Жулики и воры в Византии
Взяточничество
«Был некто Фаустин, родом из Палестины, самаритянин по происхождению, но под принуждением закона принявший имя христианина. Этот Фаустин достиг звания сенатора и имел власть над этой землей. Вскоре он был от нее отрешен и явился в Визáнтий, где некоторые из священнослужителей принялись доносить на него, утверждая, что он соблюдает обычаи самаритян и что он бесчестно поступал с христианами Палестины. Юстиниан, казалось, был преисполнен гнева и глубокого негодования, что, в то время как он правит римлянами, кто-то подверг поношению имя Христа. Итак, сенаторы, проведя расследование, под непрестанным давлением на них со стороны василевса наказали Фаустина изгнанием. Однако, получив от него столько денег, сколько сам он пожелал, василевс тут же объявил приговор недействительным. Фаустин вновь получил прежнее достоинство, оказался приближен к василевсу и, назначенный управляющим царскими имениями в Палестине и Финикии, еще более безбоязненно стал совершать то, что ему заблагорассудится». (XXVII, 26–31)
Подкуп суда
«Судебные решения он [Юстиниан] выносил не на основании им же самим изданных законов, но в соответствии с тем, где ему были обещаны более крупные и более великолепные богатства. Он не видел ничего постыдного в том, чтобы отнимать у своих подданных имущество, воруя по мелочам, если под каким-нибудь предлогом не мог забрать все, либо неожиданно предъявив обвинение, либо воспользовавшись завещанием, которого не существовало. И пока он правил римлянами, ни вера в Бога, ни вероучение не оставались крепкими, закон не был прочным, дела — надежными, а сделка — действительной». (XIII, 21–23)
Кумовство
«В самом деле, этот человек [Сергий] оказался главным виновником того, что дела римлян здесь оказались погублены, ибо он ни во что поставил клятву, данную им на Евангелии левафам, и к тому же без какой-либо причины убил восемьдесят их послов. <...> Ибо Сергий был человеком изнеженным и невоинственным, нравом и летами чрезмерно юный, преисполненный зависти по отношению ко всем людям и хвастовства. Жил он в холе и вечно был надут спесью. Но поскольку он был тогда женихом внучки жены Велисария Антонины, наказать его или отрешить от должности василиса никак не желала, хотя и видела, что Ливия неуклонно катится к гибели». (V, 28–33)
Казнокрадство
«Итак, сменив этого Иоанна, Петр стал во главе царских сокровищниц и вновь послужил для всех главным виновником их несчастий. Ибо, урезав большую часть средств, которые издревле предназначались для ежегодной раздачи их василевсом многим людям в виде „утешения“, он сам нечестным образом разбогател за счет общественных средств, а часть их отдал василевсу. И лишившиеся этих средств пребывали в большой печали, так как и золотую номисму он счел нужным выпускать не такой, как было принято, но уменьшив ее, чего раньше никогда не бывало». (XXII, 36–38)
Фаворитизм
«...Если о ком-либо из тех, кто досадил Феодоре, сообщали, что он совершил какой-либо проступок, хотя бы незначительный и не стоящий слов, она немедленно придумывала обвинения, вовсе не применимые к данному человеку, раздувая это дело как великое злодеяние. Выслушивалась масса жалоб, назначался суд по обвинению в низвержении существующего порядка, и сходились судьи, собранные ею и готовые сражаться друг с другом из-за того, кто более других окажется способен угодить василисе бесчеловечностью приговора. Имущество пострадавшего она немедленно отписывала в казну, а его самого, подвергнув мукам, даже если он был древнего рода, она, не колеблясь, наказывала изгнанием или смертью. Но если кто-либо из тех, к кому она благоволила, оказывался уличенным в беззаконных убийствах или каком-либо ином тяжком преступлении, она, понося обвинителей и насмехаясь над их рвением, вынуждала их против воли хранить молчание о происшедшем». (XV, 20–23)
Мошенничество («мертвые души»)
«Нельзя, конечно, обойти молчанием и того, что он [Юстиниан] совершил по отношению к солдатам, над которыми он поставил наиподлейших из всех людей, приказав им собирать как можно больше денег и из этого источника, причем те были хорошо осведомлены, что двенадцатая часть того, что они добудут, достанется им. Имя же им было дано логофеты. Каждый год они проделывали следующее. По закону солдатское жалованье выплачивается не всем подряд одинаково, но молодым и только что начавшим военную службу плата была меньше, уже испытанным и находящимся в середине солдатских списков — выше. У состарившихся же и собирающихся оставить службу жалованье было еще более высоким с тем, чтобы они впоследствии, живя уже частной жизнью, имели для существования достаточно средств, а когда им случится закончить дни своей жизни, они в качестве утешения смогли бы оставить своим домашним что-то из своих средств. Таким образом Время, постоянно позволяя воинам более низших ступеней восходить на места умерших и оставивших службу, регулировало на основе старшинства получаемое каждым от казны жалованье. Однако так называемые логофеты не позволяли удалять из списков имена умерших, даже если в одно и то же время по разным причинам погибало множество, особенно как это случалось в ходе многочисленных войн. Кроме того, они подолгу не пополняли солдатские списки, причем делали это часто. В итоге дело обернулось для государства тем, что число солдат на действительной службе становилось все меньше и меньше; для оставшихся в живых солдат — тем, что, оттесняемые давно уже умершими, они оставались в разряде более низком, чем они заслуживали, и получали жалованье меньше того, которое выдавалось бы им в соответствии с полагающимся им разрядом; для логофетов же — тем, что они все это время выделяли Юстиниану долю из солдатских денег». (XXIV, 1–6)
Картель
«И тем не менее, хотя в ходе судебных разбирательств они [Юстиниан и Феодора] вроде бы выступали за разные стороны, неизбежно получалось так, что победу одерживал тот из них, кто держал сторону обидчика, и таким путем они отбирали у тяжущихся большую часть их достояния. <...> Он же сначала со всей горячностью стремился приблизить к себе этих людей, но затем, пренебрегая своим расположением к ним, внезапно начинал сомневаться в своих устремлениях. И та [Феодора] тотчас начинала чинить им ужасающее зло; он между тем, будто совершенно не ведая о происходящем, самым постыдным образом завладевал их состоянием. Строя подобные козни, они всегда пребывали в согласии между собой и, создавая видимость раздора, разъединяли своих подданных, прочно укрепляя таким образом свою тиранию». (X, 21–23)
Растрата
«Как только он [Юстиниан] захватил власть при своем дяде, он тотчас же принялся радеть о том, чтобы безрассудно истратить общественные средства, как будто он был их полновластным владыкой. Огромное количество государственных ценностей он отдавал гуннам, которые то и дело являлись к нему, и в результате земля римлян оказалась подверженной частым вторжениям. Ибо, отведав римского богатства, эти варвары уже были не в силах забыть сюда дорогу». (VIII, 4–6)
Протекционизм
«Как я уже рассказывал в прежних книгах, народ издревле делился на две части. Перетянув на свою сторону одну из них, венетов, которым случалось и ранее ревностно ему содействовать, он [Юстиниан] сумел все привести в смятение и беспорядок. И подобным образом он довел государство римлян до полного изнеможения. Однако не все венеты сочли подобающим для себя следовать желаниям этого человека, но лишь те из них, которые являлись стасиотами. <...> Поначалу почти все они по ночам открыто носили оружие, днем же скрывали под одеждой у бедра небольшие обоюдоострые кинжалы. Как только начинало темнеть, они сбивались в шайки и грабили тех, кто [выглядел] поприличней, по всей агоре и в узких улочках, отнимая у встречных и одежду, и пояс, и золотые пряжки, и все прочее, что у них было. Некоторых же во время грабежа они считали нужным и убивать, чтобы те никому не рассказали о том, что с ними произошло. От них страдали все, и в числе первых те венеты, которые не являлись стасиотами, ибо и они не были избавлены от этого. По этой причине большинство людей впредь стало пользоваться медными поясами и пряжками и носить одежду много хуже той, что предписывал их сан, дабы не погибнуть из-за любви к прекрасному, и еще до захода солнца они, удалившись с улиц, укрывались в домах. Так как преступления продолжались, а стоящая над народом [городская] власть не обращала на злодеев никакого внимания, дерзость этих людей постоянно возрастала. <...> При всем том никакого расследования содеянного не производилось, но несчастье на любого обрушивалось неожиданно, и никто не вставал на защиту пострадавших. Ни закон, ни обязательства, упрочивающие порядок, больше не имели силы, но всё, подвергнувшись насилию, пришло в смятение. Государственное устройство стало во всем подобно тирании, однако не устоявшейся, но ежедневно меняющейся и то и дело начинающейся сызнова. Решения архонтов были подобны тем, какие возникают у объятых ужасом людей, разум которых порабощен страхом перед одним человеком, а судьи, выносящие приговоры по спорным делам, высказывали свои суждения не в соответствии с тем, что представлялось им справедливым и законным, а в зависимости от того, какие отношения были у каждой из тяжущихся сторон со стасиотами, враждебные или дружеские. Ибо судью, пренебрегшего их наказом, ожидала смерть». (VII, 1–32)
Ретроактивность закона
«Далее, он [Юстиниан] запретил законом мужеложество, подвергая дознанию случаи, имевшие место не после издания закона, но касающиеся тех лиц, которые были замечены в этом пороке задолго до него. Обвинение их осуществлялось неподобающим образом, поскольку приговор выносился даже без обвинителя, и слово одного человека или мальчика, а случалось, и раба, принужденного против его воли давать показания против своего господина, оказывалось достаточной уликой. Изобличенных таким образом лишали их срамных членов и так водили по городу. Поначалу, однако, это несчастье обрушивалось не на всех, а лишь на тех, кто являлся прасином, либо обладал большими деньгами, либо как-то иначе досадил тиранам». (XI, 34–36)
Торговля должностями
«Другие солдаты числом не менее трех с половиной тысяч изначально были определены для охраны дворца. Их называют схолариями. Этим казна, как было установлено с давних пор, всегда выплачивала жалованье большее, чем всем прочим. Прежние государи, выбрав их по доблести из числа армян, возводили их в это достоинство. Но с тех пор как царская власть оказалась в руках Зинона, достигнуть этого звания стало возможно всякому, даже трусу и человеку вовсе не воинственному. Со временем даже рабы, дав взятку, могли купить доступ к этой службе. Итак, когда Юстин овладел царской властью, этот Юстиниан многих назначил на эту почетную службу, получив отсюда огромные деньги. Когда же затем он узнал, что в этих списках больше не осталось мест, он добавил к ним еще и других, числом до двух тысяч, которых стали называть „сверхномерными“. Когда же он сам овладел царством, он тотчас избавился от этих „сверхномерных“, не вернув им никаких денег». (XXIV, 15–20)
Халатность
«Видя, что водопровод города пришел в негодность и доставляет в город лишь малую часть воды, они [назначенные Юстинианом люди] пренебрегали этим и не желали хоть что-нибудь выделить на него несмотря на то, что огромные толпы постоянно давились у источников и все бани были закрыты. Между тем на морское строительство и другие нелепицы они без единого слова швыряли огромные деньги, повсюду в пригородах что-то воздвигалось, как будто им было недостаточно дворцов, в которых всегда охотно жили ранее царствовавшие василевсы. Не из соображений бережливости, но ради погибели человеческой они решили пренебречь строительством водопровода, так как никто и никогда более Юстиниана не был готов подлыми путями присвоить себе деньги и тотчас же еще более скверным образом их растратить». (XXV, 22–24)
Пренебрежение субординацией
«Тогда-то он [Юстиниан] стал добиваться обручения с Феодорой. Поскольку человеку, достигшему сенаторского звания, нельзя было жениться на блуднице, ибо это было запрещено древнейшими законами, он заставил василевса заменить эти законы другим законом, и с тех пор жил с Феодорой как с законной женой, сделав и для всех остальных доступным обручение с блудницами». (IX, 51)
Подделка
«В царствование Юстиниана Приск изучил все дома названного города и, найдя семейства, цветущие богатством и подходившие для того, чтобы взыскать с них крупные суммы денег, тщательнейшим образом разузнал все об их предках, и когда ему выпал случай разыскать их старые письма, составил целый ряд якобы ими написанных документов, в которых они обещали вернуть Маммиану большие деньги, будто бы полученные от него под залог [их имущества]. Общее количество обещанного по этим подложным документам золота составило не менее ста кентинариев. И дьявольским образом подделав почерк того человека, который в те времена, когда еще был жив Маммиан, сидел на агоре и, будучи славен большой честностью и прочими добродетелями, оформляя все грамоты граждан, скрепляя каждую собственноручной подписью (римляне называют такого человека табеллионом), Приск передал все эти грамоты тем, кто управлял делами эмесской церкви, а они обещали назначить ему долю из средств, которые будут таким способом приобретены. Но поскольку на пути у них стоял закон, предусматривавший срок давности для протестов по всем тяжбам в тридцать лет, а по некоторым немногим, в том числе и по делам по закладным, в сорок лет, они придумали следующее. Явившись в Визáнтий и вручив большие деньги этому василевсу, они просили его содействия в том, чтобы учинить погибель ни в чем не повинных граждан. Тот, получив деньги, без малейшего колебания издал закон, что церкви лишаются [прав отстаивать] свои законные притязания [в суде] по прошествии не надлежащего времени, но целых ста лет, что имело силу не только в Эмесе, но и по всей Римской державе». (XXVIII, 4–8)
Торговля законом
«Если кому-нибудь казалось небезопасным то, что он выиграл тяжбу незаконным образом, он, дав этому василевсу [Юстиниану] еще сколько-то золота, немедленно добивался того, что издавался закон, идущий вразрез со всем тем, что было установлено ранее. Но если кто-нибудь другой просил восстановить этот упраздненный закон, то автократор отнюдь не считал недостойным вернуться к нему и восстановить его. Никакого постоянства власти не существовало, но весы правосудия колебались из стороны в сторону, склоняясь туда, куда влекла их большая тяжесть золота. Решения дворца обосновывались на рыночной площади, и там можно было найти лавки, где торговали не только судебными постановлениями, но и законодательством». (XIV, 9–10)
Крышевание
«Стараниями эпарха претория ежегодно в казну доставлялось более тридцати кентинариев в дополнение к общественным податям. Он [Юстиниан] дал этим деньгам название «воздушная подать», подразумевая под этим, я думаю, то, что это не был некий установленный или обычный налог, но что он получал ее по какой-то счастливой случайности, словно свалившуюся с неба, хотя правильнее эту затею следовало бы назвать подлостью с его стороны. Прикрываясь, как щитом, этим названием, те, кто один за другим пребывали в этой должности, со всевозрастающей наглостью грабили подданных. Они удостаивали автократора этих денег, а сами беспрепятственно наживали царские богатства. Юстиниан не желал обращать на это никакого внимания, поджидая лишь благоприятного часа, чтобы, как только они приобретут большое богатство, он мог бы выдвинуть против них какое-нибудь обвинение в преступлении из числа тех, которым нет никакого оправдания, и отобрать все их имущество». (XXI, 1–5)
Вымогательство
«Когда предполагалось послать войско против Ливии, Италии или персов, он [Юстиниан] отдавал приказ готовиться к выступлению и схолариям, хотя прекрасно знал, что они менее всего пригодны к службе в поле; и те, боясь, как бы этого не случилось, на указанный срок отказывались от жалованья. И такое схолариям пришлось испытать множество раз». (XXIV, 21)