Расшифровка Мандельштам. «Мы с тобой на кухне посидим…»
О позднем Мандельштаме, стихотворение которого мы будем разбирать, обычно говорят как о поэте сложном и запутанном. Говорят, что все связи в его стихотворениях нарушены, что восстановить их очень сложно, почти невозможно, — и это правда. Поздний Мандельштам действительно очень сложный поэт. Но мы разберем стихотворение подчеркнуто программно простое, даже примитивное, чья простота (ну или видимая простота) просто бросается в глаза на фоне сложных текстов. Мандельштам использует в этом стихотворении простейшие образы, простейшие ходы. И тем более пронзительно, как кажется, оно действует на читателя.
Начинается оно как текст, воспевающий уют. Эта тема важна для Мандельштама. Помните, в одном его стихотворении — «И спичка серная меня б согреть могла»? В этом стихотворении — «Мы с тобой на кухне посидим, / Сладко пахнет белый керосин» — образ абсолютного счастья и уюта.
Во-первых, кто эти «мы»? Понятно, что эти «мы» — это, скорее всего, Мандельштам и его жена Надежда Яковлевна. Хотя бы потому, что на кухню гостей в то время, как правило, не приглашали, гости сидели в комнате. То, что эти «мы» сидят на кухне, как раз говорит о том, что речь идет о семейной паре. И дальше очень важно, мне кажется, представить себе картинку и увидеть, что эти «мы» в начале стихотворения находятся в ситуации абсолютного покоя — покоя усталости, а может быть, покоя блаженства. Глагол «посидим», но он обозначает неподвижность. «Мы с тобой на кухне посидим» — и дальше возникает это слово, которое как бы овевает собой эти первые две строчки: «Сладко пахнет белый керосин».
Даже непонятно, какое здесь слово важнее. И «сладко», и «белый» — оба слова традиционно связаны с положительной семантикой. Слово «керосин» — с ним уже сложнее, мы потом вернемся к этому образу. Но, помимо всего прочего, что оно обозначает ? Для чего нужен керосин? Он нужен для того, чтобы готовить на нем еду. То есть опять мотив здесь работает на тему домашнего вечернего уюта супругов. И эта тема продолжена в следующем двустишии.
Острый нож да хлеба каравай…
Хочешь, примус туго накачай…
Возникает этот примус, в который закачивают керосин. Причем, заметим опять, Мандельштам работает очень тонко, никаких действий еще нет. Они не начались — он только предлагает: «Хочешь, примус туго накачай». Здесь возникает индивидуальный мандельштамовский символ, но не только. Традиционный символ уюта и семьи — это символ хлеба, домашний хлеб. И важное, конечно, слово «каравай» — круглый.
Но заметим, что, как и в первой строфе, возникает зловещий мотив. В первой строфе он возникает совсем под сурдинку — «керосин». С одной стороны, конечно, керосин — это готовка еды. С другой стороны, керосин — это и пожар, это и знаменитая поговорка «Дело пахнет керосином». Здесь возникает мотив ножа, и этот нож острый. Опять мотив, работающий в две стороны. С одной стороны, острый нож для того, чтобы резать круглый хлеб, разделить хлеб между супругами. С другой стороны, керосин и острый нож начинают нарушать, разрушать эту картину абсолютной идиллии семьи. Дальше эта тревога, эти зловещие мотивы нарастают в следующем двустишии:
А не то веревок собери
Завязать корзину до зари…
Возникает мотив, с одной стороны, опять связанный с семьей — корзина, в которую кладутся вещи супругов. Но здесь уже все это только уютом или только тем, что семья ведет
Заметим, что здесь пока еще не происходит никакого действия, все это еще только гипотетически. То ли примус накачай, то ли нарежь хлеб, то ли собери веревок. Но прислушайтесь к своему читательскому ощущению: это ощущение спокойствия, благостности, ощущение сидения двоих на кухне в покое — оно нарушается. Начинается суета. Самим выбором она подразумевается, правда? Порежь хлеб. Нет. Накачай примус. Нет. Собери веревок. И совсем уже вот это страшное «до зари». Скорее, быстрее! Нам нужно успеть до зари. И дальше все это разрешается в двух финальных строчках:
Чтобы нам уехать на вокзал,
Где бы нас никто не отыскал.
Вот здесь все уже совсем страшно — никакой уже идиллии, кажется, не остается. Если идиллия
Оказывается, нужно побыстрее поесть, потому что потом есть не придется: потом нужно будет убегать и ехать быстро на вокзал. И острый нож напоминает о той казни, о том ноже, который навис уже над нами. Оказывается, мы должны завязать эту корзинку, чтобы с этими вещами убежать. И, конечно, здесь неизбежно возникает побочный мотив тюремных корзин, которые завязывали для заключенных их жены. Оказывается, мы должны убежать на вокзал, чтобы нас никто не нашел. В этом «никто» слышится слово «некто». И, конечно, это совершенно конкретные уже энкавэдэшники, которые приходят арестовывать.
Через такой мотив этот текст связывается с текстом, который будет написан позже и который, я уверен, у многих из вас хранится в памяти. Это стихотворение Ахматовой из «Реквиема»:
Тихо льется тихий Дон,
Желтый месяц входит в дом.Входит в шапке набекрень,
Видит этот месяц тень.Эта женщина больна,
Эта женщина одна.Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
Вот она, эта тень, сидящая в оцепенении, как эти двое. У Ахматовой эта ситуация становится еще более трагической: не «мы», а одна женщина, потому что муж арестован (если он арестован). Таким образом, это стихотворение об абсолютном счастье и об абсолютном покое, где употреблены простейшие, уютнейшие слова, в результате оборачивается стихотворением об аресте, о гибели и о, как мы знаем по судьбе Мандельштама, безнадежной попытке избежать ареста и гибели.
