Жестокий век
Как менялись преступления и наказания от Петра I до Павла I
XVIII век в России был веком развития уголовного права. Власти пересматривали свое отношение к преступлениям, вводились новые нормы, в том числе смягчающие наказание. Тем не менее в документах, заменявших в то время Уголовный кодекс, можно найти наказания за проступки, которые сегодня выглядят по меньшей мере странно, необычно или несоразмерно. Хотя для того времени подобные наказания и преступления были в порядке вещей.
Петр I
При Петре функции Уголовного кодекса выполнял Воинский устав 1716 года. Несмотря на изначальную его подготовку в качестве нормативно-правового акта для армии, положения устава, касающиеся наказаний, применялись начиная с апреля 1716 года и в судах общего производства, то есть для всех. Правда, далеко не все положения устава могли быть применимы к гражданским лицам, а потому суды руководствовались специальными выборками из основного уголовного закона того времени. Стоит отметить, что по сравнению с также действовавшим в то время Соборным уложением 1649 года устав существенно расширил список преступлений, за которые полагалась смертная казнь или членовредительство.
Преступления против государя
Артикул воинский 1715 года, в числе других документов входящий в состав Воинского устава, был главным источником уголовного права того времени и захватывал широкий круг преступлений. Уже с самых первых строк документ предписывал наказания за преступления, которые сегодня преступлениями не являются. Среди них — колдовство, чернокнижие и идолопоклонство, которые наказывались заключением в кандалы и шпицрутенами, а в особо тяжелых случаях, когда колдовство причинило ущерб, они могли привести на костер. Участь колдуна могла быть смягчена, если ему удавалось доказать в суде, что он хоть и колдовал, но ни в какие отношения с дьяволом не вступал.
Особое внимание в законодательстве XVIII века уделялось охране монаршей особы. Даже брошенные в адрес государя «непригожие речи» уже считались преступлением, так как слову все еще приписывалась магическая сила.
Одно неосторожно или умышленно сказанное о государе или государыне злое слово или, того хуже, угроза в их адрес расценивались как попытка покушения на жизнь монарха и карались соответственно: кнутом, ссылкой в Сибирь, смертной казнью.
Нередко доходило до курьезов. В 1703 году дмитровского посадского Михаила Большакова сурово наказали за опрометчиво брошенную своему портному фразу относительно введенной царем одежды: «Кто это платье завел, того бы я повесил». Тщетно пытался доказать Большаков следствию, что под «заводчиками» платья он имел в виду немцев, а вовсе не государя Петра Алексеевича.
Быть врачом при дворе в XVIII веке было так же опасно, как и несколькими столетиями раньше. В 1740 году казнили придворного лекаря Вахтлера, который недостаточно заботился о здоровье императрицы.
Наказание полагалось не только тем, кто бросался пустыми угрозами. Уже после смерти Петра, в 1744 году, Аксаков, придворный шут Елизаветы Петровны, решил порадовать и насмешить императрицу, принеся ей в шапке ежика. Царица же испугалась, а шута отправили под следствие. Причем Елизавета Петровна допускала, чтобы к шуту были применены пытки. Следствие постановило, что Аксаков с помощью ежа пытался напугать царицу, подорвав ее здоровье вызванным страхом.
Даже оговорка могла стать причиной для наказания. В 1729 году в Ярославле купец Пастухов, который в ссоре пригрозил своему сыну кнутом. Сын вполне резонно ответил, что без указа государева кнутом наказывать не полагается. Отец ответил: «Ваш то-де Пилат в Москве, а я-де дома». Как потом он показывал на следствии, вместо «Пилат» он хотел назвать титул — «инпилатор», да не выговорил. Несмотря на подтверждение его слов двумя свидетелями, наказания избежать купцу не удалось. Купец Пастухов был бит кнутом.
Много внимания уделялось тем, кто распевал «непристойные песни». При этом содержание их варьировалось от действительно скабрезного до вполне невинного, но рассказывающего о жизни монарших особ. Таких певцов сначала жестоко пытали на следствии, а затем отправляли в ссылку в Сибирь, часто уже без языка.
Преступлением против власти государя считалось приравнивать себя к царю, пусть даже иносказательно, в пьяном запале или в шутку, или, что еще хуже, ставить себя выше царя. Людей приговаривали к различным наказаниям и за «название своего житья царством», как это отмечалось в юридических документах того времени.
Наказание без преступления
Наказанию в XVIII веке можно было подвергнуться, даже не совершая преступления: достаточно было подозрения, которое являлось вполне официальным юридическим термином той эпохи. Людей наказывали только за то, что они могли совершить преступление или состояли в дружеских или родственных связях с преступником. Показателен случай Андриса Фалька, слуги лифляндца Стакельберга, сосланного в Оренбург только за то, что он мог слышать крамольные речи своего господина, ранее отправленного в ссылку в Сибирь. Расследование в таких случаях проводилось поверхностно либо не проводилось вовсе.
Подданный, какого бы сословия он ни был, считался собственностью государя, а потому даже самоубийство было провинностью, за которую следует наказывать. «Ежели кто сам себя убьет, то подлежит тело его палачу в бесчестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам или обозу», — гласил Воинский устав. Курьезно, что за попытку самоубийства полагалась смертная казнь.
Человек — государственная собственность
Отношение императора к своим подданным как к собственности особо распространялось на солдат и офицеров, и любые попытки ее «испортить» жестко пресекались. Любая драка или дуэль были прямым покушением на государственную собственность.
При этом наказания для солдат применялись средневековые. За угрозу другому оружием провинившемуся могли отсечь руку, за участие в поножовщине — пробивали руки насквозь ножом или гвоздями.
Воровство казенного имущества, грабеж и разбой карались архаичными способами: отсечением ушей и носа, колесованием и смертной казнью. Хотя можно было отделаться и заключением в кандалы или ссылкой — все зависело от степени тяжести преступления.
Наказывали офицеров и солдат и за «все непристойные, подозрительные сходбища и собрания воинских людей, хотя для советов каких-нибудь (хотя и не для зла) или для челобитья, чтоб общую челобитную писать» Артикул воинский, 1715 год.. Подобное поведение расценивалось как попытка бунта и каралось смертной казнью. К попытке поднять бунт приравнивалось даже высказанное вслух недовольство не выплаченным вовремя жалованьем.
Для проштрафившихся офицеров, помимо таких привычных наказаний, как арест, лишение жалованья и чина, предполагались и более экстравагантные меры. Например, за брань или легкие побои, нанесенные другому офицеру, преступнику, помимо прочего, предписывалось «у обиженного, стоя на коленках, прощения просить и в готовности быть от обиженного равную месть принять». То есть сохранялся древний принцип талиона Lex talionis (лат.) — закон возмездия. — закон равного воздействия, «око за око, зуб за зуб».
Дуэли, согласно Воинскому уставу, были под строжайшим запретом. Наказанию за один только вызов могли подвергнуться и сам инициатор дуэли, и принявший его, и даже слуга, это послание доставивший. Последний, впрочем, освобождался от ответственности, если не знал о содержании письма. Если же дуэль все-таки состоялась, но никто не был ранен или убит, наказание за подобное предполагалось одно — смертная казнь, в том числе и для секундантов и свидетелей дуэли. Погибшего же на дуэли приговаривали к посмертному повешению вместе с оставшимися в живых дуэлянтом и свидетелями.
Недонесение о преступлении также было серьезным преступлением. Так, услышавший богохульство из уст другого, но не сообщивший об этом подвергался такому же наказанию, как и сам богохульник. Подобная норма действовала и в отношении тех, кто знал о готовящейся измене, сношениях с неприятелем, призывах к бунту и ряде других тяжких преступлений против государства.
После Петра I
Во время правления Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны продолжали действовать петровские законы и, соответственно, наказания. Особенно широко их применяли при Анне Иоанновне, которая вошла в историю как жестокая правительница. Казнили при Анне Иоанновне не только за преступления против государственной власти — так же продолжали преследовать за переход в другую веру, старообрядчество, чернокнижие и колдовство.
При Елизавете членовредительские наказания и каторга стали применяться более широко вместо смертной казни, отмененной императрицей. Сделано это было из-за обета Елизаветы Петровны, которая зареклась лишать кого бы то ни было жизни в случае, если взойдет на престол. Однако в самом начале правления Елизаветы смертная казнь все-таки применялась за некоторые государственные преступления. Согласно указу от 13 марта 1742 года смертная казнь полагалась «перебежчикам в Швецию».
Екатерина II
Эпоха Екатерины II характеризовалась смягчением уголовного наказания за преступления. Смертная казнь применялась редко, а орудия пытки и наказания, за исключением кнута, были запрещены. Также появилось разделение преступлений на «вредные» (или «важные») и совершенные без умысла, в нетрезвом виде или по неосторожности. За последние тоже полагалось наказание, но цели его были не карательные, как раньше, а воспитательные.
Тем не менее даже в воспитательных целях можно было получить свою долю ударов плетью, и список таких проступков был обширным. В их числе — называть себя «государем» или «императором», называть императорский указ «воровским», сквернословить или не снимать шапки при чтении указа, отказываться без уважительной причины от прослушивания государева указа, вслух сочувствовать преступникам, не праздновать торжественных дней без уважительной причины, отказ выпить за здравие государя и ряд других. За подобные проступки раньше можно было подвергнуться жестокой экзекуции или вовсе лишиться жизни. Теперь же в качестве меры наказания избиралось «посечение плетью».
Павел I
Следующий виток назначения суровых наказаний за проступки и преступления, которые сегодня таковыми не выглядят, начался после вступления на престол Павла I. Новый государь старательно начал уничтожать все наследие своей матери, в том числе и в сфере наказаний. Как писал литератор и государственный деятель Дмитрий Николаевич Блудов, «это была ломка всего екатерининского, порывистые проявления безумия и своеволия — работа страшная и непрестанная!».
Из попытки восстановить расшатанное, как ему казалось, матерью самодержавие вытекали многочисленные анекдотические запреты Павла I. Среди них такие, как запрет на фраки, ботинки со шнурками, вальс, на круглые шляпы и многое-многое другое. Сохранилась записка царя Петру Палену Петр Алексеевич Пален (1745–1826) — сподвижник Павла I, генерал кавалерии, правитель Рижского наместничества, генерал-губернатор Курляндии и военный губернатор Петербурга. Позднее возглавил заговор против Павла I.: «Офицера сего нашел я в тронной у себя в шляпе. Судите сами. Павел». Какая конкретно шляпа навлекла на себя гнев государя и что стало с проштрафившимся офицером — неизвестно. Но учитывая, что едва ли не каждое брошенное Павлом I слово принималось окружением как приказ к действию, судьбе провинившегося вряд ли можно позавидовать.
После опубликования указа о том, что всем служащим необходимо появляться в общественных местах исключительно в положенном по должности мундире, многие попросту не успевали или не имели возможности пошить себе новый костюм. Доходило до курьезов: чтобы избежать наказания за неисполнение царского указа, люди закалывали булавками круглые шляпы на манер треуголок, подворачивали длинные брюки до колен, напудривали волосы и прикалывали сзади накладную косицу, чтобы создавалось впечатление парика. Для надзора за выполнением царского указа по улицам ходили солдаты и мушкетеры, которые палками сшибали с людей неуставные головные уборы, а неподобающую одежду разрывали в клочья прямо на владельце.
Под запрет попали не только предметы гардероба, но и некоторые слова: из словарей вычеркнули «клуб», «общество», «гражданин», так как они были тесно связаны с Французской революцией. Соответственно, употребление этих слов в разговоре, нарочно или случайно, приравнивалось едва ли не к попытке поднять мятеж.
В столице был введен комендантский час: в девять вечера приказывали гасить огни, а перекрытые рогатками улицы патрулировались солдатами.
Бунтарские идеи, попытки обратиться к «просвещению» Павел I не мог простить даже собственному сыну. Однажды, обнаружив на столе у старшего сына — будущего императора Александра I — пьесу Вольтера «Брут», царь молча поднялся в свои покои, нашел в библиотеке книгу о жизни Петра I, отметил страницу с описанием суда над царевичем Алексеем, пыток над ним и казни и велел передать фолиант Александру.
Больше всего доставалось обласканному в екатерининское время дворянству и придворным. Согласно воспоминаниям Федора Головкина, церемониймейстера при дворе Павла I, государь очень любил разнообразные церемонии, нарушителей которых карали достаточно строго. Так, Павел требовал, чтобы «государеву руку целовали и становились перед ним на одно колено при всяком случае, и не так, как раньше, только для вида; требовалось, чтобы государь слышал стук колена об пол и чувствовал поцелуй на своей руке».
Немецкая муштра, которую ввел Павел I в армии, проявлялась и в усиленном внимании к поведению офицеров. Наказать могли за пьянство, за «нерадение», за «упущение по службе». Нередко случалось, что провинившихся в чем-то офицеров прямо со смотра отправляли в ссылку в отдаленные полки. Нормой того времени стало, что, собираясь на парад или смотр, офицеры брали с собой крупную сумму денег, чтобы не остаться без средств в случае внезапной ссылки.
