Детектив про «Слово о полку Игореве»
Происхождение «Слова о полку Игореве» всегда было окутано тайной. Считается, что рукопись погибла в московском пожаре 1812 года, спустя 12 лет после публикации графом Алексеем Мусиным-Пушкиным. Исчезновение оригинала дало скептикам — сторонникам версии о поддельности «Слова» — основания утверждать, что его никогда и не существовало. Происхождение текста не вызывало вопросов также лишь до определенного времени, рассказывает филолог-древник Александр Бобров:
«Сам граф утверждал, что получил манускрипт от частного лица, бывшего архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля Быковского. Следуя этой версии, исследователи обнаружили в описях ярославской обители упоминания хронографа Хронограф — произведение древней письменности, содержащее обзор всеобщей истории с древнейших времен. Жанр сложился в Византии; на Руси хронографы дополнялись сведениями по отечественной истории. большого формата („в лист“), а именно такой была основная часть рукописи по свидетельству очевидцев, причем в одной описи имелась помета „отдан“, а в другой — „уничтожен за ветхостью и согнитием“. Во все учебники вошла версия о Спасо-Ярославском происхождении рукописи, а в самом монастыре был создан прекрасный музей „Слова о полку Игореве“. В начале 1990-х годов обнаружилось, что именно этот хронограф никуда не исчез, а находится в фондах Ярославского музея-заповедника, причем никаких прибавлений, в том числе и „Слова“, в нем нет. Версия Мусина-Пушкина, таким образом, лишилась документального подтверждения».
Таким образом, появление «Слова» оказалось не менее таинственным, чем его исчезновение, и скептики получили новый аргумент. История происхождения текста оставалась неполной до 2014 года, когда Александр Бобров опубликовал свое исследование на эту тему. По его версии, рукопись происходила из Кирилло-Белозерского монастыря, а Мусин-Пушкин скрывал это, потому что получил оригинал «Слова» незаконно.
«Монастырское имущество являлось государственным, казенным, поэтому Мусин-Пушкин, безусловно, нарушил и юридические, и моральные нормы. Но все-таки, на мой взгляд, слово „украл“ слишком резкое. В его действиях не было корысти. Он, следуя идеям Просвещения, хотел познакомить читающую публику с неведомым шедевром, поэтому я бы предпочел использовать более нейтральное слово „присвоил“».
Мусин-Пушкин получил доступ к монастырским архивам в 1791 году: в конце июля он был назначен обер-прокурором Святейшего синода, а через две недели было опубликовано повеление Екатерины II о сборе летописных и иных источников по русской истории. «Всем епархиальным архиереям и монастырским настоятелям» было предписано присылать их, «ежели где еще найдутся, в Святейший синод».
«Когда граф был уволен с должности обер-прокурора Синода, ему был предъявлен реестр пропавших рукописей, бывших в его распоряжении. Алексей Иванович утверждал, что передал эти рукописные книги уже скончавшейся к тому времени Екатерине II, но ни во дворце, ни где бы то ни было еще манускрипты не обнаружились.
Судя по всему, девять рукописей граф, бывший сам страстным коллекционером, присвоил, воспользовавшись своим служебным положением. Одна из этих девяти книг подозрительно напоминала сборник со „Словом“ — „Хронограф в лист“. В архивах удалось обнаружить более ранние реестры, передаточные описи, по которым ясно прослеживается вся траектория этой рукописи. В 1766 году она хранилась в Кирилло-Белозерском монастыре. Осенью 1791 года, согласно повелению Екатерины, ее вместе с другими рукописями, „до российской истории относящимся“, присылают к епархиальному архиерею Гавриилу Петрову, а в декабре того же года пересылают в Синод к Мусину-Пушкину. Здесь ее следы и теряются».
Хронограф из Кирилло-Белозерского собрания по составу предельно напоминает ту рукописную книгу, в которой Мусин-Пушкин нашел «Слово о полку Игореве».
«В передаточных описях 1791 года прямо говорится о наличии у Кирилло-Белозерского хронографа прибавлений — „баснословных повестей“, а именно этим термином Н. М. Карамзин называет те произведения, которые окружали „Слово“ в Мусин-Пушкинском сборнике — „Повесть об Акире Премудром“, „Сказание об Индийском царстве“ и, вероятно, „Девгениево деяние“. Кроме того, Карамзин еще в 1801 году указал на происхождение рукописи со „Словом“ „из одной монастырской архивы“, а не от частного лица. Пусть не со стопроцентной, но с 95-процентной уверенностью можно считать, что „Слово о полку Игореве“ находилось именно в этой рукописи, то есть происходило из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря».
Установление происхождения манускрипта со «Словом о полку Игореве» стало еще одним аргументом в пользу подлинности древнерусского шедевра. Можно с уверенностью сказать, что рукопись «Слова» хранилась в Кирилло-Белозерском монастыре и в XV веке, когда там на ее основе создавалась краткая (видимо, первоначальная) версия «Задонщины», и в XVIII веке. Тайна, в атмосфере которой «Слово» было явлено публике, объясняется тем, что Мусин-Пушкин пытался напустить туман на истинные — детективные — обстоятельства ее появления.
«Важно, что совершенно аналогичной была судьба знаменитой пергаменной Лаврентьевской летописи в списке 1377 года. Мы теперь точно знаем, что в 1765 году она хранилась в Новгородском Софийском соборе под номером 38, с нее сняли копию студенты Новгородской духовной семинарии. Между тем Мусин-Пушкин утверждал, что купил ее у наследников частного лица, — Крекшина, умершего в 1763 году. Библиотекой Софийского собора ведал тот же митрополит новгородский и санкт-петербургский Гавриил Петров, который передавал рукописи из Кирилло-Белозерского монастыря в Синод, поэтому ясно, что обе книги, и хронограф, и летопись, попали к Мусину-Пушкину при участии этого архиерея. Лаврентьевскую летопись около 1805 года Мусин-Пушкин подарил императору Александру I, а тот, в свою очередь, передал ее в Отдел рукописей Публичной библиотеки, благодаря чему она сохранилась до наших дней. Если бы Лаврентьевская летопись сгорела с собранием графа, скептики, конечно, считали бы подделкой „Поучение Владимира Мономаха“, которое известно только по этому списку».
Присвоив рукопись, Мусин-Пушкин подарил читателям шедевр. Осталось ответить на вопрос, было ли присвоение до конца оправданным?
«Безусловно, монахи Кирилло-Белозерского монастыря не смогли бы оценить значение „Слова о полку Игореве“ и подготовить его издание. Мусин-Пушкин полагал, что спасает рукопись от возможной гибели, улучшает условия ее хранения и доступность для изучения. Но ирония судьбы заключается в том, что сгорела Москва, а в дальней обители на Русском Севере библиотека сохранилась почти полностью».
