичную композицию. Но если в модерне здание зачастую закру­чивается, подобно улитке, или развивает объемы, подобно кристаллу, то авангард предпочитает собирать здание из геометрических тел, словно трехмерное полотно Казимира Малевича.

Важное понятие, которое надо разобрать в связи с архитектурой авангарда, — это тектоника. Тектоника — это то, каким образом здание рассказывает нам, как в нем распределяются нагрузки. Веками здание утяжелялось книзу и таким образом имело будто бы пирамидальную тектонику. Здания не обязательно имели форму пирамиды, но, например, нижние этажи отделывались массив­ным гранитным цоколем, как какие-нибудь дома вдоль Тверской, и было понятно, что внизу они тяжелее и твердо стоят на земле. 

Но эпоха авангарда стремится выбросить объемы в воздух или даже в неве­сомость. Достаточно вспомнить, как это было в поэзии той же авангардной эпохи. Владимир Маяковский в стихотворении «Мы» пишет: 

И жилой корпус дома Наркомфина — это лаконичный белый параллелепипед, поставленный на черные ножки. Ножки эти растворяются на фоне окружаю­щего пейзажа, и кажется, что этот объем просто висит в воздухе. Дочь наркома финансов Екатерина Милютина вспоминала, что окрестные жители называли дом Наркомфина кораблем. Впрочем, он даже не плывет, а словно левитирует над бровкой холма. 

Важно и то, что ровные оштукатуренные и побеленные стены разрушают ощущение материала. Дом кажется чертежом — как мы сегодня сказали бы, компьютерным рендером, — встроенным в реальность. Дом абстрактен, насколько вообще может быть абстрактной архитектура, все-таки имеющая дело с этажами, лестницами, коммуникациями и так далее. Нужно помнить, что именно в области абстракции лежали поиски художников и архитекторов авангарда. Если на картине яблоко постепенно превращается в круг, то в архи­тектуре греческий храм превращается в параллелепипед. Ясно, что любой декор сразу разрушит эту абстракцию, сделает фасад говорящим и мате­риальным. 

Еще одно важное понятие, о котором надо поговорить в связи с авангардом, — это пространство. Авангард вообще ставил пространство во главу угла — я уже приводил цитату Николая Ладовского. А еще один из краеугольных камней авангарда — это движение. Вот и пространство должно постоянно находиться в движении. Здания получают огромные витражные окна. Теперь интерьером становятся не обои, а улица, машины, деревья, пешеходы. А по вечерам укра­шением стеклянных фасадов, наоборот, становятся интерьеры и их обитатели. Внешнее легко проникает внутрь, а внутреннее проявляется снаружи. Движе­ние связывает не только интерьер и экстерьер, оно оказывается и внутри здания. Пространство отныне не дробится на замкнутые комнаты. Количество стен сведено к минимуму, и пространство как бы свободно течет из комнаты в комнату, с этажа на этаж.

В заключение поговорим о бытовании дома. Этот своеобразный эксперимент, предпринятый над высшим руководством нашей страны, продолжался недол­го — уже в 1930-е годы довольно сильно обновился состав жильцов. Понятно почему: черный воронок нередко заезжал и во двор дома Нарком­фина и увозил жильцов в неизвестном направлении. А в послевоенное время домом никто не занимался, и он понемногу приходил в запустение. 

В 2015–2020 годах дом пережил крупную реконструкцию — что интересно, по проекту внука Моисея Гинзбурга, Алексея. Дому вернули исходный облик, освободили от поздних пристроек, выкрасили в первоначальные цвета, восстановили четырехэтажный витраж коммунального корпуса. Сегодня это снова жилой дом, причем элитный — все-таки он находится в самом центре Москвы. И надо сказать, что квартиры в нем — их там чуть более 50 — разлетелись как горячие пирожки. 

На мой взгляд, это очень интересный кейс: он показывает, что у архитектуры авангарда сегодня есть хороший коммерческий потенциал. И я очень надеюсь, что такие примеры грамотного восстановления авангардных построек, которые окажутся еще и коммерчески успешными, будут множиться в нашем городе и в нашей стране. Недолгие 15 лет развития советского авангарда тем не менее создали наследие, которое сегодня как никогда актуально и вызывает интерес во всем мире.