Александр Мещеряков: «Мне нравится японское обыкновение занимать как можно меньше места в пространстве»

Японовед — о японских плавках, влиянии аниме на науку, поклонах, смекалке и скромности

Разговор Юлия Богатко

— По традиции, мы всех лекторов спрашиваем об их пути в науку. Каков был ваш?

— У меня дядька — китаист, он какое-то время жил с нами, и у нас в доме было много китайских вещей, что создавало определенный фон и привычку к Дальнему Востоку. И когда я хотел пойти учиться на факультет журналистики МГУ, дядя отговорил: «Попадешь, если повезет, в какую-нибудь центральную газету, будешь там всю жизнь врать. Поэтому иди-ка ты лучше по моим стопам в Институт восточных языков: выучишь языки, захочешь — будешь журналистом, захочешь — писателем, захочешь — ученым». Я сдал экзамены и написал в качестве пожелания специализации китайский или японский. Японский, потому что это уже 1968 год — в мире начинается «японское экономическое чудо», а в Москве, в подземном переходе на проспекте Маркса, цыганки торгуют «японскими» синтетическими плавками. «Сделано в Японии» — это гарантия качества. Цыганки это понимали.

Тогда на волне было то, что теперь называют политологией. Но люди, которых с детства приучили, что врать нехорошо (а это был мой случай), пытались найти себе такую нишу, чтобы скрыться и уйти во что-нибудь более классическое и честное. Я поступил в аспирантуру Института востоковедения Академии наук, в отдел Древнего Востока. Это был такой загон для людей, которые не хотят делать карьеру, а работают исключительно из интереса.
Чтобы иметь возможность бывать в Японии, я занимался устным переводом. Там я покупал необходимые для работы книжки. В Институте востоковедения я проработал до тех пор, пока на академическую зарплату стало вообще невозможно прожить, — так я ушел в образование, в РГГУ.

— Насколько обширно в России японоведение, что сейчас на волне в научном смысле, есть ли какая-то модная тема?

— В течение уже семнадцати лет я провожу ежегодную конференцию «История и культура Японии». Обычно на ней бывает представлено около 70 докладов, почти каждый докладчик является уникальным специалистом по какой-то теме. В этом отношении чувствуется разреженность научного воздуха, и она, конечно, очень вредна. Часто молодые люди и девушки делают по одному-два доклада на конференции, но потом исчезают, растворяются в пространстве, потому что наука не финансируется, профессия ученого потеряла престиж.

Но многие молодые люди увлекаются поп-культурой. С одной стороны, это вполне достойный объект изучения, с другой — хорошие доклады появляются редко. В основном их делают фаны, которым хочется поделиться, как это прикольно. Под воздействием аниме довольно многие хотят изучить японский язык и даже поступают в университет, но практика показывает, что, как правило, они не могут серьезно учиться. Все-таки странно, когда люди после окончания школы или даже университета не находят в японской культуре ничего, кроме мультиков.

— Для любой культуры в современном мире сложно сохранять свою традицию. Какие усилия прилагают японцы для своей?

— В реальности, конечно, традиция вымирает. Язык сильно изменился, и, для того чтобы читать старые тексты, нужна специальная подготовка. В то же самое время если мы посмотрим не на то, как люди одеваются (а кимоно теперь — это уже большая редкость), а на то, что у молодых японцев в душе, то увидим, что японцы до сих пор довольно сильно отличаются от западных людей. Вот, например, произошла трагедия в Фукусиме. Я в то время, наверное, дал самое большое количество интервью за свою жизнь. И все спрашивали, почему у японцев нет мародерства. Многие журналисты были буквально оскорблены: как это так, всюду есть, а в Японии нет. Японцы, они что, ненормальные? Это, конечно, показывает глубину нашего падения. А мародерства действительно не было. Это говорит о том, что традиционные установки на честность и порядочность в Японии работают намного лучше, чем на Западе. Я это объясняю тем, что японцы довольно давно стали нерелигиозными. В христианской культуре был всевидящий Бог, который обязательно накажет грешника. И теперь, с упадком религии, основным регулятором поведения становится закон и сопутствующее ему: если своруешь, в тюрьму посадят. Никто же не говорит — воровать нехорошо, а говорят — в тюрьме окажешься. В Японии же века с семнадцатого регуляторы поведения все больше приобретают светский характер, японцы перестают нуждаться в боге с функцией полицейского. У них социальный контроль основан на стыде. Детей с пеленок учат не поступать плохо, потому что засмеют и тебе будет стыдно. И это чрезвычайно сильный регулятор поведения.

— Есть что-то, что за время вашего общения с этой культурой вошло в вашу собственную жизнь?

— Наверное, это бережное отношение к традиции. Не дореволюционной, не патриархальной, а просто культурной. Ну вот, простая вещь — переписка. Меня страшно раздражает, когда я с молодежью переписываюсь, а они будто телеграммы тебе шлют. Ни тебе «здравствуйте», ни тебе «до свидания». Я же упорно отвечаю: «уважаемый», «с наилучшими пожеланиями». Потому что культура — это набор правил. Эти правила могут не иметь прямого практического смысла, но они придают общению определенную форму. Поэтому, на мой взгляд, такое важное значение имеет телесная форма поведения человека. Мне очень нравится японское обыкновение занимать как можно меньше места в пространстве. 

Или еще — японцы очень хорошо умеют слушать собеседника. И все время будут подчеркивать, как им интересно тебя слушать. А сами могут и помалкивать. Это тоже про пространство — ты занимаешь меньше места не только в физическом пространстве, но и в речи. Вот почему европейцы часто выглядят умнее, чем они есть на самом деле, а японцы кажутся глупее. Не выпячиваются. В русской среде даже интеллигентные люди часто не умеют слушать друг друга, главное — донести свою точку зрения. С такими людьми сложно общаться, впрочем, это развивает наблюдательность.

Еще я все время кланяюсь здесь, в России. Когда разговариваю с японцем по телефону, я кланяюсь телефону, автоматически, — японцы всегда кланяются, когда берут трубку и здороваются.

— Как в Японии, согласно рангу?

— Нет, начальникам я никогда не кланяюсь.

— А кому?

— Человеку, с которым я в хороших и уважительных отношениях. Женщинам кланяюсь. Женщинам нравится, когда им кланяются и целуют ручки. В Японии, правда, ручки никому не целуют — ни женщинам, ни священникам. Этому они могли бы у нас поучиться.

— А что, наоборот, японское трудно воспринять?

— Японский коллективизм, который для человека нашей культуры кажется чрезмерным.

— Есть ли такое понятие, как «мудрецы», в Японии — какие-то общественные авторитеты, к которым можно сходить и услышать совет в какой-то сложной ситуации?

— Авторитеты присутствуют, но это авторитеты прошлого. В японских словарях не помещают статьи про живых людей. Только после кончины. Такое обыкновение понижает уровень конкуренции в обществе, и как-то понятнее становится твое собственное место в жизни. У любого человека оно довольно скромное или должно быть скромное. Даже популярные японские артисты, даже борцы сумо ведут себя по сравнению с нами очень скромно.

Индивидуализм — не японская черта, у них, за редчайшим исключением, все происходит коллективно и из-за этого очень медленно. Поэтому, кстати, в экстремальных ситуациях они действуют плохо. Та же самая Фукусима это хорошо показала — по мнению наших экспертов, они действовали неоперативно. Нестандартная ситуация ставит японца в тупик. Вот простой, но очень показательный случай. Когда я работал переводчиком, мы повезли в Ташкент довольно высокопоставленную японскую делегацию. И вот японцы не обнаружили пробок для ванной, которые, по слову местного работника, «куда-то делись». Я подсказал, что можно в таком случае сесть в ванну и заткнуть дырку пяткой. Высокопоставленные японцы очень меня зауважали, потому что я нашел в экстремальной ситуации гениальное решение. В Японии каждая вещь имеет только одну функцию, и человеку очень трудно сообразить, что пяткой можно еще и затыкать слив в ванной. 

Использована фотография Александра Мещерякова Рауфа Керимова.