Как Франция училась демократии
Интерес историков к Июльской монархии и Реставрации — явление совсем недавнее. В советское время — не только в Советском Союзе, но и на Западе — интерес вызывали революции конца XVIII и XIX века, наполеоновская эпоха и тому подобные героические, наполненные событиями периоды. С 1815 по 1848 год историки не находили никакой авантюры, никаких ярких эпизодов. Французские специалисты обратили внимание на эту эпоху сравнительно недавно — в последней четверти XX века; у нас интерес возник ближе к его концу.
Между тем это время очень интересно. В первую очередь именно потому, что это редкий для XIX века — века революций — период мирного и достаточно стабильного развития. Известный французский ученый Пьер Розанваллон, специалист по истории и теории демократии, говорит, что именно к режимам Реставрации и Июльской монархии восходят корнями все современные французские политические институты, потому что именно тогда принципы, выдвинутые французами в годы революции — парламентские нормы, либеральные идеи и свободы, — были апробированы на практике. Другое дело, что воплощались они настолько постепенно, без скачков и потрясений, что французы, привыкшие к более бурному развитию, восприняли это как стагнацию — которая, впрочем, в конце 1840-х годов уже и вправду наблюдалась.
Король
В 1814 году (кстати, при содействии Александра I) во Франции была принята Хартия — конституция, создавшая ограниченную (конституционную) монархию. Согласно Хартии 1814 года король оставался верховным главой государства, причем не только исполнительной ветви власти, но и законодательной и судебной, он имел право предлагать законопроекты и издавать в обход парламента ордонансы, которые — как показала история с Карлом X — могли существенно менять содержание конституции. Во вступлении к Хартии 1814 года говорилось, что основные права и свободы, в ней перечисленные, французам дарует королевская власть; король же провозглашался королем милостью Божьей. Карл X вообще хотел вернуть все, что было при Старом порядке: он короновался в Реймсе, последним из французских королей лечил золотуху возложением рук (этому средневековому обряду посвящена книга Марка Блока «Короли-чудотворцы»), омывал ноги детям, как Иисус ученикам, и придавал большое значение королевским обедам.
Но Франция этого времени уже не имела ничего общего с Францией Старого порядка: за время революций французы стали совершенно другими людьми даже демографически: старое поколение погибло на фронтах и на гильотине, и население Франции к 1830-м годам полностью обновилось, было очень молодым и воспитанным на идеях революции. Так что ордонансы Карла X, нарушавшие конституцию и вводившие цензуру и другие ограничения, были восприняты не как возврат к традициям, а как их нарушение — так же, как в 1848 году был воспринят запрет на проведение реформистских банкетов.
В 1830 году в результате Июльской революции Карл X отрекся от престола в пользу своего внука, малолетнего герцога Бордоского. Луи Филипп (тогда еще герцог Орлеанский) должен был стать при нем регентом, но в результате переговоров с парламентом стал королем. Получалось, что корону он получил от парламентариев, а не по Божьей милости. В новой Хартии 1830 года он был назван «королем французов», и сама эта хартия уже являлась не даром короля нации, но результатом договора между королем и народом.
Поначалу Луи Филипп I формировал совершенно иной образ, чем его предшественник: он гулял по улицам Парижа с зонтиком под мышкой, заходил в простые кафе и за руку здоровался с обычными парижанами. В действительности это был не такой уж простой рекламный трюк, как пишут некоторые историки: на Луи Филиппа было организовано очень много покушений, особенно в первые десять лет Июльской монархии, так что подобный демократизм мог позволить себе только очень смелый человек.
Однако через несколько лет революционный запал у короля прошел: писали, что «Марсельезу» он уже не пел, а просто раскрывал рот, и ему очень хотелось, чтобы в мире его воспринимали как легитимного короля, равного другим государям Европы, — он очень переживал из-за того, что Николай I никогда не называл его «государь брат мой», поскольку, похитив корону у герцога Бордоского, Луи Филипп стал, с точки зрения Николая, узурпатором престола.
Парламент
В период Реставрации король и только король имел право законодательной инициативы. Парламент мог обсуждать предложенные им законопроекты, но решающее слово все равно оставалось за монархом. В Хартии 1830 года было прописано, что теперь законодательная власть разделяется между королем и парламентом, и парламент превратился в реальную политическую силу. Если раньше председателя палаты назначал король (выбирая из пяти кандидатов, предложенных палатой депутатов), то теперь палата выбирала своего председателя самостоятельно. Министры теперь несли ответственность перед парламентом, и парламент обладал правом выносить, как это называется в современных законах, вотум недоверия правительству — таким образом за годы Июльской монархии сменилось три министерства из пятнадцати.
Король, в свою очередь, имел право распускать парламент и часто этим правом пользовался — за годы Июльской монархии выборы проходили шесть раз и ни одна палата не заседала отведенные ей пять лет: они все были распущены по воле короля.
В парламенте было представлено много разных групп, которые нельзя назвать партиями в современном смысле слова: еще не было ни строгого членства, ни уставов, и многие политики спокойно перемещались по партийному спектру в зависимости от того, насколько близка им была позиция той или иной группы по конкретному вопросу. Никакой дисциплины в парламенте не было, особенно при Июльской монархии: депутата не могли выгнать или лишить слова, и там случались настоящие баталии, а некоторые депутаты выступали по три часа без перерыва. Манера выступления у всех была разная: так, Франсуа Гизо, очень влиятельный политик, официально ставший премьер-министром Франции накануне революции 1848 года, никогда не улыбался, и говорили, что, если он улыбается, получается у него все равно зловеще, а его оппонент Адольф Тьер, дважды при Июльской монархии становившийся премьер-министром, во время выступлений кричал, размахивал руками и смешно подпрыгивал — про него говорили, что он «подвижный, как ртуть», и называли его «дьяволом в очках». Другое дело, что часто, особенно к концу 1840-х годов, после всех этих бурных баталий парламент все равно принимал нужные правительству решения — но тем не менее депутаты, несомненно, пользовались настоящей свободой прений.
В 1820-е годы политика вошла в моду, на заседания парламента ходили даже светские дамы. Супруга российского министра иностранных дел, вице-канцлера Нессельроде, которая в годы Реставрации и Июльской монархии очень часто бывала в Париже, постоянно посещала парламент. Муж писал ей, чтобы она сходила в театр, а она ему отвечала: «Что я в театре не видела? Там мне будет не так интересно, как на парламентских заседаниях».
Однажды в парламент пришла даже знаменитая театральная актриса Рашель — остались воспоминания о том, какой фурор она там произвела. И если в театр ходили на ведущих артистов или музыкантов, то в палату депутатов публика приходила на прославленных ораторов — одним из самых знаменитых был Альфонс де Ламартин, поэт-романтик, писатель и политический деятель, любимец женщин, которые в дни его выступлений просто брали парламент штурмом.
Избиратели
И в Хартии 1814 года, и в Хартии 1830 года был прописан избирательный ценз: право голосовать и быть избранным зависело (помимо пола) от возраста и от того, сколько прямых налогов человек платил в год. Эти налоги уплачивались, прежде всего, с земельной собственности, и поэтому избирателями и тем более депутатами, как правило, становились люди, обладавшие землей. По цензу, установленному в 1814 году, какой-нибудь профессор коллежа избираться в парламент не мог. В результате до 1830 года количество избирателей составляло порядка 100 тысяч человек, в то время как население Франции равнялось примерно 30–35 миллионам. Ордонансы, выпущенные Карлом X в 1830 году, еще ухудшили ситуацию: в них было прямо прописано, что избирателями могут быть только земельные собственники.
Хартия 1830 года вводила довольно серьезные послабления: возрастной и имущественный цензы были понижены как для избирателей, так и для кандидатов. Если в каком-то департаменте потенциальных избирателей или кандидатов оказывалось слишком мало, ценз там понижался еще сильнее. Кроме того, возникла категория «capacité» («способные» или «таланты»), в которую входили чиновники, преподаватели учебных учреждений и прочие люди, чья заслуга перед Францией считалось достаточно большой, — для них сначала хотели имущественный ценз отменить совсем, а потом все-таки оставили, но совсем небольшой.
Это сразу серьезно увеличило число избирателей, но интересно, что к 1848 году, то есть к концу Июльской монархии, их стало 246 тысяч человек — на 45 % больше, чем в 1831 году, притом что законы за это время не менялись, а население Франции увеличилось всего на 9 %. То есть гораздо больше французов стало соответствовать избирательному цензу: люди разбогатели.
Есть известный призыв Франсуа Гизо, который всегда цитируют так: «Обогащайтесь!» — и часто интерпретируют как призыв к стяжательству и взяточничеству и как доказательство его корысти. В действительности эта фраза полностью звучала следующим образом: «Обогащайтесь посредством труда и бережливости, и вы станете избирателями». То есть Гизо призывал не к коррупции и не к взяточничеству, а к честному труду, целью которого является избирательное право. Сам он проделал именно такой путь: происходил из семьи буржуа, зарабатывал как историк, а потом, достигнув соответствующего возраста и благосостояния, стал политиком и министром. И это не было уникальным случаем: за время существования Июльской монархии доступ к власти получили многие ученые, писатели, журналисты и прочие интеллектуалы.
При этом сами либералы — в том числе тот же Гизо — считали, что избирательное право — это не естественное право, данное человеку по рождению, а функция, сопряженная с очень большой степенью ответственности, и давать его следует людям, которые обладают определенным образовательным и культурным уровнем и политической подготовкой: иначе в политику будут вовлечены неопытные и политически неподготовленные слои населения, и это приведет страну к хаосу и анархии. Поэтому, когда в 1840-е годы началось движение сначала за дальнейшее понижение избирательного ценза, а потом и за всеобщее избирательное право, либералы активно этому противились.
Интересно, что в самом начале Реставрации за расширение избирательного права тоже выступали вовсе не либералы, а ультрароялисты: они понимали, что если дать право выбора крестьянам, в массе своей консервативным, они проголосуют за легитимистов Легитимисты — монархисты, сторонники свергнутой династии.. И действительно, введение всеобщего избирательного права привело к власти Луи Наполеона Бонапарта — который сначала был избран как президент, а потом провозгласил во Франции Вторую империю.
Идея демократии (то есть всеобщего избирательного права) соединилась с идеей свободы (то есть либеральных ценностей) позже, это случилось только в годы Третьей республики. Поэтому современные французские историки говорят о том, что принятая тогда конституция 1875 года — это Хартии 1814 и 1830 годов, дополненные всеобщим избирательным правом.
Буржуа
Июльскую монархию всегда воспринимали как власть буржуазии, а Луи Филиппа называли «король-буржуа». Но во Франции словом «буржуа» называли совсем других людей, чем в привычной нам марксистской терминологии. Для марксистов буржуазия — это собственники торгово-промышленного капитала, которые эксплуатируют наемный рабочий труд. А у французов буржуа — это более широкая социальная категория: сюда относились все государственные чиновники, администраторы, юристы, вся профессура, лица свободных профессий.
Считается, что между буржуазией и другими, более низшими стратами уже не было никаких жестких границ — в эту категорию мог войти любой. Некоторые историки говорят, что именно поэтому в 1840-е годы Июльская монархия не знала серьезных социальных конфликтов. Но интересно, что, несмотря на понижение избирательного ценза, даже в 1840-е годы 80 % избирателей по-прежнему составляли земельные собственники. Все, кто так или иначе зарабатывал деньги, старались как можно скорее купить землю: люди из среднего сословия хотели стать такими же, как аристократы.
Гизо купил в Нормандии бывшее аббатство XII века и реконструировал его за свой счет. Бальзак собственноручно приписал к своей фамилии частичку «де»: ему очень хотелось, чтобы его не воспринимали как парвеню, то есть выскочку. Адольф Тьер был сыном торговца из Марселя, сделал деньги на журналистике, стал очень влиятельным человеком — и всю жизнь безуспешно старался обрести статус настоящего аристократа. Известно, что его жену, дочь биржевого маклера, постоянно подкалывала Доротея Дино — очень известная дама, спутница Талейрана в последние двадцать лет его жизни. Дино вроде бы хорошо относилась к самому Тьеру — но перед заседанием Французской академии, на котором Тьера избрали академиком, он вынужден был специально попросить, чтобы его жену посадили от Дино подальше, поскольку хотел уберечь ее от колкостей.
Дамы из средних слоев, как и дамы высшего общества, хотели иметь свои салоны, устраивать балы — это, в частности, вызывало скепсис русских путешественников, которые писали о том, как в маленькой квартирке устраивают «салон», на котором ни чаю, ни лимонаду не подадут, и потанцевать там негде.
То есть, с одной стороны, французское общество было обществом буржуазии, где всякий, обогатившись, мог стать избирателем, — но, с другой стороны, сами люди из среднего сословия стремились сравняться с аристократами, которые все равно смотрели на них как на выскочек.
Скучающая нация
Альфонс де Ламартин в конце 1840-х годов сказал: «Франция скучает». Подробнее эту тему развил Кювийе-Флери, воспитатель детей Луи Филиппа, так описывавший короля:
«Это был хороший политик, человек серьезный и положительный, очень активный и предвидящий, стремившийся править согласно законам и говоривший людям: „Живите спокойно, будьте трудолюбивы, торгуйте, обогащайтесь, будьте свободными, уважая свободу и не потрясая государство“. Король, который говорит подобным языком, который требует от народа только того, чтобы быть счастливым, который не предлагает ему никаких экстраординарных спектаклей, никаких эмоций, — и это легитимный король свободной нации! И подобный режим длился восемнадцать лет? Не слишком ли?!»
В начале 1830-х годов был проведен целый ряд реформ: реформа избирательного права, некоторые социальные и экономические реформы. Кроме того, началось строительство железных дорог. В 1840-е годы темп реформ несколько снизился — и современникам стало казаться, что развитие остановилось. В конце 1840-х годов Францию потрясла череда скандалов, связанных со взяточничеством и казнокрадством в верхних эшелонах власти. В конце концов, когда один из пэров Франции, герцог де Шуазель-Прален, убил свою жену и покончил с собой в тюрьме, это вроде бы частное дело стало восприниматься как доказательство разложения государства: пошли слухи, что яд ему якобы подбросило правительство, чтобы избежать скандала. Даже появился глагол, образованный от фамилии Прален. Об этом пишет Гюго:
«Несчастная герцогиня вся изрублена, изрезана кинжалом, избита пистолетной рукояткой... Злодеяние Пралена сделалось уже синонимом жестокости, и народ ввел в свой язык новый глагол пралиновать. Вместо „он тиранит“ говорят: „Он пралинует свою жену“».
Ситуацию, сложившуюся во Франции к концу 1840-х годов, стали называть «моральным Ватерлоо». Действительно, такое положение дел в итоге привело к революции 1848 года. Впрочем, республиканцы, пришедшие к власти в результате этой революции, сами не смогли предложить никаких серьезных перемен: у Франции просто не было для этого финансовых возможностей. Но они ввели всеобщее избирательное право — и крестьяне, составлявшие основную массу населения, сразу проголосовали за племянника Наполеона, имя которого означало для них, во‑первых, землю (потому что Наполеон подтвердил аграрное законодательство якобинцев Летом 1793 года Национальный конвент принял решение продавать мелкими участками в рассрочку земли, конфискованные у эмигрировавших аристократов, и разрешил делить общинные земли.), а во-вторых — славу Франции. Произошло ровно то, чего опасались либералы.
Наполеоновская легенда
Во время Июльской монархии французы жили в плену наполеоновской легенды о величии Франции и идеи экспорта революции: привыкнув к тому, что Франция находится в авангарде всей Европы и диктует последней свои условия, они считали, что их роль — на штыках нести всему человечеству идеи свободы, равенства и братства.
В реальности же у Франции больше не было возможностей для таких масштабных проектов, и политика Луи Филиппа и его правительства была попыткой примирить французов с реальностью. Франсуа Гизо, который в 1840 году занял пост министра иностранных дел, полагал, что Франция сможет укрепить свои позиции в мире и восстановить свой потенциал, если будет действовать в русле венских договоров, заключенных в 1815 году В сентябре 1814 года, после отречения Наполеона и восстановления на французском престоле династии Бурбонов, в Вене началась общеевропейская конференция, которая должна была урегулировать политическое положение в Европе после революционных и наполеоновских войн — в частности, установить границы государств. В конференции участвовали представители всех европейских стран, кроме Османской империи; председательствовал австрийский министр иностранных дел Клеменс фон Меттерних. Франция, делегацию которой возглавлял министр иностранных дел князь Ш. М. Талейран, участвовала в конгрессе наравне с державами-победительницами (Россией, Великобританией, Австрией и Пруссией). В ходе конгресса было заключено множество отдельных договоров; завершился он 9 июня 1815 года, когда был подписан заключительный, или генеральный, акт. , — потому что только тогда европейцы признают Францию силой стабильности, а не разрушения.
Действительно, мудрость политиков, создававших в 1815 году Венскую систему, проявилась, в частности, в том, что они понимали, что к Франции следует отнестись лояльно. В результате проигравшая войну страна на равных участвовала в Венском конгрессе и была в результате возвращена к тем границам, которые были у нее до начала завоевательных войн — то есть от нее ничего не стали отторгать. Франция достаточно быстро выплатила контрибуцию В 1815 году, после второй победы над Наполеоном и второй реставрации Бурбонов на французском престоле, страны коалиции и Франция подписали в Париже договор, по которому Франция, в том числе, должна была за пять лет выплатить контрибуцию в 700 млн франков; до выплаты контрибуции она соглашалась на оккупацию части еетерритории армией союзников, содержание которой было возложено на нее же. , и уже в 1818 году на Ахенском конгрессе Для гарантии европейских границ в сентябре 1815 года был создан так называемый Священный союз, в который вошли Россия, Пруссия и Австрия. Его первый конгресс состоялся в Ахене в 1818 году. Там было принято решение вывести оккупационные войска из Франции не позднее 30 ноября 1818 года и допустить Францию к участию в Священном союзе. было решено вернуть страну в концерт европейских держав и вывести оккупационные войска с ее территории.
Тем не менее французы в массе своей воспринимали Венскую систему как унизительную, а умеренный, компромиссный курс своего правительства — как предательство национальных интересов и угодничество по отношению к Англии. Гизо стали называть «лордом Гизо» — этим подчеркивая его якобы проанглийскую политику.
В то же время сам Луи Филипп начал возрождать культ Наполеона, причем делал это сознательно. Именно при нем на Вандомской колонне вновь появилась статуя Наполеона, а сам Наполеон был перезахоронен в соборе Дома инвалидов в Париже. Кроме того, Луи Филипп вернул на свои посты наполеоновских генералов, которые до этого находились в эмиграции. Еще Карл X начал военную экспедицию по завоеванию Алжира — ему была нужна маленькая победоносная война, чтобы сплотить людей и укрепить свой режим. Впрочем, эта война ничем Карлу не помогла: меньше чем через месяц после того, как Хусейн III потерял алжирский трон, Карл Х потерял свою корону. Луи Филипп поначалу колебался, продолжать завоевание Алжира или отказаться от этого предприятия, но в 1834 году все-таки провозгласил Алжир французской колонией — и отправил туда тех самых генералов, чтобы те реализовывали там свою тягу к славе и войне и богатели. Некоторые из них, в частности Бертран Клозель и Тома Робер Бюжо, стали генерал-губернаторами Алжира и маршалами Франции.
После революции 1848 года внешнеполитические чаяния французов тоже не осуществились — Альфонс де Ламартин, возглавивший временное правительство, первым делом заявил, что Франция будет соблюдать все венские договоры. И это стало еще одной причиной того, что к власти пришел Луи Наполеон Бонапарт — только благодаря своему имени, без всякой предвыборной кампании.
По сути, смириться с поражением при Ватерлоо и расстаться с наполеоновской легендой французы смогли только после той катастрофы, которая случится с Наполеоном III при Седане Битва при Седане — битва, произошедшая 1 сентября 1870 года около французского города Седан, в которой войска Наполеона III потерпели сокрушительное поражение, а сам император сдался в плен. 4 сентября во Франции была провозглашена республика..
