Что такое школа «Анналов»
Читая исторический источник, нужно знать обстоятельства его создания и помнить, что автор мог нарочито утаить или подчеркнуть какие-то события. Сегодня эта мысль кажется очевидной любому историку, однако на самом деле она сравнительно молода. В конце 1920-х годов ее выдвинули основатели школы «Анналов» — течения во французской историографии, сами представители которого отказывались считать себя школой.
Предшественники
На рубеже XIX и XX веков гуманитарные науки переживали затяжной кризис; ученым (и не только) казалось, что все привычные устои рушатся. Во многом это ощущение было вызвано научной революцией начала века: открытия, сделанные в точных науках, поставили под сомнение саму возможность единого всеобъемлющего объяснения действительности. При этом колоссальные потери, понесенные всеми участниками Первой мировой войны, продемонстрировали, что наука, которая должна была принести человечеству победу над смертью, на деле послужила созданию оружия массового поражения.
Ученые предлагали разные выходы из кризиса. Кто-то оставался верен принципам, изложенным Шарлем Виктором Ланглуа Шарль Виктор Ланглуа (1863–1929) — палеограф и историк, приверженец позитивизма. и Шарлем Сеньобосом Шарль Сеньобос (1854–1942) — историк, начал карьеру как специалист по истории Бургундии, затем заинтересовался методологией истории. Позитивист. во «Введении в изучение истории» (1898), — их с определенной долей условности можно назвать позитивистскими. В сущности, их метод (отбор документов, классификация, критика источников) сводился к составлению истории из текстов. Отмечая субъективный характер исторических источников, Ланглуа и Сеньобос тем не менее стремились получить «подлинное знание», опирающееся на факты.
Их современники, неокантианцы Герман Коген Герман Коген (1842–1918) — немецкий философ, преподавал в Марбурге (где у него учился Борис Пастернак). Изучал понятийный аппарат человеческого сознания. Утверждал, что человек интерпретирует реальность в соответствии с законами собственного сознания, которые ему неизвестны, следовательно, наука — это система понятий, рожденных в сознании, с помощью которой человек делает мир постижимым. и Генрих Риккерт Генрих Риккерт (1863–1936) — немецкий философ. Известен, в частности, тем, что доказывал бессмысленность поиска «исторических закономерностей». подвергли переоценке саму «научность» исторического знания. Они поставили вопрос о принципиальном несходстве между естественнонаучным и гуманитарным знанием: естествоиспытелей не интересуют казусы и отдельные случаи, они ищут примеры, подтверждающие законы, историк же, напротив, выбирает факты по признаку их исключительности, важности и культурной значимости. Так история — по крайней мере, в глазах неокантианцев — была избавлена от необходимости подражать «настоящим» наукам.
Встречи в Страсбурге
Тем временем на территории только что отвоеванного Эльзаса После Первой мировой войны (1914–1918) проигравшая Германия передала Франции Эльзас и Лотарингию, земли, которые Германия, в свою очередь, аннексировала после франко-прусской войны (1870–1871)., в Страсбургском университете, который президент Франции Раймон Пуанкаре планировал превратить в витрину передовой французской науки, собрались выпускники Высшей нормальной школы Высшая нормальная школа (École normale supérieure), основанная в 1794 году для подготовки школьных преподавателей, быстро превратилась в питомник для интеллектуальной элиты. Ее окончили Мишель Фуко, Жорж Дюмезиль, Жан-Поль Сартр, Пьер Бурдьё, Жак Деррида и многие представители «новой истории», о которых пойдет речь ниже. Морис Хальбвакс, Марк Блок, Люсьен Февр и Шарль Блондель, а также другие выдающиеся специалисты, например Габриэль Ле Бра и Жорж Лефевр.
Интеллектуальная среда, сложившаяся в Страсбурге, была чрезвычайно благоприятна для исследовательской мысли. Именно здесь в 1920 году познакомились медиевист Марк Блок (1886–1944) и новист Новист — ученый, изучающий Новое время. Люсьен Февр (1878–1956), и именно здесь девятью годами позже они основали новый исторический журнал, «Анналы экономической и социальной истории» Такое название журнал носил до 1938 года, а впоследствии неоднократно его менял, превращаясь то в «Анналы социальной истории» («Annales dʼhistoire sociale», 1939–1941), то в «Сборник по социальной истории» («Mélanges dʼhistoire sociale», 1942–1944), то в «Анналы: экономика, общества, цивилизации» («Annales: economies, sociétés, civilisations», 1946–1994). Журнал существует и поныне, сейчас он называется «Анналы: история, общественные науки» («Annales: histoire, sciences sociales», с 1994 года).. Членов редколлегии этого журнала и его авторский коллектив принято называть школой «Анналов», тогда как сами историки предпочитали именовать себя представителями «новой исторической науки».
Откуда пошло название, не вполне понятно. Скорее всего, авторы просто имели в виду, что сборник будет выходить регулярно и сообщать о важнейших актуальных событиях в мире истории. Восходит это название к слову «анналы» — так называют ежегодные записи важных событий, которые делались в реальном времени (в отличие от хроник, которые могли начинать хоть от сотворения мира).
Представители «новой исторической науки» критиковали позитивистов за то, что они не учитывали влияния мировоззрения историка на его исследования. Позитивистский подход к источникам как к элементам мозаики и «историзирующая история» Histoire historisante — термин историка и философа Анри Берра, выпускавшего «Журнал синтеза»., которая «сначала устанавливала факты, а затем пускала их в дело», также казались новым историкам неудовлетворительными. Они предлагали новый рецепт — превратить историю в социальную науку, включенную в культурный контекст.
«А ведь без предварительной, заранее разработанной теории невозможна никакая научная работа. <…> Я говорю о науке, конечная цель которой состоит не в открытии законов, а в понимании сути явлений. <…> Человек… для историка — то же самое, что скала для минералога, животное для биолога, звезда для астрофизика: нечто, подлежащее объяснению. Пониманию и, стало быть, осмыслению. Историк, отказывающийся осмыслить тот или иной человеческий факт, историк, проповедующий слепое и безоговорочное подчинение этим фактам, словно они не были сфабрикованы им самим, не были заранее избраны во всех значениях этого слова (а он не может не избирать их), — такой историк может считаться разве что подмастерьем, пусть даже превосходным. Но звания историка он не заслуживает».
Новая история
«Анналисты» заявили, что хотят создать новую историю — для них фактами истории стали факты психологические, свойства человеческого сознания.
Новая история должна быть:
Тотальной
Она должна описывать все формы активности человека и все существующие в обществе связи: политические, экономические, культурные. «Анналисты» стремились преодолеть противоречие между материальным и духовным и изучить взаимное влияние разных сторон человеческой жизни.
Проблемной
Если историки-позитивисты, например упомянутые выше Сеньобос и Ланглуа, считали, что самое главное — анализ конкретного источника, то представители школы «Анналов», и в особенности Люсьен Февр, автор понятия «история-проблема», говорили, что историк должен сначала поставить проблему (опираясь на свой современный опыт и волнующие его сегодня вопросы), а потом уже выбирать источники, подходящие для ее решения.
Человечной
Главный предмет истории, с точки зрения «анналистов», — это сознание человека и сам человек в обществе. Марк Блок писал, что историк, как сказочный людоед, знает, что «там, где пахнет человечиной, его ждет добыча».
Основатели «Анналов» были прежде всего историками-практиками и избегали отвлеченных рассуждений о «философии истории» — о том, существуют ли в историческом процессе закономерности, о роли личности в истории, о пассионарности. Но чтобы объяснить и сформулировать принципы, из которых они исходили, они создали два программных текста: Марк Блок — «Апологию истории, или Ремесло историка», а Люсьен Февр — «Бои за историю». Эти тексты позволяют нам познакомиться с методом представителей «первого поколения» школы «Анналов», остававшейся в 1930-х годах явлением еще довольно маргинальным.
Метод первых «анналистов»:
1. Они трактуют понятие «исторический источник» гораздо шире, чем их предшественники.
«Разнообразие исторических свидетельств почти бесконечно. Все, что человек говорит или пишет, все, что он изготовляет, все, к чему он прикасается, может и должно давать о нем сведения».
2. Они формулируют вопросы и исследовательскую задачу до того, как приступают к поиску материала.
«Многие люди, и среди них, кажется, даже некоторые авторы учебников, представляют себе ход нашей работы до странности наивно. Вначале, мол, есть источники. Историк их собирает, читает, старается оценить их подлинность и правдивость. После этого, и только после этого, он пускает их в дело. Но беда в том, что ни один историк так не действует. Даже когда ненароком воображает, что действует именно так.
Ибо тексты или археологические находки, внешне даже самые ясные и податливые, говорят лишь тогда, когда умеешь их спрашивать. <…> Другими словами, всякое историческое изыскание с первых же шагов предполагает, что опрос ведется в определенном направлении. Всегда вначале — пытливый дух. Ни в одной науке пассивное наблюдение никогда не было плодотворным. Если допустить, впрочем, что оно вообще возможно».
3. Они склонны к междисциплинарности, переносят методы археологии, экономики, социологии, географии и других наук в свои исследования.
«Какими бы разнообразными познаниями мы ни стремились наделить наиболее вооруженных исследователей, они всегда — и, как правило, очень скоро — доходят до определенного предела. И тут уж нет иного выхода, кроме как заменить многообразную эрудицию одного человека совокупностью технических приемов, применяемых разными учеными, но направленных на освещение одной темы. Этот метод предполагает готовность к коллективному труду».
Главные представители
Первое поколение
Широкое признание и популярность пришли к «анналистам» после окончания войны. Этому способствовали героизация Марка Блока, расстрелянного Гестапо весной 1944 года, и Фернана Броделя, пять лет просидевшего в лагерях, левацкая репутация журнала, а также смерть главных противников метода школы «Анналов», Шарля Сеньобоса и Луи Альфана. Интерес к «новой исторической науке» начали проявлять не только студенты, но и политики, и разнообразные фонды, готовые финансировать исследования. Тиражи «Анналов» заметно увеличились, а в Практической школе высших исследований была создана Шестая секция, которая впоследствии в 1975 году превратится в Высшую школу социальных наук (École des hautes études en sciences sociales). Пришло время «второго поколения» школы «Анналов», к которому относят Фернана Броделя, Эрнеста Лабрусса, Пьера Шоню, Робера Мандру и других.
Второе поколение
В отличие от Лабрусса, далеко не все «анналисты» разделяли взгляды Броделя. Это привело к тому, что в 1962 году Бродель основал Дом наук о человеке, свой собственный научный центр, а в 1970 году покинул пост главного редактора «Анналов». Исходя из отношения к методу Броделя, в «новой исторической науке» можно выделить два течения: его сторонников, активно использовавших количественные методы, серийные источники и математическое моделирование (Пьер Шоню, Франсуа Фюре), и тех, кто предпочитал ориентироваться на индивидуальное в истории (Жорж Дюби и Жак Ле Гофф).
Третье поколение
Вероятно, на повороте к сюжетам, прежде находившимся в ведении антропологов, — к истории обычаев, связанных с рождением и смертью, к истории тела, болезни и сексуальности — сказался политический контекст 1960-х годов во Франции. После признания независимости Алжира Франция перестала быть колониальной империей; стремительно менялся общественный уклад: урбанизация произошла на глазах одного поколения, деревни опустели (если в 1950-е большинство населения Франции составляли крестьяне, то уже в 1970-х их насчитывалось не более пяти процентов); студенческая революция 1968 года пошатнула традиционные ценности и изменила привычные образовательные структуры (именно тогда Парижский университет был поделен на 13 независимых учебных заведений). Движение за политические свободы повлекло за собой сходные движения в интеллектуальной сфере — за свободу выбора тем и исследовательских методик.
Четвертое поколение
Если спросить историка, знакомого с французской историографией, кого бы он отнес к «четвертому поколению» школы «Анналов», вероятно, он вспомнит Бернара Лепти (1948–1996), Жака Ревеля (р. 1942) или Жана-Клода Шмитта (р. 1946). Но эти исследователи получают такое «звание» в основном из-за того, что их учителя были представителями «третьего поколения».
Уже Дюби в конце 1980-х годов писал, что школа «Анналов» прекратила свое существование, распавшись на множество мелких направлений. Кроме того, методологические постулаты, бывшие революционными в начале века, потеряли свою актуальность, и исследователи вновь начали проявлять интерес к событию и к политической истории (причины этого можно усмотреть и во влиянии философии Мишеля Фуко, подогревшего интерес к механизмам властвования, и в желании найти в истории ответы на актуальные политические вопросы, вызванные крахом голлизма Голлизм — политический режим, господствовавший во Франции в то время, когда ее возглавлял Шарль де Голль (в 1960-е годы). Режиму присуще стремление к национальной независимости, «политика равновесия» на внешнеполитической арене (то есть отказ от принятия как советской, так и американской стороны в холодной войне), строгий контроль государства над экономикой и т. п. во Франции).
Впрочем, сам Дюби называл и пути «спасения» для историка после «Анналов»: занятия вспомогательными историческими дисциплинами, историографией и археологией.
Занимался преимущественно социальной и экономической историей: этой проблематике посвящены его монографии «Феодальное общество», «Короли-чудотворцы» и курс «Характерные черты французской аграрной истории», прочитанный в Институте сравнительного изучения культур в Осло.
«Феодальное общество», впервые изданное в 1939–1940 годах, до сих пор остается одним из самых красочных и при этом точных описаний средневекового общества. На обширном документальном материале Блок создает сложный и живой образ Западной Европы IX–XIII веков, где феодализм представлен движущей силой общества и его структурирующим элементом. Блок подчеркивает, что этот строй является преимущественно западноевропейским феноменом и нельзя говорить о нем как об универсальной стадии развития общества. Он изучает не только становление этого строя и составляющих его институтов, но и его развитие.
Блок выступал против «идола истоков» — стремления историков начинать изучение некоего нового явления с поиска его корней. Вместо этого Блок предлагал рассматривать исторический феномен, когда он находится на пике своего развития, а затем задаваться вопросом о его причинах и последствиях. С помощью этого метода Блоку удалось, проанализировав уклад средневекового общества, найти его корни в поздней Античности, а остаточные следы — в XVIII веке (эту идею впоследствии разовьет Жак Ле Гофф в своей теории «долгого Средневековья»).
Опубликовал более тысячи работ в самых разных жанрах. Особенно интересны его «интеллектуальные биографии», в которых образ героя воссоздавался на фоне сформировавшей его эпохи: «Судьба Мартина Лютера» (1928), «Ориген и Деперье, или Загадка „Кимвала мира“» (1942), «Проблема неверия в XVI веке: религия Рабле» (1947). Февр настаивал на том, что историю эпохи можно изучать через историю личности, потому что именно эпоха формирует «мыслительный инструментарий», набор базовых психологических и культурных установок, которыми человек руководствуется в повседневной жизни.
Именно Февру принадлежит термин «тотальная история», под которым он подразумевал некий промежуток времени (пусть даже очень краткий), рассмотренный во всей полноте. Примером такой истории может послужить монография «Филипп II и регион
В 1956 году после смерти Люсьена Февра Бродель сменил его на посту главы редакции «Анналов» и Шестой секции Практической школы высших исследований. Его главный интерес состоял в проблематизации исторического времени. В трехтомном сочинении «Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II» он описал три уровня или три скорости исторического времени:
— время большой длительности: в масштабах этого времени происходят природно-географические процессы;
— время средней протяженности: в нем развиваются и меняются социальные и государственные структуры, экономика и т. п.;
— краткое время: время исторических событий.
Бродель пренебрегал событийной историей, отдавая предпочтение изучению «геоистории»; чтобы объяснить свой подход, он сравнивал историю с морем: праздный путешественник любуется на барашки на гребнях волн, а опытный моряк знает, что все зависит от скрытых в глубине и почти неразличимых течений. Историков предыдущих поколений и некоторых своих современников Бродель обвинял в избыточном внимании к политическим событиям, объяснить которые, по его мнению, можно только изучая их глубинные причины. Он практически отказывал отдельной личности в способности изменить ход истории.
Главный единомышленник Броделя, преемник Марка Блока на кафедре социальной и экономической истории в Сорбонне. Лабрусс посвятил экономической истории два монументальных сочинения: «Обзор движения цен и доходов во Франции в XVIII веке» (1933) и «Кризис французской экономики в конце старого порядка и накануне революции» (1944), в которых, широко используя статистические методы анализа, стремился связать динамику экономических процессов с изменениями в общественных отношениях и коллективной психологии. Он предложил делить историю на три уровня: экономики, общества и цивилизации (эта концепция с 1946 по 1994 год была зафиксирована в подзаголовке «Анналов»).
Когда Бродель предложил Жоржу Дюби войти в редколлегию «Анналов», тот отказался, мотивируя это тем, что школы «Анналов» больше не существует, остались только многочисленные ответвления «новой исторической науки». Сам Дюби занимался в основном средневековой Францией, но, кажется, в истории этой страны не было аспекта, которого он бы не коснулся. Описывая стремительное экономическое, политическое и культурное развитие Запада в XI веке, Дюби ввел термин «феодальная революция» (которая, по его мнению, заключалась в том, что публичная власть из рук императора перешла в руки местной знати, которой также принадлежала и военная функция; вследствие этого общество, прежде делившееся на «свободных» и «несвободных», стало делиться на «воюющих» и «работающих», что привело к росту производства).
По словам самого Дюби, в Лионском университете, который он окончил, хорошо преподавали географию, разделяя ее на «физическую» и «человеческую». Поэтому он с интересом занимался экономической историей деревни, не используя, впрочем, привычные для историков экономики статистические методы. Он изучал семью, дом и родство, стремясь найти ответ на вопрос, как крестьянское общество укоренялось в какой-то местности и в какой мере оно зависело от особенностей этой местности. Важнейшим принципом, которого Дюби при этом придерживался, был сознательный отказ от анахронизмов, от переноса современных экономических и социальных моделей в прошлое.
В монографии «Трехчастная модель, или Представления средневекового общества о самом себе» Дюби, отказавшись от броделевского синтеза географии и истории, обращается к проблемам ментальности (явно испытав на себе влияние Жака Лакана и других психоаналитиков). Для него ментальность — это система образов и представлений, присущая некоей социальной группе; она определяет поведение членов этой группы и отражает их представление о мире в целом и об их месте в этом мире.
Вслед за Дюби интерес к истории ментальности проявляли такие исследователи, как Натали Земон Дэвис, Филипп Арьес, Мишель Вовель и Жан Делюмо.
Как и Дюби, широтой интересов отличается Эмануэль Ле Руа Ладюри. Будучи учеником Фернана Броделя, в 1969 году Ле Руа Ладюри сменил его на посту редактора журнала «Анналы» в составе «триумвирата», в который также входили Марк Ферро и Жак Ле Гофф. В отличие от последнего, своего, может быть, более известного в России коллеги по цеху, Ле Руа Ладюри в развитии карьеры шел по классическому академическому пути: после окончания Высшей нормальной школы он отправился в Монпелье, где десять лет проработал над диссертацией, посвященной крестьянству Лангедока. Интерес к этому региону не угас у него и после защиты диссертации. Опубликовав в 1966 году свою первую монографию «Крестьяне Лангедока», Ле Руа Ладюри приступил к работе над книгой «Монтайю, окситанская деревня (1294–1324)», сделавшей его имя всемирно известным.
Эта книга про окситанскую деревушку XIV века, где расцвела ересь катаров, неожиданно стала бестселлером. Автор реконструировал повседневность окситанских крестьян, позволил читателю взглянуть на их быт и услышать их голоса.
Из-под пера Ле Руа Ладюри вышла еще одна книга, «История климата». На первый взгляд сложно поверить, что ее написал тот же человек, который исследовал допросы жителей Монтайю. За «Историю климата» французские журналисты прозвали Ле Руа Ладюри «браконьером Клио», потому что в своем желании написать «историю без людей» он пошел так далеко, что почти полностью истребил следы их присутствия.
Ровесник Ле Руа Ладюри и, может быть, наиболее известный представитель школы «Анналов», в начале своего творческого пути интересовался не столько реальностью, сколько представлениями средневекового человека об этой реальности. Ле Гофф настаивал на расширении «территории», подвластной историку, и, словно сказочный людоед, руководствовался в выборе темы исследования пресловутым «запахом человечины».
Свой объект исследования он называл «другим Средневековьем». Оно отличалось от «обычного» в первую очередь тем, что его хронологические рамки были гораздо шире: развивая идею Броделя о «времени большой длительности», Ле Гофф сформулировал концепцию так называемого «долгого Средневековья», которое началось приблизительно в III веке, а завершилось в XIX веке. Сам Ле Гофф так объяснял эту периодизацию:
«Итак, надо вытолкнуть пробку, именуемую Ренессансом. Я предлагаю ввести понятие длительного, очень долгого Средневековья, базовые структуры которого развиваются крайне медленно, с III века и до середины XIX века, то есть до того момента, когда промышленная революция, доминирующее положение Европы в мире, реальное развитие и распространение демократии (отдаленным прообразом которой являлся античный город) породили действительно новый мир, пусть даже еще не полностью свободный от наследия и традиций прошлого».
Впрочем, не только пределы, но и содержание Средневековья Ле Гоффа многим могло показаться непривычным: он писал про историю воображаемого и чудесного; про историю мышления и тела; про историю жестов и ритуалов; про представления средневековых людей о времени и пространстве, а также про их отношение к смерти и загробному миру. Изучение этих тем сегодня невозможно без знакомства с его трудами. Примечательно, что Ле Гофф при этом принебрег социальными требованиями с такой же легкостью, как требованиями хронологическими: этот великий ученый не стал защищать диссертацию.
Благодаря интересу к теме смерти известен еще один представитель «третьего поколения», Филипп Арьес. Историей он занимался по воскресеньям в качестве хобби (и так себя и называл, «историк выходного дня»). Но, несмотря на то что большую часть своего времени он посвящал вовсе не науке, ему удалось написать книгу, которая вызвала огромный резонанс и положила начало изучению смерти как исторического феномена; книга эта называется «Человек перед лицом смерти». Тезисы, которые выдвинул Арьес, многим представляются более чем спорными, однако именно из критики его произведения и выросла современная историография роли смерти в культуре. Ключевой посыл его работы заключался в том, что восприятие смерти прошло пять этапов: от безэмоционального приятия до отрицания, и в рамках каждой культуры существовал всего один образ смерти.
Главные книги
Марк Блок. «Апология истории, или Ремесло историка»
Пер. Е. М. Лысенко. 2-е изд. М., 1986.Программный текст основателя школы «Анналов», написанный при этом языком настолько понятным, что книга могла бы послужить ответом на детский вопрос, зачем нужна история.
Марк Блок. «Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии»
Пер. В. А. Мильчиной. М., 1998.Книга посвящена вере в способность английских и французских королей (а также седьмого ребенка в семье, имеющего шесть старших братьев) исцелять золотуху наложением рук. Она стала одним из первых сочинений по исторической антропологии и истории ментальности и определила дальнейшее развитие историографии в этих направлениях.
Люсьен Февр. «Бои за историю»
Пер. А. А. Бобовича, М. А. Бобовича и Ю. Н. Стефанова. М., 1991.Собрание статей, написанных историком в разные годы. Основная задача сборника, как ее формулирует сам Февр, — «принести пользу товарищам, особенно молодым». В статьях он рассуждает о предназначении истории и историка, вопросах методологии и о том, как полюбить свое ремесло.
Фернан Бродель. «Структуры повседневности: возможное и невозможное»
Ф. Бродель. «Материальная цивилизация, экономика и капитализм.Это исследование может испугать своим объемом, но именно в нем Бродель сформулировал свою знаменитую концепцию «времени большой длительности».
Жорж Дюби. «Время соборов. Искусство и общество 980–1420 годов»
Пер. М. Ю. Рожновой, О. Е. Ивановой. М., 2002.
Единственная книга из списка, посвященная искусству. Дюби рассказывает о готике и подтверждает тезис Блока, что историческим источником может стать все, что делает и к чему прикасается человек, даже строительные приемы.
Жак Ле Гофф. «Другое Средневековье»
Пер. С. В. Чистяковой, Н. В. Шевченко. Екатеринбург, 2000.Сборник статей, общая цель которых — найти «другое Средневековье». Предмет исследования — отношение средневекового человека к труду и времени. Предисловие к сборнику представляет собой творческую автобиографию Ле Гоффа.
Эммануэль Ле Руа Ладюри. «Монтайю, окситанская деревня (1294–1324)»
Пер. В. А. Бабинцева и Я. Ю. Старцева. Екатеринбург, 2001.В этой легендарной книге на основе текстов показаний, данных инквизитору, подробно описана жизнь необразованных крестьян из деревни Монтайю: как они работали и отдыхали, рождались и умирали, занимались сексом и ходили в церковь. Такое исследование позволяет увидеть не только быт «безмолвствующего большинства», но и мир их представлений, убеждений и чувств.
Пьер Нора. «Между памятью и историей. Проблематика мест памяти»
Франция-память. Пер. Д. Р. Хапаевой. СПб., 1999.Нора — не медиевист, но именно ему принадлежит понятие «место памяти», которое он и раскрывает в приведенной статье, делая при этом довольно мрачные прогнозы о том, что случится с коллективной памятью человечества в ближайшем будущем.
