Как создается образ святого
Смиренный коптский отшельник Антоний (ок. 251 — 356), проживший десятки лет в аскетическом уединении в египетской пустыне, очень бы удивился, увидев, как спустя тысячу лет его представляли на далеком севере, во Франции или в Германии. Суровый католический аббат, восседающий на троне, словно монарх; по обе стороны от него — изувеченные просители на костылях или благополучные бюргеры с дарами; в руках у него — посох в форме греческой буквы «тау»; рядом зачем-то — свинья с колокольчиком; под ногами бушует пламя (но явно это совсем не то пламя, которое жарит грешников, так как сам он святой); над головой висят восковые руки, ноги, человеческие фигурки, а то и настоящие ладони или ступни, ампутированные у их владельцев.
Средневековый культ святых, особенно святых древних, — это фабрика превращений. Часто было достаточно какого-нибудь биографического обстоятельства, например пытки, которой подвергся мученик, или атрибута, появившегося на его изображениях много столетий спустя, чтобы культ развернулся в совершенно неожиданную сторону, а святой обрел специализацию, никак не связанную с его биографией. Святые — особая категория мертвых, пребывающие, как считалось, на небесах и превратившиеся в посредников между Богом и человеком. Они одновременно модели для подражания и могущественные заступники. Но сверхъестественная помощь, которой от них ждали, часто оказывалась гораздо важнее тех моральных уроков, которые могла преподнести их жизнь и смерть, слишком уж радикальные для рядового верующего. Конкретный святой, к которому обращались с молитвой, ходили в паломничество и приносили дары, — это всегда проекция. Проекция представлений о сверхъестественных полномочиях небесного патрона на конкретную личность.
Антоний Великий — христианин, ушедший в безлюдные места Фиваиды Фиваида — древняя область в Верхнем Египте., чтобы вести совершенную жизнь в самоограничении, не был первым пустынником, но остался в традиции как основатель отшельнического монашества. Его житие, созданное младшим современником Афанасием Александрийским (ок. 298 — 373), превратилось в своего рода матрицу для последующей христианской агиографии и превратило Антония в образец аскета.
В позднесредневековой Европе Антония почитали прежде всего как святого страдальца и сурового целителя, который излечивает от ужасной болезни — святого огня, или огня святого Антония, но может в гневе ее и наслать; а также как отшельника, который неустанно сражался с дьявольскими искушениями, претерпел множество измывательств от бесов, одержал над ними верх, и потому способен и простых христиан защитить от сил тьмы. Антоний был одним из универсальных святых, почитавшихся по всему христианскому миру, но в то же время святым «ведомственным» — патроном ордена антонитов.
Огненная напасть
На одной из гравюр, иллюстрировавших пособие по хирургии «Feldtbuch der Wundtartzney» Ганса фон Герсдорфа — врача, трудившегося в антонитском госпитале в Страсбурге, — мы видим величественную фигуру святого Антония: это крепкий старец в монашеском облачении, от которого во все стороны исходит сияние. Опустив взор, он смотрит то ли в книгу, которую держит в руках, то ли поверх страниц на крошечного одноногого калеку, ковыляющего на деревяшке. Тот тянет к святому левую руку, но она вместо ладони заканчивается языком пламени. Этот огонь, пожирающий плоть и уже, видимо, съевший его правую ногу, — метафорическое изображение огня святого Антония.
Огнем святого Антония, или святым огнем, в Средневековье чаще всего называли эрготизм — отравление алкалоидами спорыньи, грибка, паразитирующего на злаках (прежде всего на ржи). У людей, съевших хлеба из смертоносной муки, в зависимости от типа болезни могут возникать судороги и галлюцинации, а в конечностях начинается гангрена. Почерневшие ладони и ступни, словно съеденные огнем, порой сами отсоединяются при распаде костей, или их приходится ампутировать. Из-за питания зараженным хлебом часто случались настоящие эпидемии эрготизма. Так, утверждается, что в Париже в 1418 году из-за вспышки святого огня за месяц погибли чуть ли не 50 тысяч человек (эпидемии эрготизма вспыхивали и в XX веке, например в Советской России в 1926–1927 годах). То, что огонь святого Антония связан с зерном и хлебом, было выяснено лишь в XVII веке.
Антоний Великий был не единственным и не первым из святых, к кому обращались за избавлением от святого огня. В разных местах эту болезнь называли огнем святого Фирмина, огнем святого Марселя, огнем Девы Марии. Однако к позднему Средневековью «огненная» гангрена была в целом зарезервирована за святым Антонием.
Эта история началась около 1070 года, когда его мощи, как считается, были перевезены из Константинополя в приходскую церковь в деревне Ля-Мот-о-Буа (в области Дофине на юге Франции). Позже в честь небесного патрона деревня стала зваться Сент-Антуан-ан-Вьеннуа. К ценной реликвии, как и к другим мощам святых, потянулись страждущие, которых съедал гангренозный огонь. Вскоре один дворянин, чтобы отблагодарить Антония за исцеление, создал братство мирян, посвятивших себя уходу за жертвами этой болезни. Пути Антония и огня пересеклись в одной точке. Полтора века спустя братство превратилось в орден регулярных каноников святого Антония, или антонитов.
Орден антонитов
Со временем орден, центром которого было аббатство Сент-Антуан-ан-Вьеннуа (там хранились мощи святого и располагался его главный госпиталь), распространился по всей католической Европе. В период расцвета сеть антонитских общин и богаделен, которые они содержали, насчитывала сотни точек; особенно много их было вдоль древних паломнических маршрутов, прежде всего Пути святого Иакова, который вел в Сантьяго-де-Компостела, на северо-западе Испании.
Египетский пустынник был не только патроном ордена, но и в каком-то смысле его символическим капиталом, делиться которым антониты не собирались. В 1445 году они вступили в конфликт с одним отшельником, который без согласования с владельцами «бренда» создал часовню, посвященную святому Антонию. Дело закончилось компромиссом: он смог сохранить свой алтарь, но не имел права устанавливать на нем образ святого.
Госпитали антонитов, само собой, занимались не лечением болезни, что было вне тогдашних возможностей, а смягчением ее симптомов. В соответствии с представлением о том, что клин вышибают не клином, а его противоположностью, средствами против огня должны были стать различные холодные и сухие субстанции. Антониты готовили травяные настои и мази (часть из них вполне могла приносить больным облегчение благодаря анестетическим и сосудорасширяющим свойствам) и, в случае необходимости, практиковали ампутацию пораженных гангреной конечностей. Отделившиеся или отрезанные части тела порой сохраняли в госпиталях — как свидетельство силы святого или для того, чтобы в день всеобщего воскресения, когда все умершие вновь обретут телесность, жертвы огня отыскали свои потерянные конечности.
Настой на святом Антонии
Параллельно с медицинскими средствами антониты, само собой, практиковали и духовные методы, апеллировавшие к чудотворной силе святого Антония. Главным лекарством такого рода был «святой винаж» (saint vinage) — вино, в которое добавляли настой целебных трав, а потом опускали частицы мощей древнеегипетского анахорета. При соприкосновении с их чудотворной субстанцией жидкость, которую раз в год, на праздник Вознесения, давали отчаявшимся больным, должна была тоже приобрести целительную силу.
Изготовление таких настоев на мощах не было изобретением антонитов. Считалось, что сакральная сила может передаваться при физическом соприкосновении. Скажем, гравюры с изображением святых или любые другие предметы прикладывали к ракам с мощами или к саркофагам. Кто-то собирал пыль или соскабливал немного каменной крошки с надгробий святых. Мощи или реликварии, в которых они хранились, омывали водой, а потом ее выпивали. Соприкосновение с сакральным, как многие были убеждены, передавало часть его свойств самым обычным предметам, что вело к умножению контактных полуреликвий. Они отвечали запросу на массовое производство (потенциально) чудотворных предметов, намного более доступных, чем сами святыни. В соответствии с подобной же логикой, с изображений, считавшихся чудотворными, снимали копии, и они, как уверяли клирики, приобретали (почти) такую же эффективность, как и далекие оригиналы.
Специализации святых
Потребность в исцелении создавала множество медицинских культов: святым приписывали специализацию по конкретным болезням. Так, святой Себастьян и святой Рох считались защитниками от чумы, а к святой Цецилии обращались за излечением от глазных недугов; святая Варвара и святая Екатерина служили помощницами при родах, а святая Петронилла должна была помочь больным лихорадкой. Святой Антоний отвечал не только за отравления спорыньей, но и за множество похожих инфекций, которые отождествлялись с его огнем.
. Их авторство не установлено. © Staatliche Kunstsammlungen Dresden / Bridgeman Images / Fotodom
На многих средневековых изображениях могущественные святые-целители соседствовали друг с другом, усиливая потенциальный эффект от молитвы и прикосновения к образу. Тот же святой Антоний, с его огнем, часто появлялся бок о бок со святым Себастьяном, античумным заступником, или со святым Христофором. Считалось, что человек, который взглянет на изображение святого Христофора, в тот день не умрет внезапной смертью. Эразм Роттердамский в своей «Похвале глупости» (1509) иронизировал над этим убеждением и вообще над упованием на автоматическую силу реликвий и образов:
«Нужно здесь помянуть и тех, кто внушил себе глупое, но приятное убеждение, будто стоит человеку поглядеть на статую или икону Полифема-Христофора — и смерть не грозит ему в тот день; или что, прочитав перед статуей святой Варвары некую молитву, он воротится цел и невредим с поля боя; или что, ставя в известные дни свечки святому Эразму, он вскорости сделается богачом».
Иконография эрготизма
Жертвы святого огня появляются на многих изображениях, посвященных святому Антонию и его борениям с демонами. На знаменитом Изенгеймском алтаре, который был написан Маттиасом Грюневальдом около 1515 года для одного из антонитских монастырей в Эльзасе, бородатый патрон ордена фигурирует несколько раз. На той створке, где изображен, наверное, самый известный сюжет из его жития — избиение бесами, слева от Антония мы видим странное человекообразное существо со вздутым животом и гноящимися нарывами по всему телу. В отличие от прочих бесов (если считать, что он тоже принадлежит к их братии), он не участвует в избиении святого, а бессильно лежит в углу, закрыв глаза и подняв вверх изуродованную левую руку. Исследователи давно пытались поставить этому персонажу точный диагноз (версии колебались от проказы до сифилиса). Однако, вероятнее всего, перед нами синтез симптомов огня святого Антония, в котором не стоит искать клинической точности.
На противоположной створке алтаря, где Антоний встречается с другим отшельником, Павлом Фивейским, под ногами обоих старцев изображены лекарственные растения, применявшиеся в антонитских монастырях для лечения гангрены или снятия ее симптомов. Так, рядом с Павлом растет мак сомнительный (Papaver dubium), а рядом со святым Антонием — черноголовка обыкновенная (Prunella vulgaris), которую раньше в Эльзасе называли sankt Antonikrüt.
На еще более знаменитом «Искушении святого Антония» Иеронима Босха посреди фантасмагорического пейзажа, между огромным красным фруктом, из плоти которого вываливается ватага демонических созданий, и сатанинским клириком в очках, читающим что-то из черностраничной книги, у стенки лежит калека в черном головном уборе, который напоминает цилиндр. Перед ним, на белой тряпке, — отпавшая из-за гангрены или ампутированная ступня, инструмент его нищенского ремесла. Калека глядит на святого Антония, а рядом с ним богато одетая дама протягивает старухе-монахине и уродцу без тела блюдо с какой-то жидкостью — возможно, это и есть святой винаж, призванный погасить огонь святого Антония.
Символы и знаки
Главный символ Антония Великого и ордена антонитов — греческая буква «тау» (ее старшая сестра — древнееврейская буква «тав»). На многих изображениях «тау» нашита на монашеском облачении святого; в виде «тау» выполнен и аббатский посох, на который он опирается. Форма посоха перекликается с очертаниями разнообразных подпорок и костылей, на которых к святому ковыляют изувеченные болезнью жертвы его огня.
В Книге пророка Иезекииля (9:4) Господь велит нанести знак «тау» (signa thau) на чело праведников, живущих в Иерусалиме, а остальных, погрязших в мерзостях, приказывает не щадить. Вслед за этим фрагментом и другими текстами греческая буква «тау» в Средние века ассоциировалась с избранностью, исцелением и спасением. В некоторый момент она также превратилась в символ целительной силы Антония Великого, на которую так уповали жертвы святого огня.
В иконографии Антония часто можно встретить изображения свиней — еще одного символа святого и его ордена. Антониты занимались разведением этих животных — их мясо входило в рацион больных, которых принимали в госпитальные дома, а деньги, вырученные от продажи свиней, шли на содержание богаделен. В соответствии с давней привилегией, свиньи, принадлежавшие антонитам, имели право бегать где им будет угодно и питаться подножным кормом, которого в городах того времени было немало.
Чтобы отличить животных святого Антония от прочих свиней, им на шею вешали колокольчик; такие же колокольчики использовали и сами братья-антониты, когда приходили куда-то, чтобы просить милостыню. Колокольчики тоже превратились в устойчивый иконографический атрибут Антония — на многих изображениях он держит их в руках или они висят у него на посохе.
Месть святых
Средневековые святые, даже если при жизни они служили примером кротости, в своей роли небесных заступников, как считалось, должны были защищать свою честь от нападок иноверцев, еретиков, святотатцев и просто насмешников. Грозный святой Антоний лечил от святого огня, но мог и наслать его в наказание. Истории о мстительных святых встречаются не только в житиях или сборниках проповедей, но и, скажем, в сборнике новелл язвительного флорентийца Франко Саккетти (1332–1400). Правда, у него сам оскорбленный Антоний не выходит из-за кулис, за него (вернее, за себя) мстят его свиньи, и вся история скорее напоминает не описание чуда, а анекдот.
Саккетти рассказывает об одном подагрике, который был настолько изуродован болезнью, что не мог встать с постели, но «не потерял любви поесть и ни одного зуба и всегда жадно стремился к тому, чтобы поработать челюстями».
«…Почти каждый день две великолепные свиньи святого Антония повадились входить [к нему в дом] через заднюю дверь, ведущую на улицу, а затем тотчас же входить в названную комнату [в трапезную]. В один из таких дней, когда эти свиньи вошли в названную комнату, подагрик говорит одному своему здоровяку-крестьянину: „Как надоели мне эти свиньи! Не убить ли нам одну из них?“ Крестьянин отвечает: „Что ж? Лишь бы вам это было угодно“. Бывший при этом человек говорит: „Ой, ой! Не шутите со святым Антонием“. Подагрик отвечает на это: „И ты еще принадлежишь к тем дуракам, которые думают, что святой Антоний занимается засолом мяса? Для кого? Для своей семьи? Тебе хорошо известно, что там, на небе, не пьют и не едят. Жрут только эти попрошайки Антония со своим Τ на груди, и они-то и внушают людям этот вздор. Пусть грех ложится на меня; предоставьте мне действовать“. И он говорит слуге: „Отыщи топор…“».
Дело, однако, кончилось плохо. Разъяренные свиньи ринулись на подагрика и почти растерзали его, а слуга, который должен был помочь, лишился ноги. «Это чудо, — пишет Саккетти, — совершил святой Антоний, а потому говорят: „Шути со своими слугами, но не позволяй себе ничего со святыми“».
