Расшифровка Дом престарелых как гнездо порока
Странноприимный дом, как мы видели в предыдущей лекции, был задуман как учреждение для достойных бедных, то есть для тех, кто отвечал представлениям его устроителей о нравственности, благопристойном поведении и в целом о круге нуждающихся людей с хорошими рекомендациями. Кто же оказался там уже в 1810 году? И как жили эти люди? Странноприимный дом был устроен по принципам, которые уже получили свое развитие в оказании помощи бедным, например в Гамбурге, как говорилось в предыдущих лекциях. Эти принципы были изложены в «Учреждении и штате Странноприимного дома» — документе, конфирмованном, то есть утвержденном императором Александром I в 1803 году. Прежде всего, согласно этому документу, «каждый требующий вспоможения не по одной токмо бедности, но и по беспорочному своему поведению достоин был оказываемого милосердия». Дом ни в коем случае не должен был стать приютом праздности. Добровольность вступления в дом и получения от него помощи должна была сопровождаться добровольным же подчинением установленным правилам. Таким образом, «Учреждение» порывало с традицией, связывающей призрение с церковью и в целом с той стороной национальной православной идентичности, неотъемлемой частью которой было милосердие в виде раздачи милостыни. Отсюда вытекало, что первым условием помощи было предоставление нуждающимся информации о самом себе.
Наряду с прошением проситель должен был предоставить свидетельство за подписанием двух или трех добропорядочных и надежных обывателей. Это свидетельство должно было удостоверять, «что проситель человек трезвый и трудолюбивый, что сумма… им вырабатываемая, или пенсия получаемая недостаточна на содержание семейства его» и что это семейство «состоит точно из того числа, которое он в прошении своем показывает».
Правила дома были довольно строгие. Богаделенные должны были вести, как написано в «Учреждении», «жизнь смиренную, миролюбивую и не праздную, удаляясь от всякого порока; без позволения начальства отнюдь из дома не отлучаться». Что ждало нарушителей порядка? За первый проступок их наказывали содержанием целый день на хлебе и воде. За второй их сразу исключали из дома.
У богаделенных были свои обязанности. Как написано в «Учреждении», они должны были «дневать очередно на кухнях для присмотра за ключниками и поварами, чтоб не было кражи или всякого злоупотребления и чтоб пища как можно лучше приготовлялась». В праздничные дни они должны были ходить обязательно в церковь, а остальное время по возможности заниматься рукоделием. Дом не был обязан содержать богаделенных всю жизнь. Если
Многие из тех, кто поселился в доме первыми в 1810 году, подавали прошение значительно раньше, еще в 1806–1807 годах. Любопытно, конечно, узнать, кто все эти люди. Тем более что восстановить жизненный путь просителей крайне сложно, но очень интересно. Так, например, в 1806 году прошение подала вдова-княгиня Ольга Агишева 51 года от роду. Тогда она просила единовременного пособия. Но в 1810 году мы находим ее среди богаделенных. В 1803 году ее муж умер, она сама осталась без всякого пропитания, хотя, как она указывала, у ее мужа при выходе в отставку было 50 душ крестьян. О том, как жила княгиня после смерти мужа, сообщается: «Пропитание она [княгиня] имеет даянием от доброхотных дателей… Живет в Москве на наемной квартире… <…> Поведения вышеписанной княгини честного и в пороках дурных не находилась». К княгине Агишевой мы еще вернемся ниже. А пока скажу, что среди подавших прошение о единовременном пособии можно найти вдову, княгиню Кропоткину Авдотью Гавриловну, поручицу бедную и больную. Несколько вдов дворянок, имеющих по нескольку душ, и даже некого загадочного графа Стразольда с семейством, владеющего целым имением в Литве. О нем Малиновский сообщал: «Иностранец без помощи. Жена его порядочно воспитана. В жалком положении кажутся быть». Об одной жене подпоручика, лишенного чинов и дворянства, Усцовой Елизавете Васильевне 41 года, Малиновский сообщал: «Бедность очевидная. Без строгих исследований надо дать дочери приданое, чтобы убожество не довело до распутства. Ночуют в солдатских казармах по чуланам. А мать днем собирает милостыню».
Кто же попал в первый набор обитателей дома? В первых ведомостях от июня 1810 года значилось 38 мужчин и 50 женщин. Вообще, женщин среди нуждающихся всегда было больше, чем мужчин. Их число в различных городах Европы превышало число таких же мужчин в два-четыре раза, что было выше их средней доли в населении. У женщин был ниже уровень образования. Они были социально зависимы в силу отсутствия профессионального образования. Экономическая безопасность для женщин почти всегда была возможна только в браке. Поэтому частой причиной бедности женщин была смерть супруга. В течение второй половины 1810 года в дом были приняты еще 29 человек. Общее число принятых богаделенных в 1810 году составило 117 человек. За вторую половину года из дома были исключены пять человек. Еще один богаделенный умер.
Большинству богаделенных было в среднем 50–60 лет. Узнать возраст точнее не представляется возможным, потому что сами богаделенные его толком и не знали или знали весьма приблизительно. Половина богаделенных были военные — мужчины и вдовы военных, причем преобладали здесь, в отличие от получателей внешней помощи, нижние чины — унтер-офицеры.
Вторую по численности группу составляли чиновники и члены их семей. Самым высоким чином обитателей был пятый по Табели о рангах, соответствовавший бригадиру или статскому советнику на гражданской службе. Вместе военные и чиновники составляли до двух третей населения дома. Остальные принадлежали к духовенству, мещанству и так называемым разночинцам.
Теперь поговорим о внутренней жизни дома. Как мы видели из «Учреждения и штата дома», жизнь там была довольно однообразна и регламентирована. Все эти разнообразные люди — как они отнеслись к такой существенной перемене в их жизни? Как они приняли ее? Как показывают документы, журналы заседаний совета дома, довольно быстро администрация была вынуждена начать их исключать.
Основной причиной исключения богаделенных из дома были пьянство и вызванные им столкновения с администрацией. Менее чем через месяц после открытия дома для призреваемых отставной сержант Дмитрий Кочергин был найден первым помощником главного смотрителя в кабаке возле флигеля дома. Помощник главного смотрителя приказал сержанта оттуда вывести и оставить в доме, однако, как записано в журнале совета, «он, не удовлетворясь сим, когдаж сидельник для нужды отлучился, вторично ушел и найден… в кабаке с развращенными женщинами». Вскоре, в сентябре, за пьянство была исключена солдатка Татьяна Казакова. Она была поймана со склянкою вина при возвращении из гостей. Совет определил исключить Казакову, как записано в решении, «за дурное поведение, в пример другим». Как показывают журналы заседания совета и другие документы, пьянство было неотъемлемой частью образа жизни, который вели обитатели Странноприимного дома. Причем не только сами богаделенные, но и наемная прислуга и принадлежавшие дому крепостные.
Показательный случай произошел с богаделенным Андреем Беровым. Первый помощник главного смотрителя сообщал 3 декабря, что «богаделенный… надворный советник Беров по неоднократным увещаниям его от пьянства удержаться не может, быв отпущен 24 числа… на одни сутки, возвратился 26-го, уже ввечеру, в пьяном виде — и думать должно, что он принес с собой вина, потому что и на другой день был пьян, и при том разругал всех, и не дал во всю ночь своим товарищам покою». В тот же день Беров был исключен из Странноприимного дома на основании 18-й статьи «Учреждения». Видимо, ожидания, связанные у администрации со сравнительно высоким социальным статусом богаделенных, расходились с поведением этих людей.
Похожая история случилась с княгиней Агишевой, зачисленной в богаделенное отделение. В 1810 году, перед тем, как поступить в Дом, она жила у графа Григория Сергеевича Салтыкова. Все эти годы между смертью мужа и поступлением в Странноприимный дом она пользовалась милостями доброхотных дателей, которые вовсе не были ее родственниками. Это практически единственный случай, когда сохранился весь пакет документов: и прошение богаделенного, и рекомендательное письмо. Ходатайствуя за княгиню перед Малиновским, Салтыков сообщал, что княгиня Агишева ему «с очень хорошей стороны знакома, но находится в совершенном убожестве». Это письмо прилагалось к прошению, написанному самой Агишевой, которая, правда, в других документах значится неграмотной. Она пишет, что «последнее всё заложила», и просит Малиновского «о новых к ней милостях». Свидетельство о бедности и добропорядочном поведении княгини было подписано генералом от инфантерии Чирковым и тем же графом Салтыковым. Они удостоверяли, что Агишева «не имеет надежного себе пристанища и по старости своей пропитаться трудами рук своих не может. Поведения благопристойного, а потому и признается нами достойною испрашиваемого ею призрения».
Княгиня Агишева была принята в дом при его открытии в июне 1810 года, однако оставалась она там всего около полугода. На первом же заседании совета в 1811 году, 7 января, первый помощник главного смотрителя Соймонов зачитал рапорт, из которого следовало, что, «богаделенки Вележева, Агишева, Назаревская и Зайцова три дня во время его [Соймонова] болезни замечены были в пьяном виде… Первого сего января нашел он за ужином принятых по бедности в богадельню госпож Назаревскую и княгиню Агишеву; Назаревскую довольно веселую, но по крайней мере молчаливую; а Агишеву вздорную и совершенно пьяную, почему и просил ее, чтоб она потише разговаривала; но слова его ничего не подействовали, а ввели ее в больший азарт, что она после ужина кричала немалое к неспокойствию ее сотоварищей время; поступок Агишевой, столь трогательный для дома, придает на благорассмотрение главного смотрителя».
Поведение Агишевой было расценено как самое возмутительное из всех. В то время как ее товарки были наказаны сравнительно легко — посажены на один день на хлеб и воду, — Агишеву сразу исключили из Дома. Как написано в решении совета, «за нетрезвость, дерзость и неповиновение к начальству». Поскольку с учетом неоднократных замечаний ее проступок был уже повторным нарушением. Взывавшая прежде к помощи бедная вдова-княгиня оказалась склонной к пьянству, вздорной и злостной нарушительницей порядка.
Очевидно также, что на рубеже XVIII–XIX веков в распоряжении городского жителя, попавшего в сложные жизненные обстоятельства, был целый ряд средств, к которым можно было прибегнуть, чтобы обеспечить себе сравнительно сносное существование. Это и помощь родственников, покровителей, а также соседей, сослуживцев и начальников. Они могли помочь найти крышу над головой, получить пособие. В крайнем случае, когда эти средства уже не помогали, можно было согласиться на просто проживание в относительно сносных условиях.
Какие выводы мы можем сделать из опыта учреждений, о которых шла речь в этих лекциях? Во-первых, опыт протестантских государств, которые первыми отказались от традиционных форм помощи бедным и сиротам, оказался очень продуктивным и прижился в разных странах. В России этот опыт начал применяться с некоторым запаздыванием, однако главной проблемой было отсутствие средств и властных ресурсов для реализации этих идей в XVIII веке. Именно поэтому к концу екатерининского царствования ставка была сделана на общество, точнее на состоятельных и близких ко двору аристократов и промышленников, для которых благотворительность стала вопросом престижа. Привлечь рядовых граждан, горожан к новым формам помощи бедным в России оказалось сложнее, чем в других европейских странах. Если там горожане добровольно исполняли обязанности выборных инспекторов бедных, то в России у них и так хватало неоплачиваемых служб для нужд государства, чтобы брать на себя еще одну выборную должность. Лишь незначительное число мелких дворян и чиновников участвовало в деятельности Императорского филантропического общества. А Воспитательный дом в ходе реформы, проведенной в 1837 году Николаем I, превратился просто в Сиротский дом для детей штаб- и обер-офицеров. В последующие годы, особенно в пореформенный период, активно развивалась купеческая благотворительность, но это тема уже совсем другого курса.
