Расшифровка «Слово о полку Игореве» и «Велесова книга»

Как не признавали древнерусский шедевр и прославили безграмотную подделку, почему ученые проиграли конспирологам и при чем тут советская власть

Когда мы имеем дело с текстом, который претендует на древность, мы всегда должны исходить из некоторой презумпции невиновности источника. Мы долж­ны верить тексту до тех пор, пока не будет доказано, что он поддель­ный. В этом смысле соображения о том, что текст подложный, потому что его было выгодно подделать в то или иное новое время, либо не должны прини­маться во внимание, либо должны играть второстепенную роль.

Давайте посмотрим на судьбу такого выдающегося литературного памятника, как «Слово о полку Игореве». Казалось бы, обстоятельства его появления должны изначально вызывать у нас подозрения. В самом деле, памятник существовал в единственной рукописи, эта рукопись мистическим образом пропала, все это на совести одного человека — Мусина-Пушкина  Алексей Мусин-Пушкин (1744–1817) — рос­сий­ский историк, собиратель рукописей и чиновник, обер-прокурор Святейшего синода. Именно он впервые опубликовал «Слово о полку Игореве», и именно в его двор­це сгорела в 1812 году единственная руко­пись произведения. Подробнее историю этой находки и споров о ее подлинности можно прочитать в нашем материале.. При этом именно в эту эпоху в Европе возникает большое количество романтических подделок, которые восславляют древность того или иного народа, вроде каких-нибудь «Поэм Оссиана» Джеймса Макферсона  Джеймс Макферсон (1736–1796) — шотланд­ский поэт и мистификатор, якобы перевед­ший с гэльского (а на самом деле сочинив­ший) поэмы легендарного барда III века Оссиана. .

В этом смысле скептицизм исследователей, многие поколения которых утверждали, что «Слово о полку Игореве» — это подделка, имел под собой некоторые основания. Ну в самом деле, что же это за произведение, которое торчит внутри древнерус­ской литературы одно-одинешенько, без каких бы то ни было жанровых подобий?

Разумеется, ситуация с подлинностью или подложностью «Слова о полку Игореве» многократно ухудшилась в связи с тем, что это произведение было признано величайшим шедевром древнерусской литературы. Уже после этого, особенно в рамках советского литературоведения, всякие сомнения толкова­лись как недостаток патриотизма. И мало того, когда выдающийся историк Древней Руси Александр Зимин написал книгу, где обосновывал подложность «Слова о полку Игореве» разными научными соображениями, он был подверг­нут шельмованию, книга его не была опубликована, сам он подвергался проработ­кам самого омерзительного свойства.

Тем самым разговор о подлинности или неподлинности «Слова о полку Игоре­ве» пришел в тупик, потому что всякий человек, который говорил, что это произ­ведение подлинное, как бы играл на руку коммунистической власти. И наобо­рот, форма сомнения была как бы формой диссидентства. В этой обстановке никакой спокойный анализ текста не был возможен. Казалось бы, все возмож­ные аргу­менты за и против в этой полемике, которая длилась боль­ше ста лет, были исчерпаны, и можно было считать, что этот вопрос навсегда останется неразре­шенным, и можно будет всегда придерживаться той или иной точки зрения.

По счастью, это оказалось не так. Появились новые обстоятельства, которые позволили решить проблему подлинности «Слова о полку Игореве» раз и на­все­гда. Честь этого принадлежит нашему выдающемуся лингвисту Андрею Ана­тольевичу Зализняку, специалисту по языку берестяных грамот. В 2004 го­ду он опубликовал небольшую книгу, где невероятно изящно и абсо­лютно убедительно показал, что для того, чтобы сфальсифицировать текст «Слова о полку Игореве», предполагаемому фальсификатору нужно было знать язык берестяных грамот, которые к тому времени еще не были выкопаны из земли. На десятках примеров Зализняк демонстрирует сходство языковых форм, которые встречаются в «Слове» и в новгородских берестяных грамотах.

Это тот случай, когда блестяще доказывается, что любые соображения общего свойства отпадают: про то, что рукопись не дошла, про то, что она была всего одна, про пожар Москвы, про то, что Мусин-Пушкин мог быть фальсифи­ка­тором или мистификатором или сам мог быть кем-то введен в заблуждение. Все эти соображения отходят на второй план. Да, выглядит это все странно, но было именно так. Действительно, была единственная рукопись — это была подлинная древнерусская рукопись, и она сгорела, а текст тем не менее совер­шенно подлинный. И теперь мы можем быть в этом совершенно уверенны.

Противоположный случай — это так называемая «Велесова книга», текст которой до сих пор вызывает чрезвычайно нездоровый ажиотаж у многих любителей русской древности. Текст впервые был опубликован в эмигрантском сан-францисском журнале «Жар-птица» в середине 1950-х годов. Осуществил эту публикацию эмигрантский поэт и любитель славянских древностей Юрий Миролюбов. По его словам, текст этот был списан им с деревянных табличек, которые показывал ему в Брюсселе другой русский эмигрант, Али Изенбек. Это реальный человек, мы знаем его биографию — он был довольно известным художником и в России, и в эмиграции. По словам Миролю­бова, Изенбек рас­сказывал ему, что во время Гражданской войны в одном разоренном дворян­ском имении он нашел огромный набор из деревянных дощечек с письменами, которые привез с собой в эмиграцию. Он позволял Миролюбову переписывать эти тексты, Миролюбов их переписал. В 1941 году Изенбек умер, и дальнейшая судьба этих табличек неизвестна. Тем самым все, что у нас осталось, — это ру­ко­­пись Юрия Миролюбова.

Публикация этих текстов вызвала невероятный ажиотаж. Перед нами была язы­ческая литература Древней Руси, тексты, якобы записанные жрецами язы­че­ского культа в IX веке нашей эры, за 100 лет до Крещения Руси, и пове­ству­ю­щие об истории славян со второго тысячелетия до нашей эры.

Если верить этой «Велесовой книге», то славяне вышли из Индии и прошли через Ближний Восток, прежде чем попали в Карпаты и оказались на своих нынеш­них местах расселения. В тексте фигурируют многочисленные боги, в том числе и индийские боги, и боги славянского пантеона, известные нам из других текстов, и так далее. Рассказывается о выдающихся полководцах, великих князьях, великих победах, передвижениях, государствах и так далее и так далее. Все это, разумеется, не могло не вызвать большого интереса. Текст был напи­сан кириллическим шрифтом, что, конечно, было немножко странно. Но в конце концов, почему нет?

Тогда же еще один русский эмигрант, живший в Австралии Сергей Парамонов, писавший под псевдонимом Лесной, послал запрос насчет этих текстов в Мо­скву, в Институт языкознания. И тут надо подчеркнуть, что напряжение этой ситуации придавало то, что диалог шел по разные стороны железного занавеса. В официальной советской науке как бы изначально считалось, что все, что ис­хо­дит от русской эмиграции, — это враждебное. Никакие советские ученые в принципе не должны были находиться в контакте и в чем бы то ни было соглашаться с какими бы то ни было эмигрантами.

В 1960 году советские лингвисты опубликовали в журнале «Вопросы языко­знания» статью о том, что «Велесова книга» — это фальшивка. Они сделали этот вывод на основании лингвистических соображений, на основании анализа языка. Язык «Велесовой книги» представляет собой стилизованный текст, но эта стилизация сделана безграмотно, без учета законов развития славянских языков. Это и писали линг­висты, в частности Лидия Жуковская.

Но в силу внелингвистических, разумеется, причин, в силу вообще вненаучных причин многие восприняли эту реакцию как советскую официозную: дескать, живущие на Западе белые эмигранты ничего хорошего придумать не могут, а могут только писать всякие измышления, которые подрывают марксистскую картину видения истории.

Тем не менее интересно заметить, что настоящий ажиотаж по поводу «Велесо­вой книги» начался в Советском Союзе не сразу после публикации в журнале «Жар-птица» и даже не сразу после публикации в журнале «Вопросы языко­знания» в 1960 году. Тогда исполинская марксистско-ленинская идеология еще стояла крепко и никаких шатаний не допускала. А вот в середине 1970-х, когда идео­логия стала расшатываться, когда практически законным образом распро­странились верования в хиромантию, в телекинез, в хилерство, когда к так называемой целительнице Джуне Дави­ташвили ходил лечиться сам Леонид Ильич Брежнев, когда в идео­логию никто по-настоящему больше не верил, когда это был чистый контур, который никто всерьез не восприни­мал, — вот тут снизу начал просачиваться бешеный интерес к «Велесовой книге». Впервые он проявился публикацией в газете «Неделя» в 1976 году, и после этого пошло-поехало: количество публикаций множилось и множилось.

Заметим, что официальные лингвисты и официальные историки и в это время пытались писать, что это все подделка, причем на основании научных аргу­ментов. Но этих научных аргументов никто не слышал, потому что через всё проходила идея, что это советские ученые, получившие от госу­дарства приказ разоблачить белых эмигрантов, — так что же еще они могут написать. И слу­шать их не хотели.

Падение коммунизма в этом смысле облегчило ситуацию как с одной, так и с другой стороны. С одной стороны, появилось неслыханное количество переводов этого текста на разговорный язык, разных интерпретаций его, включений его в новые изложения древнеславянской или русской истории. С другой стороны, появилась возможность открыть архивы, посмот­реть архив того же Юрия Миролюбова — он к тому времени уже скончался, можно было попытаться найти архив Изенбека. Вдова Изенбека передала этот архив Украи­не — и никаких табличек там не нашлось. В конце концов, можно было деидеологизировать этот спор.

Но интересно то, что, будучи деидеологизирован, этот спор совершенно не закончился. И не закончился он вот почему. Подделки сущест­вуют в разных странах — иногда для развлечения публи­ки, иногда для пятиминутной сен­сации, иногда в идеологических целях. Но во всяком случае, эти подделки никогда не проникают в официальный нарратив науки, они не проникают в школьные учебники, они не проникают в школьные программы.

Дело в том, что в обычной ситуации общество так или иначе хранит доверие к специалистам, доверие к экспертам. Пусть желтая пресса публикует любые разоблачения или открытия про какие-нибудь тайны фараонов или про закля­тия каких-нибудь гробниц. Но можно быть уверенным, что вся эта сенсаци­он­ная пена не проникнет ни в академическую литературу, ни на страницы школь­ных или вузовских учебников. В России ситуация, к сожалению, гораздо более тяжелая: в России подорвано доверие к экспертам. И в этом смысле любая сен­са­ция имеет шанс попасть и в научную литературу, и в школьные программы.

Самый печальный пример этого — «Велесова книга». То, что она поддельна, не вы­зывает ни малейшего сомнения ни у одного специалиста: историка, археолога, этнографа и особенно лингвиста. Достаточно сказать, что индий­ского бога Индру, если бы он действительно был известен древним славянам, звали бы не Индра, а Ядра. Это простейший фонетический закон славянского языка. Тому, кто подделал этот текст (по всей видимости, это был сам Юрий Миро­любов), такие вещи в голову не приходили. Он хотел всего лишь вдохнуть надежду в русских эмигрантов, он хотел этой сказкой о великом прошлом немножко как-то ободрить этих людей, которые были обречены на раство­ре­ние в чужой эмигрантской стихии.

В современной России это сочинение служит созданию мифологического, глубоко антинаучного образа прошлого. Проблема не в том, что это сочинение недостаточно разоблачено с научной точки зрения. Проблема в том, что сама наука не пользуется в современной России достаточным авторитетом.