Расшифровка Дж. Р. Р. Толкин. «Властелин колец»

Как Толкин придумал мир Средиземья и заново поставил главные этические вопросы

Автор Николай Эппле

Причина совершенно особой популярности и влиятельности книг Толкина вообще и «Властелина колец» в частности — это совершенно особая реальность его мира. Она проявляется буквально во всем. Когда Клайв Льюис в одной из рецензий говорил о том, что профессор Толкин знает об этом мире гораздо больше, чем нам рассказывает, он передавал как раз это ощущение. 

Открывая «Властелина колец», мы сразу видим, что этот мир гораздо много­слойнее, чем тот пласт, с которым мы встречаемся в повествовании. За исто­­рией Гондора, историей людей сквозит история Нуменора  Нуменор — королевство людей, располагав­шееся на острове Эленна посреди Великого моря. Несмотря на то что Нуменор процветал, зависть к эльфам и жажда бессмертия при­вели к тому, что по наущению Саурона коро­левство обратилось к силам зла и погибло., географи­чески за историей Средиземья сквозит история Белерианда  Белерианд, местность на северо-западе Сре­диземья, был разрушен и затоплен в резуль­тате Войны Гнева между Валар, четырнад­цатью богами, и первым Темным Властелином Морготом., кото­рый ушел под воду. Раньше Нуменора был Валинор  Валинор — это земля Валар, пятнадцати могущественных богов, в число которых входил первый Темный Властелин Моргот, отправленных Эру Илуватаром (единым Богом) в Арду (Арда эквивалентна Земле), чтобы подготовить ее к приходу эльфов и людей. и так далее — мы посто­янно видим свидетельства древних историй, более глубоких пластов в сказаниях, которые цитируют Арагорн или Сэм, в артефактах из более древних эпох.

Именно это придает миру Средиземья специфическую достоверность. В этом Толкин принадлежит к целой тради­ции: он не один сшивает свою реаль­ность из кусочков нашей. К этой же традиции принадлежит Льюис Кэрролл, который создает волшебную страну на основе оксфордской реальности, английского языка, языковых игр. Или Клайв Льюис, который строит Нарнию из кусочков средневековой европейской литературы. Или Джордж Макдональд, который пишет свои сказки  на основе шотландского фольклора. 

Как Толкин придумал Средиземье

Толкин с юности увлекается языками и начинает их создавать. Читатель «Властелина колец» помнит кличи на эльфийском, стихи, которые, как говорит Арагорн, лишь бледный перевод с эльфийского, слова языка Мордора, имена, происходящие из эльфийских языков. В книге этого очень много. Сам Толкин говорил, что «Властелин колец» — это эссе по лин­гви­стической эстетике, то есть мир Средиземья вырастает из языков

Довольно известна история о том, как в 1914 году, будучи молодым человеком, он увидел в англосаксон­ской поэме IX века, поэме Кюневульфа «Христос», странное слово «Эарендель». Толкин написал об этом стихотворение, и, когда его спросили, что это вообще и откуда, он сказал: «Еще не знаю, но выясню». Это очень характерно: он не творит мир, не творит реаль­ность — он ее выясняет, реконстру­ирует. То есть это языковая реальность, она подчиняется языковым законам, и эльфийские языки созданы на основе финского (квенья, или высокий эль­фий­ский) и валлийского (синдарин). 

Создав эти языки, Толкин начинает понимать, что они требуют какой-то мифологии, какого-то мира. Не мир рождает языки, а языки рождают мир. Примечательно, что книги, которыми Толкин прославился — «Хоббит» и «Властелин колец», — не были задуманы им изначально, мол, вот я писатель, я напишу книжку — опубликуйте ее. Он десятилетиями хотел опубликовать «Сильма­риллион» — именно реконструкцию этого мира, вырастающего из языков. «Хоббит» же родился довольно случайно. Проверяя студенческие сочинения, он написал: «В норе под горой жил да был хоббит». Слово потянуло за собой цепочку, а потом оказалось, что история Бильбо — это часть какой-то другой истории. Он стал раскапывать ее и таким образом начал писать «Властелина колец». То есть созданная языковая реальность повлекла за собой создание мира и написание этих книг. 

Толкин был профессиональным лингвистом и участвовал, в частности, в создании Оксфордского словаря английского языка. С этим связан один красивый сюжет. Молодым исследо­вателем он участвовал в написании словарных статей, а в поздние годы его попросили отредактировать слово «хоббит», которое помещали в дополне­ние к словарю, и он его довольно значительно переписал. То есть в конце жизни Толкин застал момент, когда изобретенные им слова вошли в английский язык и в Оксфордский словарь. 

Приведу две ситуации, иллюстри­рующие, что Толкин сам относился к тому, что он делает, как к рекон­струкции реальности, а не как к вымыслу. Он очень интересно поясняет, как пишется слово «гномы» во множественном числе: dwarves. В современном английском языке во множественном числе было бы «-fs». Он же пишет через «-ves», как wolves («волки»), и говорит: пусть современная норма относится к этому слову как к давно перешедшему в сферу мифо­логии: гномов не существует, это некоторая ушедшая в прошлое реальность, в том числе языковая, — я же отношусь к гномам как к живым сущностям, которые описываются работающими по законам английского языка формами.

Еще один пример: в 1955 году Толкин, только закончив «Властелина колец», отправляется в путешествие по Италии со своей дочерью Присциллой и пишет, что его невероятно поразила Венеция. Он говорит, что она очень похожа на Старый Гондор. То есть не Гондор похож на Венецию, некоторую матери­альную реальность нашего мира, а Венеция похожа на Гондор. Для него Гондор первичен, а Венеция оказы­вается подобием. 

То, как Толкин выстраивает и объяс­няет систему перевода с языков Среди­земья на современный английский, хорошо иллюстрирует его отношение к этому миру как исследователя, а не как писателя. Читая «Властелина колец», мы не задумы­ваемся о том, что, вообще-то, мы читаем перевод. Да, звучат эльфийские языки в оригинале, мы слышим эльфийские, мордорские слова, имена, но в целом герои говорят на вестроне — общем языке Среди­земья. Этот язык передается современным английским. Любопытно, как логично у Толкина выстроена система передачи. Вестрон — это усредненная современная лите­ратурная норма языка. Более архаические языки — это языки Рохана  В других переводах — Ристания., которые использовали роханские конники. И на английском имена и цитаты из роханского языка передаются англосаксонским, который по сравне­нию с английским более архаичен. Хоббиты говорят на упрощенном, деревенском варианте вестрона — соответственно, хоббиты говорят на упрощенном, деревенском английском. И так далее.

Какие мифы и исторические сюжеты лежат в основе «Властелина колец»

Помимо языков, Толкин сшивает реальность Средиземья из европейской истории и германской и скандинавской мифологий, которые хорошо знал. Он был не только лингвистом, но и историком культуры со специа­лизацией, в частности, на скандинав­ских языках. Мотив колец власти, посредством которых Саурон пытается подчинить себе жителей Средиземья, заимствован из германской мифологии и англосаксонской литературы. Так, в «Беовульфе» мы читаем, что правитель называется кольцедари­телем. В германской и скандинавской культуре кольцо — это атрибут власти, и, делегируя кому-то свою власть, правитель дарит ему кольцо как признак этой власти. 

Одна из важнейших битв, описываемых во «Властелине колец» — битва за Минас Тирит, или битва на Пеле­ннорских полях, в которой с войсками Мордора сошлись силы людей, эльфов и других народов, стоящих на стороне добра, — имеет очень много параллелей с очень важной для европейской исто­рии битвой — битвой на Каталаунских полях в V веке нашей эры. Это битва, в которой сражались войска Западной Римской империи под предводитель­ством военачальника Аэция, которого называли последним из римлян, и войска гуннов под предводительством Аттилы, — силы Запада и силы Востока. Предводитель вестготов Теодорих  Теодорих I, который был королем вестготов больше 30 лет, сражался на стороне Священной Римской империи.погиб, придавленный конем, точно так же, как погибает во «Властелине колец» предводитель Рохана Теоден. Аэций, который многие годы провел среди варваров, но сохранил римскую культуру и был одним из последних ее пред­ставителей, очень напоминает Арагорна — предводителя людей и наследника древних нуменорских правителей.

Как Средиземье позволяет Толкину заново поставить главные этические вопросы

Реальность мира Средиземья важна не сама по себе: одна из причин популяр­ности и важности книги Толкина в том, что он, выстраивая эту новую реальность, оказывается в состоянии перезадать важнейшие для его времени этические вопросы: вопрос о природе власти, вопрос о природе и допустимости использования силы и так далее. Толкин принадлежал к так называемому потерянному поколе­нию — поколению, чье мировоззрение формировалось под влиянием Первой мировой войны. Он участвовал в самой кровопролитной битве Первой миро­вой — битве при Сомме  Битва на реке Сомме (французский фронт) длилась с 1 июля по 18 ноября 1916 года. В этой же битве участвовали Гитлер (в чине ефрейтора), Отто Франк, папа девочки, написавшей «Дневник Анны Франк», мифолог и поэт Роберт Грейвс.. Потерянное поколение — это поколение, которое вынуждено было увидеть, что европей­ская культура оказалась перед своеобразной пропастью, что вопросы о добре и зле, прежние этические нормы нуждаются в переоценке. И герметичность того мира, который создает Толкин, оказывается очень важной — в нее не получается просто пересадить старую этику. Мы знаем, что вот это — хорошо, а вот это — плохо. Но нужно это проговорить заново. 

Это очень хорошо видно на примере того, как Толкин поступает с религией в Средиземье. Он был правоверным католиком и серьезно относился к своей вере, но в данном случае особенно показательно, что он не пересаживает ее в Средиземье. Из легендариума Толкина и его многочисленных писа­ний, например «Сильмариллиона», мы знаем, что это мир моно­теистический, он создан Эру, который в Арде  В легендариуме под названием Арда подра­зумевается Земля, мир в период истории Толкина. зовется Илуватар. Но во «Властелине колец» богословия и религиозных ритуалов не существует. Есть маленький ритуал: когда Фарамир приглашает Фродо к столу, он говорит, что у них принято поворачиваться к западу — в память о Нуменоре, из которого они произошли. Больше никаких ритуалов, никакой религии, никакого присутствия божества во «Властелине колец» нет. Толкин выключает религию и растворяет в реаль­ности этого мира. Этот мир пронизан моральным законом. И все, что в нем происходит, подчинено закономерностям этического характера. И то, что в новом мире мы можем проговорить заново какие-то принципиальные вещи, очень важно для Толкина и для его читателей. 

Что «Властелин колец» говорит о природе власти

Один из важных этических вопросов, который поднимает Толкин, — это вопрос о природе власти. Он прогова­ривает его не плоско: это вся интрига с Кольцом Всевластия, которое Фродо должен уничтожить в пламени Роковой горы, это стихия власти, связанная с подчиняющей себе алчностью, жадностью, — безусловно злая стихия, которой нужно противостоять. 

Но этим стихия власти не ограничи­вается. Власть существует в нашем мире, и с ней надо как-то поступать. Нельзя просто сказать: власть — это плохо, а политика — это грязное дело. Все сложнее, все интереснее. 

И, с одной стороны, есть тема кольца — злой стихии власти, которой нужно противостоять и во внешнем мире, и прежде всего внутри себя. А с другой стороны, мы видим, как эта тема разрабатывается в линии Арагорна, правителя людей, который не рвется к власти и постепенно вырастает в правителя. Власти он скорее сторо­нится, он не жаждет ее, но понимает, что есть ответственность, которую нужно на себя взять. Есть одна красивая деталь. Арагорн приходит в Минас Тирит, в Гондор, где правит наместник, который должен передать власть, и уже понятно, что Арагорн, вообще-то, наследник правителей. Но он не заби­рает власть. Он входит в Минас Тирит, чтобы вылечить раненых, потому что у короля есть власть исцелять, но потом ставит шатер за пределами города, чтобы не давить на наместника, чтобы передача власти произошла добровольно. Не потому, что я этого хочу, не потому, что я давлю на тебя авторитетом, а потому, что авторитет — это нечто, чего я не хочу, но его признают все окружающие. Вот две стороны отношения к власти. 

Что «Властелин колец» говорит о допустимости насилия

Толкин проговаривает еще один вопрос — безусловно важный для всех его современников — поколения, заставшего и Первую мировую войну, и Вторую (напомним, что «Властелин колец» писался во время Второй мировой). Это вопрос о допустимости насилия в борьбе со злом. 

Толкин тоже разрабатывает его нетривиально и неодномерно. Он, конечно, не пацифист, и значительная часть «Властелина колец» — это повествование о битвах, о воинской славе, и это важнейшая стихия, которая сквозит в гондор­ских песнях, в роханских сказаниях и так далее. Но если внимательно присмо­треться к тому, что происходит во «Властелине колец», то мы увидим, что армия людей, вообще-то, выполняет функцию отвлекающую. И все битвы: битва у Хельмовой Пади, битва у Минас Тирита и последний поход воинства людей к Черным вратам Мордора, — это битвы, не увенчавшиеся безусловной победой. Они лишь позволяют отодвинуть власть тьмы. Все, кто руководит армией людей (и Арагорн, и Гэндальф), понимают, что цель их похода — не победить Саурона и войска Мордора, а отвлечь Око Саурона от двух маленьких хоббитов, которые идут к Роковой горе, чтобы уничтожить кольцо. Поразительным образом вся эта воинская слава, вся эта такая лихая герои­ческая вольница на самом деле не о победе. Эта стихия очень тесно и глубоко связана с красивой печалью. 

Подобного очень много в англосаксонских сказаниях и героической поэзии, которую изучал Толкин. Все величайшие поэмы и песни европейской цивилизации не про победы: «Песнь о Роланде», знаменитый памятник раннефранцузской литературы, «Беовульф», великая англосаксонская поэма, которая кончается тем, что главный герой, правитель, побеждает дракона, но, вообще-то, погибает от смертельной раны, нанесенной им. Понимание того, что победить, скорее всего, не удастся, что торжества никто не обещал и важно только не поддаться отчаянию, не сдаться, проходит сквозь всю книгу «Властелин колец», это одна из магистральных линий (в нашей традиции можно использовать выражение «Выпьем же за успех нашего безнадежного дела!»). Удивительным образом соединяются стихия героическая, стихия боевой славы и понимание тщетности силы оружия. 

Как Фродо и Сэм показывают силу слабости

В рецензии на книгу «Возвращение короля», последнюю часть «Властелина колец», английский поэт Уистен Оден пишет, что отличие зла от добра в том, что зло лишено воображения. Если добро может гипотетически представить себе, как бы повело себя зло, то зло не может представить себе, как может действовать добро. Когда Саурон узнает, что кольцо попало в руки к силам добра, когда Арагорн показывается Саурону в палантире  В легендариуме Толкина палантирами назы­ваются шары, с помощью которых можно общаться на расстоянии или увидеть проис­ходящее в другом месте., Саурон сразу стратегически проигрывает, потому что ему не приходит в голову, что от кольца захотят избавиться. Саурон только предполагает, что Арагорн стремится утвердить свою власть. И здесь он промахивается, не понимая, что, имея кольцо в руках, можно захотеть от него отказаться. 

И здесь важнейшая линия — линия Фродо, самого слабого, самого, как кажется, малозначительного персонажа этой саги. Фродо, в котором нет совершенно ничего героического и который никак не соответствует героической, славной военной стихии. Но именно он оказывается главным героем и в героическом смысле тоже. Этому Толкина тоже учит опыт ХХ века: героизм и подвиг не в том, чтобы славно показать себя в бою, — героизм и подвиг в том, чтобы не отчаяться, наблюдая за тем, как тьма усиливается. 

Линия Фродо невероятно важна как утверждение силы через слабость, силы через покорство провидению, а провидение — это разлитый в мире Средиземья этический закон. Не преступай этический закон, делай как должно, и будь что будет. 

Показательно, что Фродо не торжествует в конце. В какой-то момент он пре­дает свою миссию, поддается искушению: уже находясь в жерле Роковой горы, он надевает кольцо, и тогда спасает ситуацию и обеспечивает силам добра победу не кто иной, как Горлум, откусывая Фродо палец и отправляясь в огонь вместе с кольцом. Много раз на протяжении повествования перед Фродо встает выбор: он может убить Горлума, и, кажется, все обстоятельства подталкивают его к этому. Но он выби­рает не преступать моральный закон, не идет на убий­ство. И именно то, что он оставляет Горлума в живых, приводит силы добра к победе.

P. S.

Перечитывая недавно «Властелина колец», я вдруг понял, что моя любимая часть — это глава о Томе Бомбадиле. Она показывает, что Толкин — интуитивный художник. Он не пишет книжку, чтобы она понравилась издателю. Глава о Томе Бомбадиле торчит и выделяется: она совершенно не нужна сюжетно, и ее нет ни в каких экранизациях. Многие из прочитавших «Властелина колец» не помнят эту главу. 

Том Бомбадил — совершенно странный персонаж, не монтирующийся во всю эту реальность. Фродо спрашивает, кто он, но это остается непонятным: он не эльф, не маг (истари, как они называются), не майар (ангельское существо), он не пришел из-за моря (о том, кто такой Том Бомбадил, есть отдельная литература). Его история — это вставная новелла, представляющая собой гимн природе Оксфордшира. Это просто песнь. В художественных произведениях довольно мало приме­ров такой чистой, вдруг прорываю­щейся сквозь какой-то сюжет стихии восторга и песни. Мне приходит в голову сон Обломова у Гончарова и свирельщик у ворот рассвета в книге «Ветер в ивах» Кеннета Грэма — совершенно странная, непонятно откуда возникающая глава с гимном природе. 

Посреди повествования — хоббиты покидают Хоббитанию и идут через Вековечный лес — мы вдруг оказываемся в гостях у этого непонятного, говорящего стихами человека, который так же древен, как этот мир. И я вдруг понял, что, будучи совершенно ненужной сюжетно, эта глава, чистая стихия любви к природе, любви к Оксфордширу, в то же время абсолютно необхо­дима. Потому что, когда мы говорим о необходимости противостоять злу, о готовности умереть, готовности проявлять чудеса мужества и так далее, важно понимать зачем, важно иметь мотивацию. Мотивации, что нужно просто противостоять злу, недостаточно, и даже защита родного края — это, в общем, идеологические соображения. Но хоббиты подпиты­ваются этой чистой стихией любви: вот это отдавать врагу нельзя, вот за это можно умирать. И никакими рассказами о том, зачем и почему, это не передается. Это передается именно странной главой-песнью, насыщенной концентрированной любовью к природе — конкретно к природе Оксфорда и окрестностей.