Что было слышно на улицах Парижа
Грохот экипажей и лошадей
Многие писатели и особенно путешественники XIX века жаловались на парижский транспортный шум. Особенно он удивлял англичан: в Лондоне дороги были покрыты щебнем, а в Париже — брусчаткой, по которой круглосуточно разъезжали десятки тысяч экипажей (в 1845 году, по данным журнала L’Illustration, их было 28 520).
Так, английская писательница Фрэнсис Троллоп писала в книге «Париж и парижане в 1835 году»:
«Жуткий шум Парижа, возникающий то ли из-за неравномерной структуры мостовой, то ли из-за несовершенной конструкции колес и рессор, настолько мучителен и беспрерывен, что напоминает какую‑то дьявольскую пытку, и человеку нужно много времени, чтобы привыкнуть и выносить это все без страдания» Здесь и далее — перевод Анны Савиной, если иное не указано специально..
Ей вторил марокканский ученый Мухаммед ас-Саффар, в 1845–1847 годах побывавший с дипломатической миссией в Париже и оставивший подробные записки об этом путешествии:
«Шум экипажей и повозок не прекращается ни днем, ни ночью. Оконные стекла постоянно дребезжат и дрожат от страшного грохота. Дни напролет сон ускользал от нас из-за пугающего и незатихающего рева. Казалось, мы находимся на берегу моря или рядом с работающими жерновами».
Выкрики торговцев
Выкрики торговцев — речевой жанр, существовавший со Средневековья до начала XX века. Тексты, которые кричали торговцы в Париже, впервые были зафиксированы поэтом XIII века Гийомом де Вильневом в сборнике «Крики Парижа» (впрочем, с некоторой вероятностью, приукрасившем реальность). В Средние века они обычно имели стихотворную форму и исполнялись на определенную мелодию.
Упоминания «криков Парижа» первой половины XIX века можно найти у Бальзака в «Истории и физиологии парижских бульваров» (1845):
«От театра «Порт Сен-Мартен» до «Турецкого кафе» народ все принял под свое покровительство. <...> Словом, эта зона для простонародья — то же, что Итальянский бульвар. Но она оживляется только по вечерам, ибо утром все здесь уныло, бездеятельно, безжизненно, бесцветно. Зато вечером какое здесь оживление!
Восемь театров наперебой приглашают зрителей. Пятьдесят торговок продают с лотков съестное, поставляя пищу народу, который ассигнует два су на хлеб и двадцать су на зрелища. Только здесь вы услышите парижские уличные крики, увидите, как кишмя кишит народ, встретите лохмотья, способные изумить живописца, и взгляды, способные испугать собственника!» Перевод Бориса Грифцова.
В романе «Отец Горио» (1832) Бальзак описывает попойку в пансионе госпожи Воке, где живут главные герои книги:
«Слышался неистовый хохот, раздавались крики, подражание голосам
различных животных. Музейному чиновнику пришло в голову воспроизвести обычный в Париже крик, сходный с мяуканьем влюбленного кота, и сейчас же восемь голосов поочередно прогорланили:
— Точить ножи, ножницы!
— Канареечное семя певчим птичкам!
— Вот сладкие трубочки, трубочки!
— Чиню фаянс!
— Устрицы, свежие устрицы!
— Старого платья, старых шляп, старых галунов продавать нет ли?
— Вишенья, сладкого вишенья!
— Зонтики, кому зонтики!
Пальма первенства осталась за Бьяншоном, когда гнусавым голосом он крикнул:
— Колотилки — выколачивать жен и платья!» Перевод Евгения Корша.
«— Прекрасные орехи!»
«— Капуста, порей, морковь, репа, репа!»
«— Прекрасная макрель! Идет прекрасная макрель!»
«— Хорошие дыни! Хорошие дыни!»
«— Плавить оловянные ложки! Лудить кастрюли!»
«— Сладкие вишни! Сладкие!»
«— Жестянщик!»
«— Чинить зонты от дождя и солнца!»
«— Корзины! Деревянные плошки!»
«— Дамы, украшайтесь! Покупайте гвоздики-розы!»
«— Покупайте торф!»
В очерке Йозефа Майнцера «Молочница» (1841) из четвертого тома сборника «Французы, нарисованные ими самими», встречаются более подробные описания криков торговцев.
«Ее пронзительный и регулярно повторяющийся крик: «А кому молока?» — поднимается с низких нот к верхним и видоизменяется, в зависимости от длины прохода или высоты здания».
И ниже:
«Прибытие сливочного сыра возвещается таким пленительным напевом: «Сыр, сыр! Cливочный сыр!»
При этих звуках вам может показаться: распускаются весенние цветы, поля зеленеют, листья раскрываются на ветвях дерев, бабочка робко порхает в душистом воздухе на берегу ручья, ласточка возвращается из далеких заморских стран. <...> Теперь вообразите, что эту трогательную мелодию прямо у вас под окном поет чистый голос прекрасной девы, и пред вашим взором явится совершенный образ юности и весны; вы и сами почувствуете себя моложе, перенесетесь мыслями на много лет назад и воскликнете, как это порой, к немалому своему удивлению, делаю я: «О, как прелестен весенний воздух! Как чарующ голос сей юной особы; сколько силы в ее напеве, пускай даже воспевает она всего лишь сливочный сыр!»
<...>
Долгое время внимание прохожих в саду Пале-Руаяль и галерее Веро-Дода привлекал своим видом и необычным напевом собственного сочинения один разносчик. Это был красивый, статный старик, с благородным и выразительным челом, с волосами цвета чистейшего серебра. <...> Его левая рука была продета в ручку корзины, в правой он держал посох, и, дабы пуще разбередить сердца едоков, он положил свой выкрик «сливочный сыр, сыр нешательский» на такую мелодию:
Сливочный сыр, сливочный сы-ы-ы-ы-ыр,
сливочный сыр нешательский!
Слово «сы-ы-ы-ы-ыр» сопровождалось столь прекрасной руладой, что все прохожие невольно замирали, чтобы дослушать ее до конца; дойдя до последней строки куплета, посвященного нешательскому сыру, торговец набирал воздуху в легкие и возвышал голос так сильно, что песня его разносилась далеко по всем окрестностям.
Этот почтенный старик, сам того не ведая, давал условный сигнал одному юноше и одной девице, которым родители чинили всяческие препятствия в любви. <...> Стоило нашему разносчику вывести свою дивную руладу, как сей же час из двух домов, стоящих на немалом расстоянии один от другого, выходили тайком юноша и девушка и разными дорогами направлялись под сень дерев Пале-Руаяля, где, вдали от чужих глаз, делили пополам грусть и радость. Увы! Однажды утром рулада не прозвучала; тишину квартала, как и прежде, оглашали крики торговца подержанным платьем, стекольщика, починщика фаянса; не слышно было одного лишь разносчика сыра: смерть положила конец его долгому паломничеству, и он угас, не зная о том, что на его роль в этой любовной драме так и не нашлось другого исполнителя, и любовь, устоявшая перед суровейшими испытаниями, не снесла потери привычного сигнала и ненадолго пережила несчастного старика» Перевод Сергея Козина..
Уличные музыканты
В XIX веке на парижских улицах было множество музыкантов, как местных, так и приезжих — в основном с юга Франции, из Италии, Германии. Подробное описание как выступлений, так и впечатления, которое они производили на некоторых парижан, можно найти в одной из еженедельных колонок писательницы Дельфины де Жирарден, выходивших в газете La Presse
в 1836–1848 годах:
«Наконец, последний предмет нашей тревоги: покою столицы грозит чрезвычайное распространение в ее пределах самой разнообразной музыки. Сегодня парижане дни напролет имеют возможность слышать непрерывный концерт, бесконечную серенаду; уши горожан не отдыхают ни минуты. С утра на улицы выходят шарманщики; они делят город между собой, и каждый квартал получает свою порцию неизбежной гармонии. В полдень заступают на дежурство арфисты; они играют по ночам и встают поздно; зато какие звуки! Можно подумать, что разгневанный Саул терзает арфу Давида. В три часа пополудни восемь егерей в зеленых куртках и серых шляпах начинают ходить от двери к двери; каждый вооружен рогом; к несчастью, они не любят играть поодиночке и мечтают об ансамбле, их хор производит страшный ор — нечто невообразимо чудовищное, непередаваемое словами. Даже одному рогу случается издавать звуки довольно фальшивые; вообразите же, что могут сотворить восемь рогов, ревущих одновременно! Это конец света, это трубы Страшного суда. В четыре часа пополудни являются акробаты с бубнами, кастаньетами и треугольниками. В семь часов вечера некоторые слепцы берутся за гобои. В восемь вечера некоторые юнцы берутся за виолы. А вечером начинается самая настоящая серенада! Скрипки, дудки, флейты, гитары и итальянские певцы! Смертоносный праздник, от которого нет спасения, ведь происходит он у вас под окнами: избежать этого концерта с доставкой на дом невозможно. Принудительный скрипичный аккомпанемент сопровождает любое ваше действие; говорите ли вы о политике, объясняетесь ли вы в любви — неумолчный оркестр заглушает ваш голос. Единственный способ борьбы с этим гармоническим бедствием носит гомеопатический характер; лечите подобное подобным: ступайте к роялю и как можно громче сыграйте подряд три сонаты, не останавливаясь ни на мгновение; главное, не забудьте открыть окно пошире и колотить по клавишам посильнее. Если ваш рояль — дитя Эрара Себастьен Эрар (1752–1831) — французский мастер по изготовлению музыкальных инструментов. Вместе с братом открыл фабрику роялей Erard, которая быстро прославилась на всю Европу., если он дает звук, вы имеете шанс победить: сраженный вашей громкостью, обескураженный вашим сопротивлением, враг в конце концов отступит! Конечно, победа дастся нелегко; но как быть? Французы нынче любят музыку, а любим мы именно так — и никак иначе» Перевод Веры Мильчиной..
Музыка города
Несмотря на то что большинство современников слышали на улицах почти невыносимое сочетание оглушительных звуков, уже в середине XIX века у некоторых стало появляться желание расслышать в этой какофонии музыку. Об этом свидетельствует, например, высказывание композитора, музыковеда и музыкального критика Жана Жоржа Кастнера, автора книги о криках уличных торговцев «Голоса Парижа» (1857):
«У больших городов есть язык; у них даже есть, простите за выражение, своего рода музыка, которая беспрерывно передает движение жизни в сердце города — радостной или мрачной, напряженной или мирной. У Парижа, например, сильный голос, и всякий, кто слышал его пульс в дни восстаний или даже в мирное время прислушивался к тысяче криков, которые звучат на его улицах, никогда не забудет этого характерного хаоса из громовых звуков, сотрясающих парижского гиганта и в праздности, и в делах».
