Как изучают любовь антропологи
Было бы удивительно, если бы антропологи не занимались любовью — как предметом исследования, а не как областью практического искусства, в которой антропологи ничем не отличаются от простых смертных. Тем не менее, хотя есть множество антропологических работ про брак, про семью и про секс, работ, посвященных романтической любви — либо на материале какой-то одной культуры, либо в кросс-культурной сравнительной перспективе, — совсем немного.
Прежде чем пытаться сравнивать разные формы, которые состояние влюбленности, или романтическая любовь, принимает в разных обществах, нужно попробовать ухватить это явление, определить его, причем не опираясь на его биологическую и нейрофизиологическую основу. Конечно, в исследовании любви сказали свое слово и эволюционные психологи, и биохимики, и фармацевты, так что теперь даже известно, например, чем лечить разбитое сердце, есть специальные антидепрессанты: прошел курс — и готов к новым подвигам. Но все эти построения никак не объясняют разнообразных культурных конфигураций, большинство из которых не предполагает использования антидепрессантов.
Антрополог Хелен Харрис в своей диссертации приводит список тех характеристик романтической любви, относительно которых имеется консенсус у исследователей — в том числе у тех, кто занимается кросс‑культурными сравнениями этнографического материала. Итак:
1. Желание быть рядом и вместе, физически и эмоционально: сексуальная привлекательность трансформируется в желание психологической близости, предполагающей к тому же взаимность чувств.
2. Идеализация возлюбленного Здесь и далее везде, где написано «возлюбленный», имеется в виду объект влюбленности независимо от пола.: влюбленный склонен обращать внимание на положительные качества личности и оставлять незамеченными или оправдывать негативные, причем конструируемый образ возлюбленного может в разной степени включать выдуманные элементы (такие, в каких сам выдумщик испытывает потребность), при помощи которых заполняются лакуны в знаниях об объекте привязанности.
3. Эксклюзивность: переживания и желания (см. пункт 1) фокусируются на одном конкретном человеке; убежденность в том, что качества этого человека выделяют его из всех окружающих людей, делают его исключительным (см., впрочем, пункт 2).
4. Постоянные мысли об объекте, без спросу и навязчиво вторгающиеся в повседневность влюбленного.
5. Эмоциональная зависимость — от возлюбленного или, точнее, от того, поддерживается ли контакт с возлюбленным, от его отзывчивости, от его реальных (и приписываемых ему) действий (оговорка про приписываемые поступки, мысли и чувства имеет особое значение для случаев асимметричной коммуникации).
6. Перестройка иерархии жизненных приоритетов и мотивации: поддержание отношений оказывается приоритетом, оттесняя другие заботы, интересы, дела и обязательства; и как бы влюбленный ни был занят, время на знак внимания возлюбленному найдется.
7. Чувство эмпатии и потребность заботиться о возлюбленном: это не просто альтруизм, ведь проявление заботы само по себе отвечает потребности влюбленного и конструирует потребности возлюбленного (возможно, не действительные, а лишь приписываемые ему) — и таким образом создает условия для проявлений взаимности.
Мы не знаем, насколько универсальны потеря влюбленным сна и аппетита, но есть расхожее мнение, что романтическая любовь в том виде, в каком она нам знакома если не из собственного опыта, то из книг и кино, носит культурно и исторически конкретный характер, то есть встречается не во всех обществах. Во всяком случае, не во всех культурах любовь входит в число декларируемых ценностей (например, это состояние может считаться болезненным помутнением рассудка), не везде она очевидна и доступна внешнему наблюдателю. В таких культурах мы видим браки, устроенные в большей степени из экономических соображений, жилища, где совместно проживают большие группы людей, и размытые эмоциональные привязанности. С малой проявленностью любви коррелируют также отсутствие ограничений на внебрачную и добрачную сексуальность, магические верования о связи секса и болезни, операции на женских гениталиях, а также эксплицитное принижение близких и эксклюзивных отношений мужчины и женщины.
Существует множество моделей поведения в области отношения полов — и множество символических структур, приписывающих смысл этим моделям. Так же как и видов брачных союзов. Кстати сказать, культуры, где превалируют моногамные отношения (вроде нашей), зачастую правильнее рассматривать как серийно полигамные — то есть когда брачных партнеров за всю жизнь несколько, но единовременно только один.
Самый известный антрополог, работающий в области изучения любви, — Уилльям Джанковиак из Университета Невады в Лас-Вегасе. Он использовал много разных материалов, от картотеки Региональной базы данных человеческих отношений Региональная база данных человеческих отношений (HRAF — Human Relations Area Files), а точнее интересующая нас этнографическая база eHRAF World Cultures, представляет собой огромную коллекцию выдержек из текстов этнографических работ по разным обществам, которые привязаны к подробному предметному указателю, фактически определяющему, из чего состоит культура. Этот указатель (Outline of Cultural Materials) был основан антропологом Дж. П. Мердоком. и различных этнографических описаний до интервью и собственной полевой работы, чтобы обосновать тезис о том, что романтическая любовь — свойство человеческой природы, которое находит то или иное проявление во всех культурах. По его мнению, в каждой культуре люди так или иначе должны установить рабочее согласие в «трехстороннем конфликте романтической любви, любви-привязанности и секса. Каждая культура должна решить, как их синтезировать, разделить или смешать и какие из этих компонентов подчеркнуть, принизить или проигнорировать».
Таким образом, выделяются два фундаментальных вида любви, которые, впрочем, обозначаются в работах разными терминами. Это, во-первых, любовь, предполагающая дружбу, взаимопонимание, заботу друг о друге и о благосостоянии партнера и часто включающая совместное домашнее хозяйство (comfort / companionate / companionship love), а во-вторых, романтическая любовь (romantic / passionate love), элементы к определению которой приведены выше. Хотя в любой культуре так или иначе представлены оба вида, они чаще всего получают разное место в системе ценностей. Эти два вида любви и секс могут существовать изолированно и встречаться в разных сочетаниях.
Похоже, что проявленности романтической любви способствуют определенные особенности социальной структуры. Когда индивид вплетен в богатую сеть взаимодействий (внутри клана, расширенной семьи, мужских союзов и других групп), когда важную роль в его жизни играют ритуалы, которые дают ему чувство принадлежности к этим группам, он испытывает меньше потребности в том, чтобы устанавливать исключительные диадные отношения типа романтической любви. Дело в том, что во многих культурах брак представляет собой отнюдь не следствие влюбленности молодых людей, а прежде всего обмен между двумя группами, когда одна из них покупает в лице получаемой в жены женщины право использовать ее фертильность; скажем, если за невесту заплатили, как это много где принято, то при разводе (и возвращении женщины в группу ее родителей) родственники мужа могут требовать забрать ребенка себе, потому что за него заплачено при заключении брака. Тем не менее даже в таких культурах имеются ниши для выбора партнера «по любви»: так, в полигамных обществах вторая или третья жена может быть как раз по любви, отчего девушки стремятся не попасть в первые жены.
Сравнительный анализ материалов по разным обществам позволяет сделать вывод, что романтическая любовь как основание брачного союза встречается только там, где и у мужчин, и у женщин есть свобода выбора. Общества, которые позволяют добрачный и внебрачный секс и мужчинам, и женщинам, ценят романтическую любовь гораздо выше, чем те, где имеются двойные стандарты (мужчинам позволительно, а женщинам нет) или строгие санкции по отношению к проявлениям женской сексуальности вне брака.
Вообще, когда в обществе любовь не институционализирована как нечто приемлемое в публичной сфере, когда браки не подразумевают свободы выбора, когда развод малореален — любовь живет подпольно, находя свои ниши. Применительно к некоторым латиноамериканским культурам (например, в Мексике) описан социальный институт под названием малый дом, casa chica: это когда семейный мужчина по секрету поддерживает незамужнюю женщину и своих детей от нее. Хотя антропологи пока систематически не изучали внебрачные связи, есть работы о супружеской неверности в разных культурах, описывающие тактики контроля поведения брачного партнера.
Изучать любовь в чужой культуре с этнографических позиций непросто. Да и как в принципе изучать переживание? Каковы должны быть объективные критерии — есть любовь или нет? Кроме того, тут не обойтись без самоотчетов информантов. Мы знаем, что каждая культура диктует разным эмоциям и переживаниям свои правила выражения, свои культурные сценарии, осмысляет их своими категориями. А если переживание не выражается публично, как узнать, есть ли оно? Наконец, возникает вопрос: возможна ли вообще романтическая любовь в культуре, где нет такого культурного концепта? Ведь получается, что любовь и ее виды мы описываем, исходя из нашего языка и наших культурных категорий, — возможно ли, что где-то там, далеко, все совсем иначе?
Мы обитаем в культурной среде, которая способствует переживанию романтической любви. Но даже здесь это переживание доступно не всем. С кем-то случается, а кому-то оно неизвестно. Третьи не уверены, то это или не то; четвертые прикидываются. Возможно, этот опыт подобен религиозному экстазу и трансу: некоторым людям никогда не удается его испытать.
