Расшифровка Кому выгодна идеология?

Как угнетать народ без применения силы, как избавиться от ложного сознания и зачем нужна интеллигенция

Часто думают, что место социолога в обществе — быть человеком, который под­сказывает власть имущим, какие решения будут правильными. Даже если он не может знать, какое устройство общества будет правильным, то уж по край­ней мере всегда может подсказать, что следует делать, если государ­ственные чиновники ставят себе определенные задачи, хотят добиться тех или иных определенных целей.

В этом варианте предполагается, что социолог обслуживает лиц, принимаю­щих решения, поскольку они, в свою очередь, выражают волю всего общества. Иными словами, у нас есть некоторое единое общество, которое делегировало лицам, принимающим решения, власть управлять государством, власть вести его куда-то, определять направление его развития. И если социолог консуль­тирует этих людей, значит, он подсказывает им, как лучше выполнять наказы общества. Иногда он может указать на то, что они действуют неправильно, что их действия не приведут к желаемым целям.

Однако эта достаточно распространенная точка зрения предполагает одну инте­ресную предпосылку. Это предпосылка о том, что общество действительно едино: если уж оно делегировало власть тем, кто принимает решения, то они теперь действительно могут действовать от лица всего общества. Но это до­воль­но сильное предположение. В самом деле, разве мы не видим, что вокруг нас происходят довольно серьезные конфликты? У одних ресурсы есть, а у дру­гих нет. Для одних закон действует, а для других не действует. Контроль за воз­мож­ностью достижения тех или иных социальных позиций тоже находится у определенных групп населения.

В этих условиях утверждение, что если уж кто-то получил власть, то он полу­чил ее от лица всего общества, будет спорным. В социальной теории мысль, утверждающая, что никакого единого общества нет и в любой социальной среде неизбежно существует некоторый конфликт, связана с марксистским направлением. Это отличительная черта марксизма — акцент на конфликт­ности, на отсутствии в настоящий момент единства, на том, что единство лишь искусственно, иллюзорно, что за ним стоят серьезные разногласия — в усло­виях, когда одни подавляют других. И способы подавления вовсе не всегда связаны с прямым насилием, чаще всего они являются идеологическими.

Для марксистской концепции идеология — это система идей и бессозна­тель­ных представлений, которая обосновывает существующий порядок, сущест­вующее распре­де­ление экономических ресурсов, а если говорить более точно, то распре­де­ле­ние собственности на средства производства. Для того чтобы контролировать соб­ственность на средства производства, правящий класс транслирует свое пони­мание мира и делает так, что эксплуатируемый класс начинает разделять это понимание мира и верить в него. Иными словами, он начинает верить в то, что его подчиненное положение — это на самом деле вещь естественная, спра­вед­ливая и никак иначе быть и не может. Поэтому акцент на анализе идеоло­гии традиционно был марксистским инструментом борьбы за более спра­ведливое устройство общества — такое, в котором экс­плуатация будет устранена.

В социологию понятие идеологии попало не сразу, однако когда попало — наделало там очень много шума. Человеком, который стал активно исполь­зовать его в социологии, был немецкий ученый венгерского происхождения Карл Мангейм. Мангейм начал с того, что указал на то, что идео­логия бывает двух типов — частичная и тотальная.

Частичная идеология — это когда тот, кто производит некоторое идеологи­че­ское высказывание, в общем-то, понимает, что это высказывание идеологи­че­ское. Скажем, вам нужно оправдать ввод войск в какое-нибудь соседнее госу­дарство. Вы утвер­ждаете, что люди этого соседнего государства совер­шенно не в состоянии справиться без введения ваших войск, не способны навести порядок — и вообще чисто исторически у них никогда не было порядка, никогда не было соб­ственного государства. Дальше вы старательно отбираете исто­рический материал и факты вокруг вас таким образом, чтобы заставить вашу аудиторию поверить в то, что действительно творится сплошной хаос, что без вас этот хаос приведет к катастрофическим последствиям и поэтому необходимо пред­принимать меры. В этом случае тот, кто производит такого рода высказы­вания, хорошо понимает, что это идеологически обоснованный отбор инфор­мации и что противная сторона будет бороться с ним такими же средствами.

Более интересная вещь — тотальная идеология. Тотальная идеология — это целое стройное мировоззрение, в рамках которого его носитель не отдает себе отчета в том, что его слова и убеждения являются продуктом идеологии. Выра­жаясь марксистским языком, это сознание является «ложным сознанием», оно каким-то образом искажает реальность.

Понятие тотальной идеологии инте­ресно тем, что из него следуют серьезные угрозы для возможности объектив­ного познания вообще. В самом деле, если мы хотим достичь объективного познания, то должны отказаться от любых оце­ночных суждений, от постулирования наших представлений о должном. Но как мы можем это сделать, если мы являемся носителями тотальной идео­логии? Если сами не понимаем, что в настоящее время транс­лируем идео­ло­гию, если просто не пони­маем, как может быть по-другому, и не видим границ собственного взгляда на мир? Это ставит под угрозу возможность любого объективного познания.

Именно с этой проблемой столкнулся Карл Мангейм. Он предложил два реше­ния, которые отчасти совместимы, а отчасти противоречат друг другу. Одно из них состоит в том, что раз каждый из противоборствующих социальных классов является носителем определенной идеологии, то понять, какова же реальность, мы сможем, только если воссоздадим мировоззрение всех этих классов, иными словами, если мы сможем скомбинировать все существующие перспективы. Каждый класс смотрит на личную реальность со своей точки зрения, и каждый обладает своим ограниченным взглядом. Если мы сможем реконструировать все эти взгляды и каким-то образом их скомпоновать, то получим картинку того, как устроено общество в настоящий момент. Да, в этой картинке не будет ничего за пределами отдельных классовых взгля­дов, они будут часто противоречить друг другу и, разумеется, не будут давать стройной картины, потому что несовместимы друг с другом. Но, по крайней мере, мы полу­чим полную картину, вполне сможем описать происходящее и хотя бы понять, откуда берутся социальные конфликты.

Второе решение, которое предложил Мангейм, даже более известно. Оно ос­но­вывается на идее о том, что не все люди в обществе на самом деле участвуют в классовой борьбе. Есть категория людей, которая не вовлечена в классовую борьбу, потому что у нее нет особого интереса в этой борьбе, она никак не выиграет и не проиграет от любого исхода. Это прослойка, которая исто­рически выходит из мелкой буржуазии, живет преимущественно на ренту и, стало быть, имеет возможность не заботиться о собственном про­питании. На нее не давит жизненная необходимость, и она способна тратить время на самообразование, у нее разнообразный досуг. Эта прослойка назы­ва­ется русским словом «интеллигенция». И используя терминологию Альфреда Вебера, Карл Мангейм называет ее свободно парящей интеллиген­цией. «Свободно парящая» она именно потому, что не привязана ни к какой клас­совой позиции и может парить над всеми ними, как бы взмывать в небо и обо­зревать поле классовой борьбы сверху — незаинтересованным взглядом.

С точки зрения Мангейма, именно такая интеллигенция способна синтези­ровать все наличествующее в обществе знание о его устройстве и добиться в некотором смысле объективного понимания того, что происходит в обще­стве. Именно интеллигенция и есть тот самый агент, который может расска­зать обществу, что на самом деле в нем происходит, потому что она в наимень­шей степени заинтересована в конкретном исходе борьбы в обществе. Заинте­ре­сована она, пожалуй, только в том, чтобы общество сохранялось, воспроиз­водилось. И в этом смысле она имеет наибольший интерес в благе этого обще­ства — интерес, который не ограничен никакой классовой позицией.

Эта теория стала очень популярной. Сегодня мы нередко можем слышать, как интеллигенцию упрекают в том, что она недостаточно ясно, недостаточно сильно, недостаточно эмоционально выражает чаяния той или иной категории людей или даже чаяния всего народа в целом. Но в некотором смысле в этом и есть функция интеллигенции. Ее функция состоит в том, чтобы не подда­ваться каким-то сиюминутным интересам (поскольку у нее этих интересов на самом деле нет), а смотреть на ситуацию сверху, отстраненно, и конста­тировать, что происходит на самом деле. Способна ли интеллигенция это сделать — вопрос очень сложный, потому что ее невовлеченность, ее отрешен­ность от реальных конфликтов, в кото­рые включены люди в этом обществе, конечно, обусловливает то, что она может не понимать чаяния людей и может быть от них слишком дистанциро­ванной. Но сама функция интеллигенции предполагает как раз готовность к несогласию с доминирующими позициями, готовность оказаться выше конфликта и сиюминутных страстей.

Далеко не все теории познания в социологии разделяют эту точку зрения, в которой реальным субъектом познания является интеллигенция. Скажем, более прямые последователи Маркса, как правило, с ней не согласны. Не­мецкий марксист Макс Хоркхаймер, один из оппонентов Карла Мангейма, утверждал, что тот попросту искажает Марксово понятие идеологии, понятие «ложного сознания». С точки зрения Мангейма, любой класс обладает в неко­тором смысле «ложным сознанием», в то время как, по мнению Хоркхаймера, истинно марксистская позиция состоит в том, что есть только один прогрес­сивный класс, который является носителем в некотором смысле «правильного сознания». Точнее, этот класс будет носителем «правильного сознания», когда он станет подлинным субъектом социальных преобразований, подлинным субъектом революции, после того как мы проведем его деидеологизацию, покажем, как устроено общество на самом деле, и покажем, что он находится в угнетаемом состоянии без всяких на то оснований. Поэтому, по мнению Хоркхаймера, идея о том, что есть какой-то надклассовый носитель объектив­ного познания, сама по себе идеологическая: она оправдывает существующее положение вещей, эксплуатацию одних классов другими в существующем капиталистическом обществе.

Хоркхаймер и вслед за ним большая часть марксистов в целом исходят из того, что любое знание всегда является пристрастным, частичным, возникающим в ходе существующего в обществе конфликта. Никакое знание не может быть объективным в том смысле, что оно не вовлечено ни в какие социальные отношения. То знание, которое полагает себя объективным, не вовлеченным ни в какие социальные отношения, — это, как правило, как раз знание, которое оправдывает существующий порядок вещей, принимает его как должное, есте­ственное и самоочевидное. И поэтому задача подлинно критической теории, родоначаль­ником которой является Хоркхаймер, состоит в том, чтобы выра­жать точки зрения тех слоев, которые сегодня являются угнетаемыми и несут в себе ростки будущего более справедливого общества. С точки зрения крити­че­ской теории в этом состоит подлинная задача социальной науки.