Расшифровка Михаил Греку: импрессионизм, философия и притча
Вся жизнь Михаила Греку прошла между двумя полюсами — от крестьянина по социальному происхождению до интеллектуала и художника-философа в зрелом возрасте. Михай Греку (именно так он записан в документе о рождении) появился на свет в 1916 году в Бессарабии, которая вскоре отошла к Королевству Румыния, и до присоединения Бессарабии к СССР в 1940 году оставался румынским подданным. Он родился в крестьянской семье, хотя правильнее было бы сказать «в крестьянской среде», поскольку родителей своих не знал. Мать, Анну Грекову, ему так и не довелось увидеть: она родила сына в 16 лет и отправилась, как он сам выражался, «искать счастья по свету». Мальчик остался на попечении дальних родственников в селе Ташлык. Те растили его, пока были силы и возможность, а потом отдали в детский дом. Греку много лет спустя признавался, что клеймо «брошенный ребенок» не ожесточало его, а лишь отдаляло от других. Книги сделали из него «сепаратиста и великого идеалиста», как он сам себя называл. «В этом духе я вырос и сформировался — как личность и как художник…» Михаил Греку. Живопись. О зримом и скрытом: альбом. М., 2009. С. 95. — скажет Греку позднее.
В значительной степени под влиянием этих обстоятельств у Греку сложилось убеждение, что «человек рождается дважды — физически и духовно» Михаил Греку. Живопись. О зримом и скрытом: альбом. М., 2009. С. 32.. Поэтому он верил, что ребенок наследует не только генотип своих физических родителей, но и духовный генотип человечества в целом: «Почему мы не хотим признать наследственность, доходящую до атавизма, космогонизма, т. е. признать духовную жизнь, которая тоже передается, наследуется из далеких времен, темных, записанных на невидимой пленке так же, как и биологический комплекс! Даже если духовная жизнь неосязаема?» Михаил Греку. Живопись. О зримом и скрытом: альбом. М., 2009. С. 78. — эти вопросы не раз возникают на страницах его дневника.
В педагогическом училище для юношей, куда поступил Греку в 1928 году, поддерживали его увлечение живописью. В середине 1930-х он уже принимает участие в летних пленэрах профессиональных румынских художников, знакомится с известными мастерами, на его работы обращают внимание коллекционеры, организуются, пусть и небольшие, персональные выставки, и в 1937 году он поступает в бухарестскую Академию изящных искусств. И вдруг через три года, в 1940 году, 23-летний студент академии, румынский подданный Михай Греку принимает решение переехать в СССР. Десятилетия спустя Греку скажет: «Мне посчастливилось начать путь именно в Румынии, там я воспринял основы знаний, касающихся свободы творчества, поисков иной реальности» И. Попа. Одни художники видят природу, а другие постигают (перев. с рум. Т. Греку-Пейчева) // Mihail Grecu. 100 de ani. Chishinau, 2016. С. 210.. Румынский период биографии Греку станет основополагающим для его формирования как художника, здесь был заложен фундамент, на котором строилось все последующее творчество. Что же касается переезда в СССР, то к нему уже вполне сложившегося живописца побуждало одно-единственное чувство — влюбленность в Эсфирь Брик, соученицу по академии. В своем рассказе о причинах отъезда Греку не скрыл ни своего равнодушия к политике, ни безразличия к русской живописи, ни полного отсутствия интереса к Стране Советов. У Фиры были еврейские корни, и в фашистской Румынии ее положение становилось небезопасным, грозило отчисление из академии. Влюбленный Греку сильно за нее переживал. Девушка, в отличие от Греку, ориентировалась в политике, знала русский язык. Именно она настаивала на переезде в СССР, в Кишинев, где, как она считала, занимаются настоящим искусством. Она пыталась его увлечь, приносила книги по русской живописи, которые, как признавался Греку, ему не очень нравились. Ему нравилась Фира, и, поскольку он родился в Четатя-Албэ, ему разрешили репатриироваться в Бессарабию. Границу они переходили порознь, в Измаиле встретились и там же поженились, и это был счастливейший брак на всю жизнь.
Вскоре об отъезде из Румынии пришлось пожалеть. Греку вспоминал: «В начале войны собрали всю молодежь из Кишинева, забрали паспорта и отправили вглубь России. Это называлось эвакуацией, но на самом деле мы были депортированы» Л. Цыгирлаш. Михаил Греку. Ангел по руке его не ударял (перев. с рум. Т. Греку-Пейчева) // Mihail Grecu. 100 de ani. Chishinau, 2016. С. 218–219.. Работать приходилось кочегаром на железной дороге. В Уральске (это Западный Казахстан) родилась дочь Тамара. В 1945 году Греку вернулся с семьей в Кишинев, окончил Кишиневское художественное училище (чтобы иметь документ о профессиональном образовании), вступил в Союз художников, и в результате появился советский молдавский художник Михаил Греку.
Греку с трудом вписывался в советскую художественную действительность. Вторая половина 1940-х — начало 1950-х годов — это время, когда одна за другой выходили разгромные статьи и постановления, шельмующие импрессионизм и импрессионистов (они не обошли даже таких известных мастеров, как Пластов и Сарьян). Что же было делать художнику-репатрианту, который вырос на традициях импрессионизма, сформировался на них как художник, они буквально «сидели в нем», по выражению самого Греку? Он был далек от художников сурового стиля, таких как Виктор Попков, Таир Салахов, Павел Никонов, чьи произведения декларативно оппонировали соцреализму 1930–1950-х годов, изгоняя из него ложный пафос и фальшивый глянец. Греку предпочитал язык метафорической живописи и в своих колористических поисках опирался на искусство более близких ему европейских художников. Между ним и другими установилась внутренняя дистанция (вспомним, как он называл себя — «сепаратист и великий идеалист»!), временами дистанция перерастала в оппозицию, которая в конце концов предопределила особое положение Греку в советском искусстве.
Насколько мало его интересовала советская живопись, он расскажет в одном из интервью много лет спустя.
В 1957 году Греку получил заказ на картину «В застенках сигуранцы» для Этнографического музея в Кишиневе. Так была устроена художественная жизнь в СССР: свободного рынка не было, единственным заказчиком произведений искусства было государство в лице Министерства культуры, Союза художников и Художественного фонда СССР. Чтобы иметь средства к существованию, художник заключал договор на создание произведений на требуемую тему. Греку говорил, что на картине «В застенках сигуранцы» он писал прежде всего «светотеневые отношения предметного мира». Более того, художник был так «заражен принципом светотени», что, по его словам, ему «было все равно: революция, обнаженная женщина или
«В застенках сигуранцы» Греку писал в полемике с культовым соцреалистическим полотном Бориса Иогансона «Допрос коммунистов», демонстрирующим несгибаемость и стойкость коммунистов в белогвардейском плену. В своем дневнике Греку ведет с Иогансоном воображаемый диалог. «У Иогансона в „Допросе коммунистов“ коммунисты — герои? — спрашивает он. — Их привели на допрос, но чем это закончилось? Будут ли они упорствовать до конца? Вот вопрос, который остался в его картине без ответа. Я же пытаюсь разобраться более глубоко. Посмотрим, получится ли у меня. Но прав я, а не Иогансон, это я знаю точно». Действительно, герой на картине Греку совершенно иной, он физически сломлен, почти раздавлен, но именно таким в понимании художника должен быть настоящий герой — «тот, кто, несмотря на физические муки, остался силен душой» Михаил Греку. Живопись. О зримом и скрытом: альбом. М., 2009. С. 14..
Внутренняя дистанция, которую Греку установил с самого начала по отношению к признанным образцам советского искусства, в последующие годы не сократилась ни на йоту, скорее наоборот, она постоянно увеличивалась. Он жил в Кишиневе, был признан как национальный молдавский художник и остался при этом собой — интеллектуалом, эрудитом и космополитом.
В разные годы свои художественные симпатии Греку отдавал очень разным мастерам: от импрессионистов Йона Андрееску и Клода Моне до Таира Салахова и Ильи Глазунова. В его дневнике от 26 июля 1973 года можно прочитать поразительные строки, обращенные к Джексону Поллоку, произведения которого мало кто знал в тогдашнем СССР. «Дорогой мой Джексон Поллок, — писал Греку, — как ты мне был дорог! <…> ты мне помог в моем творчестве. <…> Я люблю тебя, юноша!» Михаил Греку. Живопись. О зримом и скрытом: альбом. М., 2009. С. 44.
Высшей ценностью для Греку и в жизни, и в искусстве всегда оставалась свобода. Высшая свобода в искусстве означала для него возможность делать искусство играючи, а играть умеет лишь тот, кто свободен, считал Греку.
Художник не раз повторял, что литературную тему (сюжет) в картине нужно свести к минимуму, чтобы культивировать «загадочность, чудодейственность живописи». «Очень важно, существенно и главное, — подчеркивал он, — избавиться от иллюстративности в искусстве. Изображение должно перейти в план художественный, философский» Михаил Греку. Живопись. О зримом и скрытом: альбом. М., 2009. С. 71.. Именно философия, по его мнению, должна была стать одной из главных составляющих современной живописи. Греку следовал принципу «простых средств», который
Он постоянно задумывается над тем, как претворить живопись в миф. «Хочу не материальности темы, а притчу, духовности, — записывает он в дневнике. — <…> Я стремлюсь открыть для себя дух материи, душу вещей» Михаил Греку. Живопись. О зримом и скрытом: альбом. М., 2009. С. 72.. В этом всепоглощающем стремлении к универсальному и всеобъемлющему для него важно было только то, что несет на себе печать культуры, печать духа, печать времени на предметах, когда суть вещей выражается в мифе и мифическом. Одно из центральных мест в его «философии искусства» занимает категория памяти.
Память для художника — это основной и неисчерпаемый источник сотворения образа; только она способна придать ему глубину и значительность. Так, Греку много раз пишет ворота, но особые знаки выводят их из разряда утилитарности, наделяют духовностью, и ворота предков становятся вратами. Если дерево — это из жизни, то древо — это уже из фонда памяти. Через категорию памяти определяется и талант, который, как считал Греку, есть не что иное, как «смутная память, неопределенная, без фиксированной точки опоры. Отсюда, из этого состояния, и рождается произведение» Михаил Греку. Живопись. О зримом и скрытом: альбом. М., 2009. С. 72.. Однажды художник поймал себя на том, что увидел нечто напомнившее ему крепость в Четатя-Албэ, городе его детства, и ему сразу захотелось вернуться туда, снова увидеть стены, башни, ворота, но внутренний голос его остановил: «Ты прожил там с 12 до 20 лет. Ты знаешь там каждый уголок. Только то, что ты запомнил, и есть твое» М. Кушнир. Эстетика — самый большой враг идеологии // Mihail Grecu. 100 de ani. Chishinau, 2016. С. 208..
Начиная с 1960-х годов обращение к культуре прошлого стало одной из доминант отечественного искусства. На волне кризиса либеральной идеологии набирал силу процесс обращения к корням. Если ключевыми словами оттепели были «искренность», «личность», «правда», то теперь опорными стали «родина», «природа», «народ».
Греку обозначил для себя новый рубеж 1967 годом, временем создания триптиха «История одной жизни». Многолетние размышления Греку, задачи, которые он постоянно перед собой ставил, во многом определили замысел и особенности этого произведения, впервые показанного на Всесоюзной художественной выставке 1967 года. Работа сразу же получила множество положительных отзывов, но практически все они были написаны по одной идеологической матрице: речь шла о поэтическом воплощении истории молдавского крестьянства и социалистических преобразований на селе. Триптих — «Мальчик с быками», «Семья», «Коллективизация» — воспринимался как изобразительная повесть, где в аллегорической форме рассказывается о жизни молдавского крестьянина. В детстве он пас волов, и, так как без них немыслимо было существование простого труженика, они казались ему могучими, добрыми, сказочно красивыми существами. Но вот появился первый трактор — и эта стальная машина разительно изменила всю жизнь, принесла радость и надежду на плодотворный труд и прочное благополучие. И наконец, тема последней, третьей части — человеческое счастье, счастье в работе и семье.
А между тем сам Греку, готовясь к встрече со студентами и преподавателями Кишиневского университета, куда его пригласили как автора «Истории одной жизни», записал в дневнике 10 ноября 1975 года: «Эта работа — протест против фронтальной прямолинейности. Мальчик с волами — это не только и не столько образ „несчастливца“. „Новая жизнь“ (или „Коллективизация“. — Прим. лектора) — это не „закоренелые кулаки“, а концепция психологии стариков» Михаил Греку. Живопись. О зримом и скрытом: альбом. М., 2009. С. 55..
Одной из идей, положенных в основу триптиха, была идея бесконечных превращений. Греку представил все возрасты человека, мужчины и женщины, начиная с детства и до старости, между которыми нет ничего общего, «как если бы детство было бы „цветком“, отрочество — „корзиной“, зрелость — „землей“, а старость — „воздухом“». Таким образом, заключает художник, «необходимо трактовать человека, с его чувствами, чаяниями, философией — в бесконечных превращениях» Михаил Греку. Живопись. О зримом и скрытом: альбом. М., 2009. С. 55..
Левая часть триптиха представляет композицию с мальчиком в центре, по сторонам от которого стоят две фигуры огромных быков на черном фоне. Их морды с налившимися кровью глазами, написанными вопреки правилам перспективы анфас и обведенными светлой контрастирующей краской, превращаются в подобие ритуальных масок. Традиционно образы этих животных имеют положительные коннотации, относящиеся к мужской витальности, и выполняют охранительные функции. Веревка, связывающая быков, и рога заключают фигуру ребенка в подобие сакральной капсулы. Всепоглощающий мрак вспарывает полоска интенсивного синего света над горизонтом.
Окружающий мрак, символизирующий хаос, погружение во тьму, — это составная часть обрядов инициации, которая является по своей сути вторым рождением. Гримаса ужаса, которую Греку изобразил на лице ребенка, также сопутствует инициации.
На страницах дневника художника не раз упоминается имя философа ХХ века, религиоведа и писателя румынского происхождения Мирчи Элиаде
В правой части триптиха, которая имеет два названия, «Семья» и «Счастье», без труда узнается образ мирового древа, под сенью которого располагается семья, раскрывается образ многоярусной Вселенной, скрепленной этим древом, составляющим сердцевину мироздания.
Центральная часть триптиха, за которой закрепилось название «Коллективизация», претерпела наибольшие изменения в процессе шлифовки замысла и его воплощения. В конечном итоге в картине художник оставил отвернувшиеся от зрителя непропорционально вытянутые и выбеленные фигуры старых супругов, а за ними в нежно-бирюзовом мареве пашни словно парит, попыхивая забавными колечками дыма, написанный короткими цветными мазками трактор, не оставляющий за собой борозды. Ярким акцентом написаны проросшие у плетня циннии, сам же плетень с плотно переплетенными прутьями, как сомкнутые створки ворот, маркирует символическую ситуацию перехода, входа-выхода, сакрального порога, разделяющего два мира — нарождающийся, к которому принадлежит девственно чистое поле, пахота, сеяние, ожидаемые всходы и богатый урожай, прорезавшийся в небе молодой месяц, — и мир уходящий, явленный в фигурах обезличенных стариков.
Триптих «История одной жизни» — не просто рассказ. Все три части представляют собой три стадии существования человека в мире: рождение (инициация как второе, духовное рождение), детство и духовная возмужалость, плодоносящая зрелость и «невероятная легкость» неизбежного ухода с последующим возрождением.
К концу жизни у Греку не было оснований сетовать на недостаток общественного признания (в 1986 году ему присвоили звание народного художника Молдавской Республики, он стал лауреатом многих премий, в том числе и Государственной премии СССР в 1990 году), его творчество находило признание среди ученых, философов и историков искусства. В дни празднования своего 70-летия, отмеченного большой выставкой, в ноябре 1986 года Греку сделал запись в дневнике: «Важным событиям я не придаю значения. Всегда было так! Всегда я был увлечен интересными делами и не обращал внимания на такие результаты, как выставка к 70-летию, большие картины, общественное признание! Я создал для себя ситуацию крайнего индивидуализма, и в этом неисправим!» Михаил Греку. Живопись. О зримом и скрытом: альбом. М., 2009. С. 88–89.
Как не вспомнить здесь еще раз «сепаратиста и идеалиста» времен румынской молодости! Его всегда интересовали не результаты, а путь к ним, творческий процесс и собственное становление как художника.
До конца жизни Греку будет работать так, чтобы чувство, которое должно было воплотиться на холсте, исходило из чистоты первозданности. «Я все еще очень наивен, — признавался он. — Фантазия и снова фантазия! О, если бы я мог соединиться с теми, кто меня хранит, т. к. и они, и я станем прахом» Михаил Греку. Живопись. О зримом и скрытом: альбом. М., 2009. С. 88–89..
