Расшифровка Воспитание нового человека: от идей Просвещения к образованию как душе государственной машины

Как при Екатерине II возникает система народных училищ, а при Александре I создаются и уничтожаются университеты

Андрей Зорин, Александр Архангельский

Александр Архангельский: Это второй выпуск подкаста — и в нем речь пойдет о том, что происходило с образованием в России во второй половине XVIII и первой половине XIX века, о принципах просвещения и воспитании нового человека, расцвете университетов и их разгроме — и, наконец, о том, как образование стало душой государственной машины. Мой гость — доктор филологических наук, профессор Оксфордского университета и Московской школы высших социальных и экономических наук Андрей Леонидович Зорин.

В прошлом выпуске мы разговаривали о том, как выстраивалась система образования в России от Петра до Екатерины. И если предельно огрубить, то получается, что за образовательным проектом всегда стоял тот или иной интересант, человек, который хотел сделать карьеру — финансовую или административную, — и его прожект был связан, с одной стороны, с идеей, которая вертелась у него в голове, а с другой стороны, с желанием укрепиться во власти. Были ли такие фигуры прожектеров, как их назвал Игорь Федюкин, в Екатерининскую эпоху? Или все шло от государя к вельможам, от вельмож — к их подчиненным и в глубь народную?

Андрей Зорин: Я бы сказал, что это был промежуточный этап. В целом логика перехода от прожектеров к государственному движению, которое спускается сверху вниз, была, Екатерина ее последовательно реализовывала, и этот пере­ход действительно произошел в екатерининское царствование. Но человек, который возглавлял образовательные реформы на раннем этапе екатеринин­ского правления, Иван Иванович Бецкой  Иван Иванович Бецкой (1704–1795) — общественный деятель, педагог, личный секретарь Екатерины II (1762–1779)., был, конечно, самым грандиоз­ным прожектером в образовательной сфере России в XVIII столетии, а может быть, и когда бы то ни было. Его прожектерский проект был связан с тоталь­ным изменением как минимум России, а может быть, и всего человечества, и главным рычагом этого изменения он видел образование.

Александр Архангельский: Кто такой Бецкой? Что о нем необходимо знать?

Андрей Зорин: Как видно из его очень характерной фамилии, он происходил из рода Трубецких, но был незаконнорожденным сыном.

Александр Архангельский: Когда незаконнорожденный получал признание отца, но не его права, фамилия ребенка усекалась. 

Андрей Зорин: Да, Агин от Елагина  Александр Алексеевич Агин (1817–1875) — художник, внебрачный сын участника Отечественной войны 1812 года Алексея Петровича Елагина., Пнин от Репнина  Иван Петрович Пнин (1773–1805) — поэт-публицист, внебрачный сын фельдмаршала князя Николая Васильевича Репнина. и так далее — это была распространенная практика. Бецкой был незаконнорожденным — мать его была шведской мещанкой, он родился на свет, когда его отец оказался в плену у шведов в Северную войну. Бецкой получил идеальное по тому времени образование и воспитание, много путешествовал за границей, изучал Руссо, Локка и других теоретиков образования XVII–XVIII века. Ходила молва, ни на чем, впрочем, не основанная, что на самом деле он был биологическим отцом Екатерины II.

Александр Архангельский: Будем считать, что он стал ее духовным отцом. 

Андрей Зорин: Она его привлекла и попросила возглавить всю образова­тельную реформу — он писал ей проекты, она их конфирмовала, и первые образовательные учреждения, которые появляются уже собственно в екате­рининское время, возникают под его эгидой. Это целая сеть новых образовательных институций.

Александр Архангельский: Если говорить о первой половине XVIII века, то тогда воспроизводился — пусть и на новом витке, с новыми полномочиями, с новыми институциональными ограничениями и преимуществами — старый московский принцип «от учителя к ученику», «от мастера к подмастерью», «от старшего к младшему». У меня ощущение, что в Екатерининскую эпоху главное изменение, которое происходит, — появляется систематизация, образо­вание становится бюрократическим и системным. Если мастер воспитывает подмастерье для того, чтобы подмастерье мог сначала ему помогать, а потом его сменить, то образовательный проект екатерининской эпохи предполагает производство человека.

Андрей Зорин: Совершенно верно. Я бы выделил две стороны этого процесса. Одна сторона — это перенос акцента с узкоспециализированной подготовки на воспитание новой личности. И это как раз фундаментальная идеология Бецкого. Он называл своих современников неистовыми и звероподобными и считал, что задача государя и образовательной системы — менять челове­ческую природу и формировать нового человека. Это был грандиозный утопи­ческий проект, совсем не укладывавшийся в рамки петровских образователь­ных предпринимателей. Логика бюрократизации тоже была, но утопический размах Бецкого бюрократизации поддавался плохо. Екатерина в итоге очень сильно разочаровалась в Бецком — именно потому, что его проекты не удава­лись с прагматической стороны. Ей показалось, что нужны более практические люди, которые чуть-чуть умерят размах притязаний, а логику и четкость увеличат.

Мощнейшая бюрократизация образовательной системы России — это следующий этап, связанный уже с 1780-ми годами, с приглашением в Россию выдающегося реформатора образования Федора, или Теодора, как его звали изначально, Янковича де Мириево  Федор Иванович (Теодор) Янкович де Мириево (1741–1814) — сербский и россий­ский педагог, активный участник реформ образования в Австрийской и Российской империи во второй половине XVIII века.. Он был сербом и руководил всеми рефор­мами образования на православных землях Священной Римской империи. Он взял официальную для Австрийской империи образовательную модель Фельбигера  Иоганн Игнац фон Фельбигер (1724–1788) — аббат, педагог. Система Фельбигера известна как саганская. В каждом малом населенном пункте открывались так называемые триви­аль­ные школы для начального обучения детей. В крупных городах и монастырях создавались главные училища с дополни­тельными предметами. В каждой области или провинции создавались так называемые нормальные школы, где преподавали те же предметы, что и в главных училищах, но бо­лее углубленно. Учебный процесс строился на принципах классно-урочной системы, совместного обучения, единых учебников. и применил ее к условиям православных земель. Во время знаме­нитой могилевской встречи Екатерины II с австрийским императором  23 мая 1780 года. она его попросила помочь с образовательной реформой, которую обдумывала. Импе­ратор сказал, что лучше пришлет человека — он расскажет, как надо делать. Янкович приехал и навсегда остался в России — сын его даже был генералом и героем Наполеоновских войн. А сам Янкович стал отцом образовательной национально-бюрократической системы. Она была гораздо менее утопичной, чем модель Бецкого, гораздо более практичной, бюрократизированной, четко выстроенной и так далее. И его европейские идеи лежат в основе до сих пор существующей образовательной модели. Так что у екатерининских реформ было два этапа: первый связан с именем Бецкого, а второй — с имением Янковича, хотя преемственность между ними, конечно, есть.

Александр Архангельский: Если попытаться с высоты птичьего полета посмотреть на Екатерининскую эпоху, можем ли мы сказать, что во времена Петра двигателем образовательного развития были прежде всего нужды армии и флота, а в Екатерининскую эпоху благодаря усилиям императрицы и ее сподвижников оно пошло в гражданскую сферу, в городскую среду? Более того — надсословную и внесословную в некоторых своих проявлениях, не везде и не всюду, но все же появляется женское образование, например. Или все-таки это упрощение?

Андрей Зорин: Вы правы. И действительно, в России появляется первое образовательное заведение для женщин — Смольный институт, созданный Бецким. Он был дворянский, но потом было открыто и отделение для мещанок.

Александр Архангельский: И это произошло в самом начале екатерининского правления, в 1764 году. В это же время был открыт Воспитательный дом для подкидышей.

Андрей Зорин: Когда были нужны специалисты, учить женщин не было никакого смысла, ведь на военную службу принимали только мужчин. А Бецкой — именно потому, что хотел воспитывать нового человека, — должен был обратить внимание на тех, кто будет его воспитывать, — на матерей. Это было училище новых жен и матерей, которые должны были быть образован­ными, просвещенными, нравственно воспитанными, ориентироваться, что было очень важно и прин­ципиально для этого времени, не на обычаи, а на правила — на те правила, которые сверху воспитатели внедряют. К жен­скому образованию Бецкой был очень внимателен, так же как и к открытому для незаконнорожденных детей Воспитательному дому (что во многом связано с его собственными биогра­фическими обстоятельствами). Интересно, что филантропические инициативы по воспитанию незаконнорожденных детей были европейскими, но нигде больше, кроме России, идея воспитывать подкидышей, а не давать им умирать не была идеей решения гигантской социальной проблемы. Бецкой считал, что таким образом он воспитает средний класс. В сословном обществе средний класс было неоткуда взять, и Бецкой сказал: мы воспитаем этих людей и они займут место образованного класса. Из этого, конечно, ничего не получилось.

Александр Архангельский: Воспитательный дом и Смольный институт — это первый период правления Екатерины. А народные училища?

Андрей Зорин: Это второй этап. Народные училища — это идея Янковича. Он пишет их устав.

Александр Архангельский: Это тогда появляются городские школы в Петербурге?

Андрей Зорин: Да. Янкович создает систему, в которой у школ должна быть единая государственная программа, нормализованные ставки для учителей. Проект предполагал малые училища, средние училища, и вместе они образо­вывали главные училища. В малых училищах было двухклассное образование, средние училища — еще два года, а главные училища — это, как правило, пятилетнее образование. Для того чтобы преподавать, учитель должен был быть на один образовательный уровень выше своих учеников. Поэтому парал­лельно Янкович создает педагогические семинарии. Из них выпускаются около 400 человек. Для России это было очень много.

Александр Архангельский: То есть на один уровень выше — ты уже учитель. 

Андрей Зорин: Да, ты можешь преподавать в малом училище, если ты окончил главное, ты можешь преподавать в главном училище, если ты окончил педаго­гическую семинарию, ты можешь преподавать в педагогической семинарии, если ты окончил университет, и ты можешь преподавать в университете, есть у тебя есть степень. Вот эта система была выстроена Янковичем. До него препо­давать мог всякий, кто что-то знает. Месяц проучился — и уже можешь препо­да­вать тем, кто этого месяца еще не проучился. 

Александр Архангельский: Систематизация и массовизация.

Андрей Зорин: Да, систематизация, массовизация, бюрократизация и создание единой национальной системы. Взрыв приходится на 1780-е годы, Янковичу и комиссии по народным училищам удается за несколько лет увеличить количество и преподавателей, и учеников не в разы, а на порядок. Это феноменально успешный проект. Екатерине и Янковичу не удалось сделать то, что удалось сделать в Австрийской империи, где этот проект получил полный национальный охват и, соответственно, вопрос о переходе к всеобщей грамотности был быстро решен. В России он повис на уровне городского мещан­ства, охватил очень маленькую часть государственных крестьян и совсем не дошел до крепостных. Тем не менее была создана национальная система образования, которая начала развиваться с колоссальной скоростью. Екатерина очень много реформ запустила, но если говорить о результатах, то эта, видимо, была одной из самых успешных, причем речь идет именно о втором этапе. Итоги практических реформ Бецкого были очень противоречивыми.

Александр Архангельский: Помимо массового — по крайней мере для того времени массового — образования, Екатерина создала систему воспитания верхних слоев элиты. Я имею в виду педагогические проекты воспитания ее внуков Александра и Константина, которыми она занималась лично в связи со своими грандиозными проектами Греческого царства и его союза с Россий­ской империей.

Екатерина неслучайно пригласила Лагарпа  Фредерик Сезар Лагарп (1754–1838) — адвокат, швейцарский политический деятель.  воспитывать великих князей. Его программа совпала с ее представ­лениями о том, как надо воспитывать штучно — не массово, не городские училища, а дворцовые вершины. 

Андрей Зорин: В абсолютистском государстве — а Екатерина никогда не видела возможности политической реформы в России и считала, что для России подходит только абсолютистская модель власти, — воспитание великих князей, наследников престола и так далее должно было находиться вне любой национальной системы. Это люди, стоящие над системой, и воспитывать их надо по-другому. И Екатерина была очень заинтересована в том, чтобы дать своим внукам идеальное, с ее точки зрения, образование и воспитать их так, как она хотела. Екатерина все это контролировала сама, не доверяла сыну и невест­ке, и наем всех учителей, и составление программы были под ее строжайшим личным контролем.

В принципе, здесь нужно сказать о Московском университете и гимназии, созданной в елизаветинское время, до Екатерины. В отличие от своих предшественников она была очень озабочена подготовкой людей для гражданской службы — образованных чиновников не хватало. Екатерине приходилось преодолевать разными способами чудовищное сопро­тивление дворянства, которое не хотело учиться тому, что было нужно на гражданской службе, не хотело идти на гражданскую службу. Карьеры для дворянских детей были военными и дипломатическими. Дипломатическую службу можно считать гражданской, но она все же имеет специальный харак­тер. Так что только две стези были подходящими для дворянских детей, а остальные — нет. Как втянуть на гражданскую службу дворянскую элиту — это была проблема, над которой Екатерина думала, но решить которую ей, в общем, не удалось.

Александр Архангельский: Придется нам пропустить павловское царство­вание — не потому, что оно не важно, а потому, что оно было коротким, и сразу перескочить в эпоху Александра I. Можем ли мы сказать, что если Петр был сосредоточен на военно-морской образовательной системе, если Екатерина была сосредоточена на гражданском массовом и системной образовании третьего сословия и дворянства, то Александр, по крайней мере в первый период своего правления, был сосредоточен на университетах? Что это была университизация всей страны?

Андрей Зорин: Совершенно верно. Дело в том, что в екатерининское царство, которое было очень длительным — 34 года она была на престоле, не было создано ни одного университета. Московский университет был создан до Ека­терины — Шува­ловым и Ломоносовым скорее на инициативной основе, о чем рассказывал в предыдущем выпуске Игорь Федюкин. Других универ­ситетов не было. Екатерина имела это в виду, но она считала, что здание надо строить с нижних этажей, и поэтому она была озабочена больше начальным образо­ванием. А потом она умерла, и инициатива была подхвачена Александром. 

Александр Архангельский: И началась мощная университизация всей страны. Дерптский, Виленский, Харьковский, Казанский, петербургский Педагоги­че­ский институт преобразован в университет. 

Андрей Зорин: В целом — да, действительно был мощный университетский взрыв. Но здесь надо представлять себе, что у каждого университета — их было шесть, как вы правильно сказали, — своя специфическая история. Очень сложный был выбор, где и что делать. Так, в Дерпте (нынешний Тарту) уже была очень мощная университетская традиция. Шведский университет там был еще с XVII века, потом он перестал функционировать. И был спор, где создавать университет для остзейской, немецко­язычной элиты балтийских губерний — в Дерпте или в Митаве. После ряда дискуссий было решено остановиться на Дерпте. И был создан замечательный университет, но Дерптский университет был полностью немецким — препо­давание шло на немецком языке, подавляющее количество студентов были немцами, все преподавателями были немцами. Там было очень высокое каче­ство образо­вания, но при этом университет имел характерную специфику — создание карьерных перспектив и воспитание лояльности к Российской империи у немецкого населения прибалтийских губерний. И Дерптский университет в этом смысле был успешен. А вот Виленский университет не был успешен, хотя перед ним стояли примерно такие же задачи по отношению к польско-литовской части разделенной Польши. Там эффект получился обратным.

Харьковский университет имел свою довольно любопытную специфику, потому что был единственным из университетов, возникшим на старой инициативной основе, причем с помощью анекдотического приема. Его основатель, харьковский помещик Василий Назарович Каразин, убедил Александра I, что харьковское дворянство мечтает отдавать деньги на универ­ситет. И поверивший ему Александр подписал распоряжение разрешить харьковскому дворянству профинансировать университет. Потом с этим сообщением Каразин приехал в Харьков и сказал: государь от нас ждет пожертвований. Дворянство было страшно растеряно — оно не собиралось ничего жертвовать, но ведь государь ждет, и что-то дворяне собрали. Впрочем, этого катастрофически не хватило. Тогда Каразин снова обратился в казну и сказал: мы собрали столько денег, но нужно еще — казне пришлось добавить. Вот так был открыт этот университет. С элементом жульничества и авантю­ризма, но Харьков стал университетским центром.

Александр Архангельский: Тоже прожектер.

Андрей Зорин: Да. Индивидуальное образовательное предпринимательство, прожектерство — это типичное наследие предшествующей эпохи. Но вернемся к остальным университетам. Был созданный Янковичем петербургский Педагогический институт, центр реформ и воспитания педагогических кадров. И был Московский университет, который уже функционировал.

Александр Архангельский: И Казанский. В момент создания он скорее допол­нял гимназию — два заезжих профессора, четыре адъюнкта  Адъюнкт — помощник или заместитель профессора. из гимназических учителей и 41 студент. Но потом из этого вырос грандиозный университетский проект.

Андрей Зорин: Потом там преподавал Николай Лобачевский и учился Лев Толстой, были и другие интересные студенты, в том числе видные политиче­ские деятели русской истории. Но в принципе Казанский университет был самым восточным — все остальные находились в западной части империи, и это была проблема. Кроме того, возможность создания Казанского универ­ситета рассматривалась как способ интеграции татарского меньшинства. Очень трудно было создать там университет. Началось все действительно с гимназии. Она была второй в России — первая была открыта при университете в Москве по требованию Ломоносова, который настаивал, что университет без гимна­зии — как пашня без семян. А уже потом в Казани создали университет, у которого в дальнейшем было большое будущее, хотя сначала никаких человеческих ресурсов не было — финансовые-то выделили, а вот кадровых ресурсов взять было неоткуда.

Александр Архангельский: Мы видим последовательный интерес Александра именно к университетам. Каким видел университет Александр I? В то время существуют четыре главные модели университета. Гумбольдтовская — универ­ситет в сотрудничестве образовательных и исследовательских практик произ­водит науку. Английская — университетская система производит джентль­менов. Французская — университетская система производит практиков. И, нако­нец, католическая модель, для России скорее неактуальная. Ориенти­ровался ли на одну из этих моделей Александр или создавал оригинальную русскую национальную самобытную систему?

Андрей Зорин: Ни на одну из этих четырех. Прототипом российских университетов была немецкая вольфианская система, скорее протестантская, чем католическая, которая существовала в XVIII веке. Гумбольдтовская реформа плохо приживалась на русской почве, потому что она рассматривала универ­ситет как научное, воспитательное и образовательное учреждение, что предполагало большую степень автономии, что трудно давалось на российской почве. Но и вольфианская система была перенесена не буквально. Центром вольфианского и протестантского университета была теология, а в России этому предмету столько места не уделялось. В Московском университете, созданном Шуваловым и Ломоносовым, богословие вообще не вошло в про­грамму. В Александровском университете по уставу богословие преподавалось, но его могли преподавать только выпускники духовных академий, и специа­лизации в этой области не было. Студенты должны были понимать, что это такое, в основном чтобы их не разложила западная философия. Монополия на специализацию и подготовку богословов была у духовных академий, и это очень существенное отличие. Что касается автономии, то по уставу 1804 года некоторые ее элементы присутствовали (в 1835 году, при Николае,  и они были упразднены, а университет окончательно превратился в государственное бюрократическое учреждение). Ректора выбирали на год, но его должен был, конечно, утверждать попечитель — государственный чиновник крупного ранга, игравший огромную роль в жизни университета. Так что идеи создания университета как самостоя­тельной институции, как это было на Западе, где университеты исторически были центрами просвещения, не было. Александр считал, что важной задачей университета является производство гражданских чиновников, которых в Рос­сии катастрофически не хватало. Такая же задача была и у Царскосельского лицея. 

Александр Архангельский: Лицей должен был производить не поэтов, а чиновников высшего уровня. Просто не получилось.

Андрей Зорин: Да, но потом получилось — правда, уже не в пушкинском поколении. Сперанский  Михаил Михайлович Сперанский (1772–1839) — мыслитель и государственный деятель. Составитель Свода законов и Полного собрания законов Российской империи. ввел требование наличия университетского диплома для получения определенной позиции по Табели о рангах…

1 / 3

Императорский Царскосельский лицей и церковный флигель Екатерининского дворца. Литография Александра Тона. 1822 годВсероссийский музей А. С. Пушкина

2 / 3

Пушкин на экзамене в Царском Селе 8 января 1815 года. Картина Ильи Репина. 1911 годВсероссийский музей А. С. Пушкина

3 / 3

Большой зал Императорского Царскосельского лицея. Литография Петра Бореля с рисунка Валериана Лангера. 1820–60-е годыИРЛИ (Пушкинский Дом) / Всероссийский музей А. С. Пушкина

Александр Архангельский: Сперанский предпринял попытку реформи­рования чиновных отношений — не старшинство, не знатное происхождение, а именно образовательный ценз становился критерием для дальнейшего продвижения по службе. Это вызвало грандиозный скрытый лоялистский бунт. И Сперанский пал жертвой интриг во многом из-за того, что попытался ввести этот принцип.

Андрей Зорин: Конечно, это была не единственная причина, был как минимум введенный им подоходный налог. Но действительно одна из массовых претен­зий к Сперанскому — требование университетского диплома для получения определенных чинов по гражданской службе. Тем не менее процесс шел, Александр — и в этом его реформа наследовала екатерининской — связал университеты со школами. Все главные училища были преобразованы в гимназии, и вся страна была поделена на так называемые учебные округа, и за учебный округ отвечал университет и его попечитель. Соответственно, можно себе представить, какого размера территория находилась в ведении Казанского университета.

Александр Архангельский: И это же кончилось для Казанского университета нехорошо. Есть два разных царствования — Александр довоенный и послевоен­ный, пусть даже на самом деле они внутренне связаны. Что произошло, почему человек, создавший университетскую систему, сам же запустил механизм ее, извините за такое современное слово, унасекомливания?

Андрей Зорин: Александр тяжело переживает массовое революционное движение, которое начинается в Европе, прежде всего в Германии, за которой он внимательно следил, во Франции, и революционную волну 1820-х годов в Южной Европе. Человек, как вы правильно сказали, остается тот же самый — базовые структуры его личности изменений не претерпели, но на что-то он начинает смотреть по-другому, видит опасность просвещения. И главное — философии, которая по новым представлениям и ответственна за выпадение российской молодежи из религиозного христианского духа.

Александр инициирует ревизию Казанского университета во главе с Михаилом Леонтьевичем Магницким. Это характерный момент для русской истории, ведь Магниц­кий был правой рукой Сперанского. Он был одним из ведущих реформаторов, в том числе и в образовательной сфере. Сперанский считал его самым способ­ным из своих сторонников. Когда Сперанского сослали, Магниц­кий был уверен, что гневные толпы его просто разорвут на улице. Ничего подобного не было. Но он, видимо, пережил такой шок, что стал самым отъявленным мракобесом, который только был возможен. Человека более антипросветительски и мрако­бесно настроенного, чем Магницкий после 1812 года, в России не было.

Александр Архангельский: В своем докладе по итогам ревизии Казанского университета он пишет, что необходимо сделать благочестие основанием народного просвещения. И из этого делается вывод, что Казанский университет должен быть уничтожен. В том числе физически.

Андрей Зорин: Магницкий рекомендует срыть университет. Это беспреце­дентн­ый случай, здание университета можно было использовать под какую-нибудь государственную губернаторскую палату. Но нет — ведь речь шла о символическом акте отмены просвещения в России. Впрочем, срыть университет Магницкий все-таки не решается, Александр наложил резолю­цию — зачем уничтожать, когда можно исправить? Это была колоссальная контрреформа, захватившая, кстати, и прямо перед этим открытый Санкт-Петербургский университет. Ведущие профессора изгоняются из обоих университетов, Петербургский университет покидает его попечитель Уваров.

Александр Архангельский: Просвещеннейший интеллектуал и один из создателей «Арзамаса» и всего хорошего, что есть, в раннюю пушкинскую эпоху, а потом — враг Пушкина и создатель формулы «Православие, самодержавие, народность».

Андрей Зорин: Уваров становится жертвой репрессий Магницкого. С ним происходит примерно то же самое, что с самим Магницким десятью годами раньше, — та же эволюция. Но и в ту эпоху Уваров был, конечно, убежденным карьеристом — он ставил себе задачу стать министром народного просвещения и достиг этого в результате уже при Николае.

Александр Архангельский: Министерство народного просвещения учреждено тоже в александровскую эпоху, в 1802 году, и переучреждено (превращено в Министерство духовных дел и народного просвещения) тогда же — в 1824-м.

Андрей Зорин:Это важно, ведь если создается Министерство просвещения, значит, образование является отдельной административной отраслью.

Александр Архангельский: И делом государственной значимости.

Андрей Зорин: Александр подчеркнул свою преемственность в образова­тельной политике по отношению к екатерининскому царствованию на первом этапе своего правления тем, что назначил бывшего фаворита Екатерины Петра Завадовского, который был председателем комиссии об учреждении народных училищ, первым министром просвещения. То есть здесь логика совершенно очевидная. Но когда политические оценки Александра меняются, он начинает видеть опасность просвещения. Именно в это время Александр воодушевлен гигантским утопическим проектом создания единой христианской Европы. Он подписывает Священный союз, к которому относится невероятно серьезно, это определяет его политику, и все образование должно быть проникнуто христианским духом, причем не в строго церковно-православном смысле этого слова, а духом мистического визионерского христианства. Магницкий это чувствует и усваивает ту же самую идею, но более радикально. Чрезвычайно любопытно, что главная оппозиция этой образовательной политике в то время концентрировалась при дворе великого князя Николая Павловича.

Александр Архангельский: Он встретил Рунича  Дмитрий Павлович Рунич (1778–1860) — попечитель Санкт-Петербургского учебного округа, ответственный за разгром Санкт-Петербургского университета в 1821 году. после разгрома Санкт-Петербургского университета и ехидно сказал ему: «Сделайте одолжение, нам очень нужны такие люди, пожалуйста, выгоняйте их побольше из универ­ситета — у нас для всех найдутся места».

Андрей Зорин: Чтобы была понятна логика, где найдутся места, — великий князь Николай Павлович, брат Александра Павловича, отвечал за военное образование, ему были подведомственны военные заведения, и он туда начал принимать изгнанных профессоров.

Александр Архангельский: И это парадокс XIX века, как минимум его середины: военные учебные заведения оказывались подчас более либераль­ными и продвинутыми, чем светские.

Андрей Зорин: Это справедливо и для Сухопутного шляхетского корпуса, когда в 60-е годы его значительным образом реформировал Бецкой. Это тоже был центр сентиментального воспитания, романтического духа. Конечно, это связано с особенной, элитной ролью армии. Армия, в особенности гвардия — военное образование было в основном ориентировано на гвардию, — воспри­нимала себя как национальную элиту. И действительно, вольный и более-менее свободный дух был в большей степени в военных учебных заведениях, чем в гражданских. 

Александр Архангельский: Николай перестал быть великим князем и стал государем — что происходит? Мы пытаемся в каждом крупном периоде истории вычленить логику. Мы описывали петровскую, екатерининскую, александровскую. В чем логика образовательных преобразований Николая?

Андрей Зорин: О преобразованиях все-таки в полном масштабе говорить трудно. В принципе, структура системы, созданной Екатериной и Александром, сохраняется. Но, во-первых, доводится до конца уже существовавшая логика ее бюрократизации. Преподаватели университетов уже окончательно превра­ща­ются в чиновников, и, более того, чиновниками становятся студенты. Их жизнь полностью регламентирована — де-факто, не по юридическому статусу — от обязательного ношения формы до бытового контроля, правил выхода на улицу, поведения.

Александр Архангельский: Разрастаются внутриуниверситетские репрессии. Это не штучные образцово-показательные казни университетов, как в случае с Магницким и Казанским университетом. Это сохранение структуры, но ужесто­чение контроля внутри, слежка за студентами, бесконечные административные, а иногда и уголовные дела и так далее.

Андрей Зорин: Так и было, в особенности после 1848 года  Год европейских революций и венгерского восстания, подавленного силами русской армии.. Но был важный поворот в 1830-х годах, когда были раскрыты политические заговоры в Москов­ском университете — довольно реальные политические заговоры, их значение было преувеличено, но тем не менее они были. Это прямо совпало с Польским восстанием  Польское восстание 1830–1831 годов — восстание против власти Российской империи на территории Царства Польского, Северо-Западного края и Правобережной Украины.. Герцен был впервые сослан именно после тех событий. Николай посылает Уварова инспектировать Московский университет. Уваров знает, что решение об отстранении Магницкого было одним из первых решений Николая, и он не хочет повторять опыт Магницкого. Он не предлагает срыть Московский университет, а предлагает изменить его дух. Уваров выдвигает первую в исто­рии Российской империи позитивную программу контроля за умами. Задача университета состоит в том, чтобы не только не разрешать вольномыслие, блокировать его, не допускать чуждых идей, но создавать полностью идеоло­гически лояльную образованную часть. Это протототалитарная программа, и сформулирована она как раз в его идеологии «Православие, самодержавие, народность».

Уваров становится министром народного просвещения. И у него, как и у Бецкого, была претензия на полное руководство этой частью жизни империи. Он пишет, что либо народное просвещение должно стать душой государственной машины, либо оно вообще не нужно. А душа государственной машины оно потому, что воспитывает людей, идеологически преданных госу­дарству. Так что идеологизация университета — главное изменение николаев­ского времени. Интересно, что Уваров был эффективным администратором. И, кроме того, он умел выбивать хорошие бюджеты. Процент бюджета, кото­рый ему удавалось выколачивать на образование в качестве министра, был беспрецедентным для российской истории. Он действительно на время убедил Николая, что надо развивать университетское образование и с помощью этого контролировать направление умов молодых людей. Из программы изгнали целый ряд «вредных» прикладных дисциплин.

Александр Архангельский: Бюрократизация и идеологизация. 

Андрей Зорин: Да. Но при Уварове и дальше очень важна ориентация в части идеологизации на историю и на античные образцы — греческий язык, например. Идеологизация происходила через увод от современной жизни к класси­ческим, нетленным образцам. Уваров сам был эллинистом. Эта модель терпит полный крах в 1848 году, во время европейских революций  Европейские революции 1848–1849 годов — череда революционных событий в европей­ских странах началась с февральской революции 1848 года во Франции. Эта революция закончила эпоху Июльской монархии и привела к возникновению Второй республики. Во Франции были введены всеобщие выборы для мужчин старше 21 года, проведена реформа парламента. Главными идеями революции в Германии было объединение страны и предоставление демократических свобод., когда Николай увольняет Уварова и ставит на полное закрытие и свертывание универси­те­тов — возвращается модель Магницкого. И хотя университеты окончательно не закрыли, но их резко ограничили — на порядки сокращается набор, ограни­чивается возможность обучения для низших сословий, и, в общем, политика позитивного использования университетов меняется на политику подавления, ограничения и закрытия, которая продолжается уже до воцарения Александра II.

СОВМЕСТНЫЙ ПРОЕКТ

Образование — мощная сила, которая способна изменить мир. Миссия «Рыбаков Фонда» — сделать качественное образование доступным всем, независимо от возраста