Стихи о Японии
Японовед, историк и переводчик Александр Мещеряков рассказывает о предмете своего интереса поэтическим языком
Terra Japonica
В этой стране, если хочешь болтать,
лопочи по-японски. Даже растения
здесь любят в скобках добавить —
Japonica. Даже выкройка листьев
у дуба здесь сработана так, что
приходится выбросить мысли
о слиянии в будущем всех рек
и народов. Ибо прошлое надвигается
неумолимей. Не говоря уже
о чем-нибудь более одномоментном —
узких глазах, посаженных
для всматривания в себя.
Что поделаешь — острова...
За улыбкой девчушки — тоска
по залитым океанским рассолом
сухопутным мостам.
***
Жить на горе, что на острове,
слепленном парой божеств
из спермы вулканов и глины
наскоро, накрепко, за день —
всюду море видать,
отовсюду рукой до небес
достаешь, в тебя погружаясь.
Святой Куя
Один тебе был товарищ —
олень. Пришили стрелой.
Шкура давит плечи.
Кормился с ладони.
Танцуют слова.
В каждом — по Будде,
поднятом на рога.
Мацуо Басё
Никакого мяса —
только кости и кровь,
только гора и вода.
Пусть города
вздымаются плотью
и дымится в котлах жратва,
только дымка туманит глаза.
Хотел стать камнем —
превратился в слова.
Камакура
Вырубая ступени,
поднимаешься в гору.
Одышка на круче.
Взглянешь вниз,
и дух замирает.
Назад не вернуться.
Падает, падает
сливовый свет.
***
Невиданные цветы, вроде магнолии,
бьют свои чашки о землю.
Речка местной весной весьма
мелка, ибо этой воде
агрегатное состояние снега
неведомо. Нужно дождаться
дождя. Впрочем, аборигены
плюют на это дело с моста.
Подлезая под сакуру, восполняют
сухость русла умеренным градусом.
Еще раз впрочем, настроение их
весьма приподнято — словно
бьющий наотмашь флаг
в огромной стране,
где кончается пост
перед вскрытием льда.
***
Полуденный обет молчания.
Лишь беглые тени стрекоз
на земле, насиженной
людьми и богами,
выдают, что ты жив.
***
Море рябит, лужи побеждены,
речки слишком быстры.
То есть Нарциссу не произрасти,
ибо окна здесь слишком чисты,
а твои мешки под глазами
налиты горечью пива и чая.
В зеркалах — впечатаны души
предков, в том числе и твоих.
Их глаза все добрее
с приближением смерти.
***
Обложил тайфун облаками,
закружил склоны листьями,
сон из дома дочиста вымел.
Это зерна риса набухают
во влажной подушке
и в землю обратно хотят.
Кацурадзака
Дни здесь всегда
короче ночи —
не та широта,
горы застят очи.
Ну и с подъемом
у нас — не очень.
Стали волглыми облака,
налился багрянцем склон
холма и лет. У богов
пейзаж неплохо весьма выходит.
Не говоря о прочем.
Это я о жизни с тобой
и о том, как воздух прочен.
***
Набравшись по горло
осеннего света,
цикады гуляют
ночь напролет.
Да и я припозднился —
спотыкаюсь, но подпеваю.
И как они еще меня терпят?
***
Когда горят на горе японские клены,
сама собою бледнеет кожа белого человека.
Сколько б ни прожил — не позабудь,
что все рукотворное — только слепок
с прижизненной маски
раскаленной растительной массы,
раздуваемой местным Бореем.
***
В декабре
из японского дома
лучше не выходить.
Возвращаешься — выстудило,
будто и не жилец.
Включаю обогреватель —
не то коченеют пальцы
от перелистывания
полученных когда-то писем.
***
Вот и в Киото пришли холода —
помни, откуда родом ты.
Пот ледяной стекает с окна,
и с горы моей видно
дальше, чем было вчера.
Серебряный храм
Храм летит — ежедневное
воспарение балок и досок.
Серебрится песок, намытый
Кроносом. Знаю: у первозодчего
были глаза бомжа,
намозоленные морозом и солнцем.
Крепок чай с Восточной горы —
шумит голова верхушками сосен.
***
Перебравшись за японское море,
не узнаешь земли:
в шесть пополудни уже ни зги,
сколько ни топай,
ни единой плоскости не найти,
за исключением доброжелательных лиц,
подающих безмолвный знак —
у нас здесь свои замесы,
лучше уйди.
***
Перебравшись за море,
не узнаешь себя:
вымыт, выбрит, богат и трезв.
Не шарахаешься от тени и фонаря.
Когтя зарплату, железно уверен —
жизнь идет зря.