«Тень Баркова» и другие пародии «Арзамаса»

Пьянка поэтов, путешествие по сумасшедшему дому и матерная поэма Пушкина

Подготовили Алина Бодрова, Михаил Шапир

1. «Видение на берегах Леты» (1809)

Автор: Константин Батюшков.

Где читать: здесь.

Сюжет: Главный герой усыплен чтением Семена Боброва — поэта-архаиста, известного своим тяжеловесным слогом и склонностью к пьянству. Во сне герой видит, как царь Минос, судья загробного царства, вершит посмертную судьбу современных литераторов, по проклятью Аполлона в одночасье отправленных в Аид. Это происходит на глазах покойных поэтов XVIII века, которые, оказавшись в мире ином, уже свободны от литературных распрей и сидят, «обнявшись с прежними врагами». Ни один из современных Батюшкову литераторов не назван по имени, но все легко узнаваемы, и каждому грозит неминуемая участь — утонуть вместе со своими произведениями в Лете, то есть быть навсегда забытыми. Миновал этой кончины лишь Иван Крылов, «в пуху, с косматой головой», и Александр Шишков, который «…За всю трудов своих громаду, / За твердый ум и за дела / Вкусил бессмертия награду» — видимо, сыграло свою роль уважение к адмиралу и литератору. Утопить в реке морского адмирала Шишкова было бы слишком даже для его литературных противников.

Что пародирует: Сатира Батюшкова была полемическим откликом на сочинение появляющегося в первой же строке «Видения» Семена Боброва «Происшествие в царстве теней, или Судьбина российского языка» (1805), которое было написано в том же жанре разговора в царстве мертвых, но, напротив, высмеивало карамзинистов.

Над кем смеется: Беседчики отправляются в Лету за те пороки, которые беспрестанно подпадали под критику карамзинистов: за непонятную нелепицу (например, Семен Бобров, автор образцово галиматийной строки: «Где роща ржуща ружий ржот»); за неустанную пропаганду «русскости» и «славянщизны» (например, Сергей Глинка: «Жан Жак я русской / Расин и Юнг, и Локк я русской / Три драмы русских сочинил / Для русских; нет уж сил / Писать для русских драмы слезны», Шишков: «Аз есмь зело славенофил»); за чрезмерную высокопарность и усложненность языка, отсутствие вкуса («Их мысль на небеса вперенна, / Слова ж из Библии берут; / Стихи их хоть немного жестки, / Но истинно варяго-росски»).

Но насмешек не избегают и более близкие лагерю Карамзина литераторы: утрированный карамзинист, а потому чрезмерно сентиментальный поэт князь Шаликов («Увы, я пастушок, / Вздыхатель, завсегда готовый; / Вот мой венок и посошок…»); критик Шишкова Дмитрий Языков, запомнившийся, впрочем, последовательной борьбой с ерами (ъ) на концах слов («Увы, я целу ночь и день / Писал, пишу и вечно буду / Писать… все прозой, без еров»).

Лучшая шутка: Здесь Батюшков смеется над обжорством Крылова, готового обедать даже в царстве мертвых.

«Меня врасплох, — она сказала, —
В обед нарочно смерть застала.
Но с вами я опять готов
Еще хоть сызнова отведать
Вина и адских пирогов…»

Что было после: Несмотря на то что сам автор поначалу не придавал сатире особого значения, она получила распространение благодаря приятелю Батюшкова Николаю Гнедичу и действительно разозлила Шишкова и его единомышленников. «Видение» стало важным для грядущей полемики беседчиков с арзамасцами произведением и задало парадигму для многих сатирических сочинений: идея шутливых похорон литературных противников появится в арзамасских речах, а мотив сна о литераторах — в «Доме сумасшедших» Александра Воейкова. Кроме того, арзамасцы не уставали нападать на покойного Семена Боброва (умершего в 1810 году), и именно «Видение» канонизировало его как образцового плохого поэта с тяжелыми и непонятными стихами.

2. «Певец в „Беседе любителей русского слова“», или «Певец (Певцы) в „Беседе славянороссов“»,(1813)

Автор: Константин Батюшков при участии Александра Измайлова.

Где читать: здесь.

Повод: В начале 1813 года Батюшков присутствовал на заседаниях «Беседы любителей русского слова». Возмущенный нападками на Николая Карамзина и его сторонников, он в письме Петру Вяземскому обещался вывести «на живую воду „славян“». «Певец» был первой реакцией кружка карамзинистов на создание «Беседы» и с большим успехом распространился в обществе — как и «Видение» — вопреки воле самого поэта, пока тот был в Заграничном походе.

Что пародирует: Сатира перепевает «Певца во стане русских воинов» — гимн, написанный Василием Жуковским перед сражением при Тарутине в 1812 году и быстро получивший литературную известность. Батюшков использует его образы и фразеологию (иногда повторяя формулы Жуковского дословно), а также строфику и размер, названный впоследствии «пародическим балладным стихом».

При этом «Певец в „Беседе…“» не высмеивает Жуковского (на его стороне в споре с архаистами были и Батюшков, и Измайлов), а, наоборот, канонизирует его. Пародия лишь закрепляет статус «Певца во стане русских воинов» как классического текста, так как предмет любой пародии — известные сочинения.

«Певец» Жуковского оказался удачным жанровым экспериментом, построенным на совмещении разных поэтических жанров — гимна, оды, песни, элегии, баллады. Эту многожанровость хорошо почувствовал Батюшков: не случайно во многих списках у пародии был шутливый подзаголовок — «Балладо-эпико-лиро-комико-эпизодический гимн». Положенный в основу «Певца» Жуковского принцип перечисления полководцев оказался очень удобным для сатирических произведений: он позволял включать сколько угодно литературных противников.

Сюжет: Если у Жуковского певец среди солдат произносит тосты за полководцев, царя, любовь и муз, то Батюшков вместо ночи перед битвой описывает конец застолья в «Беседе» — поэт призывает поднимать кубки за шишковистов, описывая их сомнительные заслуги («Хвала, читателей тиран, / Хвостов неистощимый! / Стихи твои — наш барабан, / Для слуха нестерпимый» или «Телец, упитанный у нас, / О ты, болван болванов! / Хвала тебе, хвала сто раз, / Раздутый Карабанов!»), под этот аккомпанемент все постепенно напиваются.

Над кем смеется: Над архаистами — членами недавно созданной «Беседы любителей русского слова» и кругом шишковистов («Наш каждый писарь — славянин, / Галиматьею дышит, / Бежит, предатель сих дружин, / И галлицизмы пишет!»).

Славянофилы высмеяны за графоманию («Хвостов неистощимый! / Стихи твои — наш барабан, / Для слуха нестерпимый»), непонятные и устаревшие слова и выражения, за высокопарность, за подражания англичанам и полякам.

Почему смешно: Певец, произнося тосты за архаистов, саркастически восхваляет их главные недостатки, причем шутит еще более остро, чем в «Видении». Открыто играя с текстом Жуковского, Батюшков с Измайловым исходят из того, что «Певец во стане русских воинов» — это образцовое сочинение, сочетающее нравственные истины с поэтическими красотами. Соответственно беседчики, восхваляющие друг друга словами, пародирующими текст Жуковского, гротескно имитируют, коверкают истинные ценности — и демонстрируют свою противоположность им.

Лучшая шутка: Над графоманией Хвостова шутили все кому не лень — Батюшков и тут не остался в стороне: тот не может отпустить пьяных участников пира по домам, не прочтя басни:

Певец
Друзья! прощанью сей стакан,
Уж свечи погасили,
Пробили зорю в барабан,
К заутрени звонили;
Пора домой, пора ко сну;
От хмеля я шатаюсь.

Хвостов
Дай, басню я прочту одну
И после распрощаюсь.

Все
Ах! нет, друзья, домой, домой!
Чу… петухи пропели.
Прощай, Шишков, наш дед седой,
Прощай, мы охмелели…

Что было после: «Певец» тоже стал знаковым произведением для «Арзамаса». Цитаты из сатиры варьировались в речах, письмах и шутках членов «Общества безвестных людей». Например, выпад против Александра Шаховского, названного «холодных шуб родителем» (арзамасцы намекали, что поэма Шаховского «Расхищенные шубы» их совершенно «не греет»), послужил основой шутки Жуковского над Василием Львовичем Пушкиным во время девятого заседания общества: «Се лежит он под страшным сугробом шуб прохладительных».

«Певец» Батюшкова — Измайлова заложил традицию пародийных перепевов произведений Жуковского: «Двенадцать спящих дев» откликнется в «Двенадцати спящих будочниках» (1832) Василия Проташинского и «Двенадцати сонных статьях» (1839) Михаила Дмитриева; «Певец во стане…» (как и «Певец в „Беседе…“») — в «Певце на биваках у подошвы Парнаса» (1825) Александра Писарева; «Громобой» — в «Тени Баркова» и «Руслане и Людмиле» Пушкина.

3. «Тень Баркова» (1814/1815)

Автор: Александр Пушкин.

Где читать: Внимание! Arzamas не может порекомендовать никому читать глубоко неприличную и по форме, и по содержанию поэму молодого поэта. Если вы уверены в собственных силах, то рекомендуем научное издание.

Предыстория: По сообщению одного из ранних биографов Пушкина Виктора Гаевского, молодой поэт вдохновился успехом полупристойной поэмы своего дяди Василия Львовича «Опасный сосед» (1811), которая описывала похождения «храброго Буянова» в публичном доме и при этом была полна сатирических выпадов против шишковистов. С другой стороны, произведение о расстриге поэте, запертом в монастыре, отчасти автобиографично: в ранних стихах Пушкин отождествлял себя с монахом, Лицей — с монастырем, свою комнату — с «мрачной кельей».

Сюжет: Поп-расстрига с непристойной фамилией, «Приапа жрец ретивой», лишается мужских сил прямо в борделе. На помощь несчастному приходит тень Ивана Баркова (1732–1768) — автора широко известных непристойных пародийных од и трагедий. Призрак Баркова возвращает бодрость членам героя, а в обмен требует петь ему хвалу:

Но слушай: изо всех певцов
Никто меня не славил!
Никто! — Так мать же их в ***!
Хвалы мне их не нужны.
Лишь от тебя услуг я жду:
Пиши в часы досужны.

Новоиспеченный поэт исполняет обещание: «Везде гласит: „велик Барков!“». Слава о его стихах и мужских доблестях распространяется по всей Руси и приносит ему успех — в кабаках и у женщин. Но однажды героя хитростью удерживают в женском монастыре, потому что распаленная его стихами игуменья захотела предаться с ним плотским утехам. Она грозит, что, если герой перестанет ее ублажать, его сделают «каплуном». Постепенно тот слабеет, и ему грозит оскопление. Но вдруг в тот момент, когда «с острым ножиком в руке игуменья явилась», расстригу снова спасает Барков — «И здесь, друзья, / Окончилась баллада!»

Что пародирует: «Тень Баркова» одновременно продолжает традицию французской и русской бурлескной оды, русской ироикомической поэмы и пародий на лиро-эпические стихотворения Жуковского. Пушкин использует «пародический балладный стих» (разностопный ямб с чередованием четырехстопных и трехстопных строк), восходящий к «Громобою» и «Певцу во стане русских воинов» Жуковского, а также к опыту пародии Батюшкова — Измайлова.

Не менее важным образцом для «Тени» послужили стихи самого Баркова, матерные пародии на главные жанры русского классицизма — оду и трагедию. И до сих пор ошеломляющий читателя эффект сочинений Баркова — в нарочитом соединении высокой лексики, стилистики и синтаксиса с непристойными темами и непечатными выражениями.

Над кем смеется: Объектом насмешки в «Тени Баркова», разумеется, был не Жуковский, а все те же литературные «староверы» — Шишков, Шихматов, Бобров, Шаликов, Хвостов. Юный Пушкин, еще не принятый в «Арзамас», всячески подчеркивал, что является противником архаистов:

К чему без смысла подражать
Бессмысленным поэтам?
Последуй лишь, *** ***,
Моим благим советам,
И будешь из певцов певец,
Клянусь моей ***!
Ни чорт, ни девка, ни чернец
Не вздремлют под тобою!

Почему смешно: Хотя бы уже потому, что очень, очень неприлично.

Лучшая шутка: Уморительное описание эротических и поэтических триумфов героя.

Пером владеет как ***,
‎Певцов он всех славнее,
В трактирах, в кабаках Герой,
‎На бирже всех сильнее!
И стал ходить из края в край
‎С гудком, смычком, ***,
И на Руси вкушает рай
‎Бумагой и ***.

И там, где вывеска ***
‎На низкой ветхой кровле,
И там, где только спит монах,
‎И в капище торговли —
Везде затейливой пиит
‎Поет свои куплеты
И всякой день в уме твердит
‎Баркова все советы.
И бабы и *** пол
‎Дрожа ему внимали,
И только перед ним подол
‎Девчонки подымали.

Что было после: С момента первой публикации отрывков из «Тени» (1863) она не перестает вызывать ожесточенные споры — прежде всего об авторстве (неужели все-таки Пушкин?) и о художественных достоинствах этого малопристойного сочинения.

4. «Дом сумасшедших» (1814–1839)

Автор: Александр Воейков.

Где читать: здесь.

Сюжет: Автобиографический герой — сочинитель сатиры засыпает у камина, растопленного «сорными» стихами Глинки и Мерзлякова, и видит сон, в котором он попадает в дом сумасшедших — Обуховскую больницу в Петербурге, где целое отделение отдано «…Прозаистам и поэтам, / Журналистам, авторам: / Не по чину, не по летам / Здесь места — по нумерам».

Основное население желтого дома в ранней редакции сатиры (1814–1820) составляют архаисты-беседчики — Шишков, Евстафий Станевич, Хвостов и другие, но вместе с ними в доме у Обухова моста оказываются и арзамасцы (балладник Жуковский, завернутый в «саван длинный», и «крошка Батюшков», любующийся банкой с крокодилом на дне), но и даже Карамзин (он, правда, сидел в другом отделении — «от любови сумасшедших» и, судя по всему, вылечился).

Обойдя всех обитателей отделения, Воейков в ужасе хочет уйти, но смотритель желтого дома сообщает ему, что уже получен приказ о том, что сам Воейков
«…Должен быть как сумасбродный / В цепь посажен в желтый дом…». Несчастный сочинитель на этом месте просыпается, но «…Проснувшись, не очнулся — / И не верил сам, что спал».

Почему смешно: Потому что без площадной ругани, с легким слогом и остроумно. Характерные черты стиля высмеиваемых авторов доведены до мании, за которую они и посажены в желтый дом:

Вот Жуковский, в саван длинный
Скутан, лапочки крестом,
Ноги вытянув умильно,
Черта дразнит языком,
Видеть ведьму вображает
И глазком ей подмигнет,
И кадит, и отпевает,
И трезвонит, и ревет.

Лучшая шутка: Опять про глупость Хвостова.

— Ты ль Хвостов? — к нему вошедши,
Вскликнул я. — Тебе ль здесь быть?
Ты дурак — не сумасшедший,
Не с чего тебе сходить.

Что было дальше: Воейков начал писать сатиру осенью 1814 года, но, вдохновленный быстрым и громким успехом, дописывал и редактировал всю оставшуюся жизнь, в течение 25 лет. В каждой новой редакции Воейков смеялся над новыми литературными врагами, но они в основном добавлялись к первоначальной галерее «сумасшедших», которая состояла прежде всего из беседчиков-«славенофилов» и яростных врагов Карамзина вроде Павла Голенищева-Кутузова. Впрочем, от насмешек не укрываются ни ближайшие литературные союзники — Жуковский, Батюшков, Василий Львович Пушкин, ни сам сочинитель сатиры.