Расшифровка Русская кухня от Александра I до Николая II

Макароны от Гоголя, щи с углем, а также почему дворяне стремились есть меньше, чем крестьяне

Автор Галина Кабакова

Лекцию о кухне XIX века начнем с отрыв­ка из письма 1808 года Александра Яковлевича Булгакова, который служил в архиве Министерства иностранных дел: 

«Вчера, в воскресенье, обедать наехало так много, что батюшка был жизни не рад… Чижик устраивает себе партии, и ежели чуть только игроки знакомы батюшке, зовет их обедать; поить всех сих господ хорошими нашими винами невмочь. <…> …Сели за стол в 3 ч. с поло­виною, а он привык обедать в 2. Зачем ему в своем же доме жениро­ваться  Женироваться — (устар.) ощущать нелов­кость, стеснение.? И для кого?» 

Документ рассказывает о том, как московская аристократия начинает отка­зываться от обычаев, введенных еще в середине XVIII века. Отец автора этого письма, знаменитый дипломат Яков Иванович Булгаков, чувствует, что он уже не в силах принимать бесконеч­ное количество гостей и, самое главное, садиться за стол намного позже, чем он привык. 

О чем тут идет речь? Речь идет об обычае держать открытый стол. Этот обычай был введен императрицей Елизаветой Петровной в 1740-е годы, с тем чтобы создать в русских благородных домах некий эквивалент француз­ских салонов. Аристократия и в Москве, и в Петербурге была обязана держать двери открытыми и принимать всех, кто захочет прийти на обед. По мысли Елизаветы Петров­ны, в этих открытых домах должны были встречаться интеллектуалы и аристократия, то есть предполагалось ввести какое-то социальное разнообра­зие в жизнь аристократических домов. Из этого ничего не получилось, кроме открытого стола: интеллектуальная, светская часть ушла на второй план, и все свелось к невероятным угоще­ниям, которые должны были поставлять хозяева дома, принимая неизвестное количество гостей.

Иностранцы, которые попадали в русские дома, были счастливы, потому что можно было сэкономить средства и не тратиться на еду. Писали о необыкно­вен­ном гостеприимстве русских и упоминали об иностранцах, которые прожили десяток лет в России и ни разу не обедали у себя дома. А сами русские аристократы вскоре обнаружили, что им это обходится крайне дорого. Салоны действительно возникнут в России, но намного позже, в XIX веке, и не по цар­скому приказу, а потому что была потребность пригла­шать умных людей, писателей, худож­ников. Но это уже будет инициатива самих хозяев-аристократов. 

Второй момент — это тенденция, заклю­чавшаяся в том, что вся организация дня сдвигается к вечеру. Она началась не в России, а в Европе и затронула те слои населения, которые не были связаны с физической работой и могли себе позволить вставать в полдень и обедать в три часа дня. Этот сдвиг продолжался на протяжении всего XIX века и отразился в том, что русский дворянин, если ему не надо было отправляться на службу, садился завтракать в обеденное время, обедал во время ужина и так далее. Так проис­ходило и во Франции, и в других странах. 

Это было еще одним моментом, который развел два типа застольной органи­зации: дворянской и, грубо говоря, крестьянской. Понятно, что во вторую категорию входят и другие трудовые слои — рабочие и прочий мелкий люд, который должен был зарабатывать себе на жизнь, вставая рано утром. И полу­чилось два типа питания. Первый — крайне рациональ­ный, экономичный тип, где все продукты должны были обеспечивать организм необходимым количе­ством энергии. Второй — это питание, которое доставляет удовольствие, кото­рое должно быть разнообразным, должно отвечать эстетическим запросам и т. п. Конечно, этот процесс начался не в XIX веке, а намного раньше, но имен­но тогда он приобрел наиболее радикальные формы. 

Начнем с кухни нерациональной, кухни, которая отвечает эстетическим запросам. Тут важно упомянуть несколько моментов. Прежде всего, появляется фигура гурмана, или гастронома, то есть человека, который ценит вкусную еду, любит поесть, может дать указание своему повару и даже самостоятельно приготовить блюда — но блюда не абы какие, а особенные. 

Самый известный пример — это Николай Васильевич Гоголь, который готовит макароны в доме у Сергея Аксакова. Из других примеров — граф Михаил Воронцов, готовящий рисовый суп по-венециански, или, как тогда говорили, à la vénitienne. В ответ его друг Михаил Щербинин готовит пучеро (puchero) — испанское блюдо из турец­кого гороха, мяса и овощей. Художник Василий Верещагин, отчаявшись добиться от своей поварихи достойного результата, сам готовит пирог в окруже­нии восхищенных гостей у себя в усадьбе. Это новое явление в русской действительности.

Из этого следуют и такие важные последствия, как самоограничения в еде. Традиция подавать бесконечное количество блюд, которая отражается в описаниях посольских приемов и других документах, еще практико­валась в дворянских домах в XVIII веке, но затем она уходит оттуда в крестьян­скую среду. Известно это как демьянова уха  Одноименная басня Ивана Крылова, герой которой, Демьян, сварил уху и пригласил в гости соседа Фоку, насильно его закармли­вая: «Соседушка, мой свет! // Пожалуйста, покушай». — // «Соседушка, я сыт по горло». — «Нужды нет, // Еще тарелочку; послушай: // Ушица, ей-же-ей, на славу сварена!» — // «Я три тарелки съел».: гостя закармливают до тех пор, пока он не поте­ряет сознание. 

Кроме того, с фигурой гурмана связан и обычай звать гостей на какое-то необыкновенное, экзотическое блюдо, например на форель, которая в начале XIX века привозилась из-за границы, или на лабардан, который подают Хлестакову на завтрак  Захмелевший герой гоголевской пьесы «Ревизор» произносит, прежде чем пойти отдыхать: «Завтрак у вас, господа, хорош… Я доволен, я доволен. Лабардан! лабардан!». Лабардан — это треска, но та, что в это время привозилась из Голландии. Все это было новыми явлениями для русского этикета. 

Что ели в дворянских домах? Мало кто мог себе позволить разнообразную утонченную кухню. Очень небольшая часть русского дворянства имела средства, чтобы держать повара и позволять себе какие-то роскошные блюда. В целом аристократической, богатой кухне была свойст­венна необыкновенная эклектика, сочетание французских блюд и русских. И соотно­­шение между ними зависело от кон­текста: чем более парадным был обед, тем большее место занимала французская кухня, а русские блюда подавались в домашней, повседневной обстановке. 

Например, мы видим в «Анне Карени­ной», как противопоставляется созна­тельно русская кухня Лёвина и фран­цуз­ские привычки Стивы Облонского. Лёвин угощает Стиву тем, что тот есть не привык, но тем не менее он все находит превосходным: «…и травник, и хлеб, и масло, и особенно полоток  Полоток — это половина засушенной соле­ной или копченой птицы или рыбы., и грибки, и крапивные щи, и курица под белым соусом, и белое крымское вино — все было превосходно и чудес­но». А когда сам Стива приглашает Лёвина в гостиницу «Англия», он заказывает французские кушанья, но, что любопытно, называет их по-русски, а официант-татарин автоматически переводит русские названия на французский лад. 

Были блюда, которые возникали как в крестьянских, так и в дворянских домах. К таким блюдам относятся прежде всего щи, и они позволят нам перейти к крестьянской кухне и кухне рабочего класса. 

Мы начнем с того, чем питались рабочие. Рабочие в городах в середине XIX века получали от своих хозяев хлеб печеный, говядину или рыбу вареную, масло постное, масло топленое, муку для щей, крупу гречневую, капусту, картофель, лук, грибы, соль. По подсче­там, все эти продукты давали рабочему 4500 килокалорий в день, что соответ­ствовало суточной потребности взрослого мужчины, занятого тяжелым физическим трудом. В этом списке фигурирует говядина — 231 грамм, что совсем не мало. Интересно, что, составляя договор со своим работода­телем, рабочие всегда настаивали на присутствии мяса в дневном меню, но, покупая продукты на свои деньги, часто экономили и тратились совсем на другое. 

Так что, когда в 1860–70-е годы составлялись вопросники и обращались к представителям рабочего класса, к представителям крестьянства с вопросом, поменялось ли что-нибудь в вашем быту и, в частности, в вашем питании в пореформенное время, 80 % рабочих ответили, что поменялось и все эти перемены были к лучшему, то есть меню рабочего люда улучшилось после реформ 1860-х годов. Когда с тем же вопросом обратились к крестьянам, то ответы были разные. Только 40 % опрошенных крестьян отметили улучшения в их питании.

Меню русского крестьянина, особенно в XIX веке, сильно зависело от место­положения его деревни. Если эта деревня находилась недалеко от круп­ного города или если вблизи пролегала железная дорога, то крестьяне могли вывозить часть своей продукции и продавать на рынке в городе, что сущест­венно улучшало их мате­риаль­ное положение. Намного лучше жили и те деревни, которые занимались ремеслами и могли сбывать свою промышлен­ную продукцию. Другие же находились в сложном положении. 

И тем не менее, когда стали доступ­ными подробные меню с объемом того или иного продукта, что позволило составить статистику потребления, выяснилось, что даже бедные крестьяне получали столько калорий, сколько было необходимо для выполнения тяжелой работы. И объективно, даже если они говорили, что их положение не улучшилось, эти цифры все равно выше в конце XIX века и в начале ХХ века по сравнению с первой половиной.

Это меню, как и раньше, состояло из зерновых, которые превращались в хлеб, кашу, суп, выпечку. Мясо было продуктом сезонным, потому что свежее мясо можно было потреблять только в момент, когда забивали скот, то есть поздней осенью, и надо было каким-то образом хранить мясо в течение нескольких месяцев. Оно портилось, и известны разные способы, благодаря которым хозяйки XIX века могли использовать слегка протухшее мясо. Например, для того чтобы убрать неприятный запах, в суп добавлялись угли: если прова­рить их несколько минут, запах тухлятины уйдет. Второй момент, определяю­щий сезонность мяса, связан с христианским календа­рем: во время постов мясо было запретным продуктом, как и в среду и пятницу  В православии среда и пятница вне времени постов также считаются постными днями.. 

Надо сказать, что народ проявлял смекалку и женщины использовали посты, в частности Петровский пост в июне, для того чтобы делать молочные скопы, то есть накапливать молочные продукты, которые либо превращались в сметану, масло, либо заготавливались для семейных торжеств (напри­мер, для свадьбы), либо продавались, а на вырученные деньги покупалось мясо, готовившееся именно в момент страды, когда приходилось тратить много энергии. 

Этот принцип экономии — очень важный механизм, позволявший выходить из тяжелой ситуации. Публицист и агрохимик Александр Энгельгардт в «Письмах из деревни», опубликованных в конце XIX века, подчеркивает необыкновенный прагматизм русского крестьянства по отношению к питанию: «Хорошо едят только тогда, когда это стоит, т. е. только для того, чтобы хорошо работать». Дальше он объясняет, какие критерии важны для крестья­нина. Это различение пищи на прочную и легкую со множеством градаций. Можно есть легкую пищу, например грибы, молоко или «огородину», то есть овощи, но для того, чтобы работать, нужно потреблять пищу прочную, а при тяже­лых работах — самую прочную. Это очень важный момент. С точки зрения Энгельгардта, прочной пищей счита­ется пища, которая содержит много питательных, но трудно перевари­ваемых веществ, которая «перевари­вается медленно, долго остается в кишке». К такой пище относятся черный ржаной хлеб, щи с хорошей жирной солониной или соленой свининой, гречневая каша с топленым маслом или салом. Большое значение в еде мужик придает жиру: чем жирнее пища, тем лучше. Необходимой составной частью пищи русский мужик считает кислоту — отсюда любовь к кислым щам. И, конечно, важная часть меню — это водка, которую крестьянин, как пишет Энгельгардт, «предпочитает мясу во всех отношениях». 

Но надо заметить, что мясо всегда считалось в крестьянской среде знаком достатка, главным критерием преуспе­вания семьи. Пословица «Для щей люди женятся, для мяса замуж идут» показывает всю матримониальную стратегию русского крестьянства: мужчины женятся, чтобы в печи всегда был обед, а женщины выходят замуж для того, чтобы муж обеспечивал им достаток. Достаток — это мясо.

Таким образом, еда отвечает прежде всего физиологическим потребностям. Меню не сильно меняется от столетия к столетию, но при этом в XIX веке в крестьянскую среду проникают те виды пищи, которые становятся символом русского стола и гостепри­имства. Прежде всего это чай. Когда чай появился в России, он стоил невероятно дорого. Постепенно цены на него снизились, поскольку, в отличие от европейских стран, куда чай доставлялся по морю, в Россию чай шел более экономичным сухопутным путем. Отсюда название «кяхтинский чай» — по названию пограничного пункта, через который он поступал в Россию. 

Кроме того, меню русского крестьянина пополнилось картофелем, который стал неотъем­ле­мой частью его питания. Картофель рекомендовали добавлять в хлеб в годы неурожая ржи или пшеницы. Пшеничный хлеб перестает быть чем-то исклю­чительным и стано­вится доступным большинству крестьян­ских семей, подсолнечное масло тоже вытесняет все остальные виды растительного масла. Последний важный продукт — сахар — также дешевеет и становится совер­шенно необходимым продуктом. Равнозначно приветствию «хлеб-соль» одним из традиционных приветствий гостя, который появляется на пороге дома, было «чай и сахар». В более зажиточ­ных семьях появляются и такие продукты, как кофе, изюм, чернослив, сыр, миндаль и колбаса, о которой мы уже упоминали в первой лекции.

С этим Россия подошла к Первой мировой войне, а затем начался совсем другой этап в истории кухни и в исто­рии русского государства.