Путевые заметки русских купцов: коркодил, гробы с окошками и жестокие северные ветра
1Афанасий из Твери — о промискуитете, птице гукук, обезьяньем князе и голых людях в Индии
Маршрут на картах — условный, он показывает направление движения купцов и не отражает всех нюансов их перемещений. Названия топонимов на картах соответствуют тем обозначениям, которые купцы использовали в своих записях. Вот шпаргалка:
Вона — сейчас Першембе, порт у мыса Чам, к западу от Трабзона в Турции.
Голконда — древняя индийская крепость, сейчас входит в состав города Хайдарабад в Индии.
Каликут — город Кожикоде в Индии.
Кафа — Феодосия.
Пали — город на северо-востоке от современного Мумбаи (тогда — Бомбея) в Индии.
Пегу — город Баго в Мьянме.
Таром — город в области Фарс в Иране.
Чапакур — город на территории современного Мазендерана в Иране.
Тверской купец Афанасий Никитин вел неформальные путевые записки, известные под названием «Хождение за три моря», в 1468–1475 годах, во время путешествия по территориям современных Индии, Ирана, Омана, Эфиопии, Турции, Азербайджана и других стран. Изначально Афанасий планировал деловую поездку на Кавказ и в Персию, но после того, как корабль с товаром, купленным в долг, ограбили в низовьях Волги, Никитин выбрал иное направление. Он писал: «…от многих бед пошел в Индию, потому что на Русь мне идти было не с чем, не осталось у меня никакого товара». На время путешествия Афанасий взял себе псевдоним — ходжа Юсуф Хорасани. Единственным товаром, который он привез в Индию, был купленный по пути жеребец, который обошелся ему «во сто рублей».
В Джуннаре Джуннар — город в округе Пуна штата Махараштра, Индия. хан отобрал у Афанасия жеребца, предложив следующее: купец переходит в мусульманскую веру, а взамен получает своего коня обратно и еще 1000 золотых монет в придачу. Хан дал четыре дня на раздумья. Вернуть коня Афанасию помог некий казначей по имени Мухаммед. Заодно он убедил хана оставить купца в покое и не заставлять его менять веру (впрочем, исследователи до сих пор спорят о том, принял Никитин ислам во время путешествия или нет). Что касается жеребца, то его пришлось кормить целый год: Афанасий потратил на это довольно крупную сумму и в итоге перепродал животное.
О любви к родине и несправедливости ее эмиров
«В Сивасской округе и в Грузинской земле всего в изобилии. И Турецкая земля всем обильна. И Молдавская земля обильна, и дешево там все съестное. Да и Подольская земля всем обильна. А Русь Бог да сохранит! Боже, сохрани ее! Господи, храни ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя эмиры Русской земли несправедливы. Да устроится Русская земля и да будет в ней справедливость! Боже, Боже, Боже, Боже!»
О свободных нравах
«В Индийской земле купцов поселяют на подворьях. Варят гостям хозяйки, и постель стелют хозяйки, и спят с гостями. Если имеешь с ней тесную связь, давай два жителя Житель — медная монета., если не имеешь тесной связи, даешь один житель. Много тут жен по правилу временного брака, и тогда тесная связь даром; а любят белых людей».
О птицах и обезьянах
«А еще есть в том Аланде птица гукук, летает ночью, кричит „кук-кук“; а на чьем доме сядет, там человек умрет, а захочет кто ее убить, она на того огонь изо рта пускает. Мамоны По поводу того, кто это, исследователи выдвигают разные версии: некие хищники из отряда виверровых; манулы; змеи; обезьяны. ходят ночью да хватают кур, а живут они на холмах или среди скал. А обезьяны, те живут в лесу. Есть у них князь обезьяний, ходит с ратью своей. Если кто обезьян обидит, они жалуются своему князю, и он посылает на обидчика свою рать, и они, к городу придя, дома разрушают и людей убивают. А рать обезьянья, сказывают, очень велика, и язык у них свой. Детенышей родится у них много, и если который из них родится ни в мать, ни в отца, таких бросают на дорогах. Иные гундустанцы подбирают их да учат всяким ремеслам; а если продают, то ночью, чтобы они дорогу назад не могли найти, а иных учат людей забавлять».
О жителях Индийской страны
«И тут Индийская страна, и люди ходят нагие, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу заплетены, все ходят брюхаты, а дети родятся каждый год, а детей у них много. И мужчины, и женщины все нагие да все черные. Куда я ни иду, за мной людей много — дивятся белому человеку. У тамошнего князя — фата на голове, а другая на бедрах, а у бояр тамошних — фата через плечо, а другая на бедрах, а княгини ходят — фата через плечо перекинута, другая фата на бедрах. А у слуг княжеских и боярских одна фата на бедрах обернута, да щит, да меч в руках, иные с дротиками, другие с кинжалами, а иные с саблями, а другие с луками и стрелами; да все наги, да босы, да крепки, а волосы не бреют. А женщины ходят — голова не покрыта, а груди голы, а мальчики и девочки нагие ходят до семи лет, срам не прикрыт».
2Василий из Казани — о коркодиле с человечьими глазами и пытках невольников в Египте
Шпаргалка с топонимами:
Адрианополь — город Эдирне в Турции.
Амидония — город Хама в Сирии.
Ардаган — город Ардахан в Турции.
Галлиполи — город Гелиболу на Галлипольском полуострове в Турции.
Кесария — город Кайсери в Турции.
Севастия — город Сивас в Турции.
Тифлис — Тбилиси.
Эдесса — город Шанлыурфа в Турции.
Эривань — Ереван.
Царьград — Константинополь; сейчас Стамбул, крупнейший город Турции.
Василий Яковлев Гагара родился в Плесе, потом переехал в Казань и торговал с Персией. Однажды судно с его товаром затонуло, и Василий потерял все свое состояние, вдобавок умерла его жена. Тогда он решил отправиться в Иерусалим — с одной стороны, по обету Купец дал обет перед Богом пойти в Иерусалим, в святые места., с другой — чтобы наладить торговые связи на Востоке (так, в Египте он провел больше времени, чем на Святой земле). С 1634 по 1637 год он путешествовал, посетив современные Грузию, Армению, Турцию, Сирию, Израиль, Палестину, Румынию, Украину.
Василий любил сравнивать реки: так, Нил показался ему размером с Волгу, а Иордан похожим на Яузу: «А Ердан река велми быстра и глубока, а в ширину не широка, с Явузу или пошире немного Явузы…» В Иордане Гагара принял участие в обряде омовения на месте крещения Иисуса Христа, заплатив «3 ефимки Ефимок — обозначение иностранной серебряной монеты, бывшее в употреблении до середины XVIII века.»: святое место охраняли стражники-билетеры, «чтоб нихто не прокрался безпошлинно». На обратном пути в Виннице поляки по ошибке приняли Василия за толмача — то есть переводчика — московского Посольского приказа Посольский приказ — центральное правительственное учреждение (приказ) в России в 1549–1720 годах, ведавшее отношениями с иностранными государствами. Афанасия Буколова (Гагара называет его Афонасий Буков), возвращавшегося от турецкого султана. Двумя годами ранее Россия и Османская империя воевали с Речью Посполитой, и черниговский воевода, гетман Марцин Калиновский, хотел перехватить посланника русского царя. Поляки задержали купца и держали под стражей почти четыре месяца, пока не установили его личность. Признав свою ошибку, они отпустили Гагару домой.
Вернувшись в Россию, Гагара был принят в Москве царем Михаилом Федоровичем и патриархом Иосафом I, щедро одарен и зачислен в гостиную сотню Гостиная сотня — привилегированная купеческая корпорация в России последней трети XVI — первой четверти XVIII века. В нее входили купцы среднего достатка из Москвы и посадских общин других городов, переселенных в связи с этим в столицу., получив право вести торговлю с другими странами. Судя по всему, он попал в фавор из-за того, что привез царю грамоту от александрийского патриарха Герасима и, вероятно, передал в Посольский приказ ценные сведения о посещенных землях.
О бурной молодости Скорее всего, Василий Гагара преувеличил свою греховность: такое самоуничижение обусловлено традицией исповеди, предполагающей раскаяние во всех смертных грехах.
«И жих от юности своея житие свое блудно и скверно препроводил, аки свиния в кале греховне пребых, блуд творяше безпрестанно: не имех бо ни среды, ни пятка То есть не соблюдал поста в постные дни: среду и пятницу., не торжественнаго Божия праздника, многажды впадше в блуд и бываше с мужеским полом и з женским, с русским же и бусурманским, и скоты многими прегреших блудом. И того моего сквернаго и блуднаго жития было 40 лет, до древности лет живота своего».
О водяном звере коркодиле
«Да в том Египте в реки Ниле есть водяной зверь, имя тому зверю коркодил. А голова что у лягушки, а глаза человечьи, а ноги 4, длиною немного больше пяди, и естество и яица как человечьи; а до плеску и до естества позвонки по спине, как есть у человека, а хвост как сомовей. А рювитца на сухом берегу с самочкою, а как завидит человека, и он за человеком далече гонитца, и настиг человека, пожирает. А имают его арапы великою мудростию и привозят временем во град к паше».
О загадочном фирьяке В некоторых источниках фирьяком называют опиум; в русских лечебниках так обозначалось некое лекарственное средство.
«Да во Египте же делают фирьяк: купят неволника, и купят дорого, и кормят в саду финиками. И откормя его велми тушна, и его погубят, и положат в ящик каменной, и нальют полно патокою, чтобы и тело все бо поднялося, и до десяти лет не досматривают. И, как по десяти летех, и его досматривают, да по тому же наливают патокою до десяти лет, и того наливают до 40 лет, доколе и кости в те лета изныют в патоке».
О бедных барсах и барсихах
«Да во Египте же арапы купят гнездами барсы, а купят гнездо 400 яфимков и в 500 лет. И барса издаляют, и барсиха всегда восхотеша с ним пастися, а у него все уды тайные отняты, лише играет. И у нее, как приспеет время, в сосцах млеко, и то млеко доят арапы, и съсядетца на верху, как есть сметана, и тое сметану перетапливают, и делают из того скус».
О бороде и благодатном огне
«Да и я, многогрешный раб, от митрополита из рук возжегше в одном месте 20 свечь и браду свою теми всеми свещами жег; и ни единаго власа ни скорчило, ни припалило. И погасиша все свещи и потом возжегше у иных людей, те свещи затеплил, тако же и в третий те свещи затепли и я, и то ничем же не тронуша, единаго власа не опалило, ни скорчило. А я, окаянный, не веря, что небесный огнь и послание Божие, и тако трижды возжегше свещи свои и гасиша, и перед митрополитом и перед всеми греками о том прощахся, что похулих Божию силу и огнь небесный назвах, что греки соделывают чародейством, а не Божие создание. И митрополит меня в том во всех простих и благослових».
3Григорий из Иркутска — о русской школе, волшебных записках и жестоких северных ветрах
Шпаргалка с топонимами:
Большерецк — острог на территории Усть-Большерецкого района Камчатского края.
Петропавловская гавань — Петропавловск-Камчатский.
Тигильская крепость — сейчас село Тигиль в Камчатском крае.
Григорий Шелихов (1747/1749–1795) родился в Белгородской губернии, жил в Иркутске, основал Северо-Восточную компанию, занимавшуюся пушным промыслом у берегов Северной Америки. В 1783–1786 годах Шелихов отправился в большую экспедицию, целью которой было создание на Алеутских островах первых русских промысловых поселений. Вместе с Шелиховым в экспедиции участвовала его жена Наталья (1762–1810), которая потом станет одной из первых успешных женщин-предпринимательниц в России («…будучи сам на первом галиоте с женою моею, которая везде за мною следовала и все трудности терпеть не отреклась…»), а также двое детей. Местное население не принимало чужаков — велось вооруженное сопротивление, но потом, со слов Шелихова, сторонам все же удалось установить мир, и 40 коняг — эскимосов острова Кадьяк — захотели поехать в Россию. Вместе с Шелиховым они выехали в Охотск: пятнадцать из них отправились дальше в Иркутск, а остальные вернулись домой, «быв одеты и одарены». В 1791 году были изданы записки Григория о его первом странствии из Охотска по Восточному, то есть Тихому, океану к американским берегам.
О черносливе и волшебных записках
«Что принадлежит до книг, то я не мог никакого об оных сделать им [жителям острова Кадьяк] понятия. Но, посылая иногда из них с записками моими к артелям, оставленным в других местах сего же острова, в такое приводил их удивление, что когда по записке моей давалось то, о чем предсказывал прежде еще их отходу, то они поставляли оное выше силы человеческой; так, например, посылал я одного из них с запискою взять у приказчика моего черносливу и других древесных сухих плодов. Посланный, дорогою оные отведывая, половину съел, что я, по записке узнав, ему сказал, чему он крайне удивился и сказал: „Это подлинно, что сия бумажка востро на меня глядела, когда я их ел, но впредь я знаю, как от сего избавиться“. Я, желая испытать его простодушие, послал за тем же в другой раз, но, как и тогда, по записке и весу узнал, что целой половины нет, а потому и получил от него опять в лакомстве признание, и что для него чудно, что он, евши те плоды, зарывал ту бумажку в песок, но видно, что и сквозь песок она видела».
О русской школе на Кадьяке
«В построенной мною комнате стояло большое зеркало, к которому те дикие, подходя, несказанно дивились, что видят в нем во всем подобных себе людей, и, недоумевая, что то за люди, почитали все сие волшебством, им непонятным. Чрез сие начал я вводить их в познание о книгах, обещая выучить и детей их, ежели кто из них на то согласится, таковой же, по их мыслям, премудрости. Нашел некоторых охотников, кои приводили и вручали мне оных. Должно отдать народу сему справедливость в остроте ума, ибо дети их весьма скоро понимали свои уроки, и некоторые до отъезду моего столько выучились по-российски говорить, что без нужды можно было их разуметь. Я оставил таковых учащихся грамоте 25 мальчиков, которые гораздо охотнее желают быть с россиянами, нежели с дикими их отцами».
Об отменных охотниках париться и многомужестве
«Коняги Коняги — эскимосы острова Кадьяк. и чюгачи Чюгачи — группа эскимосов, близкая к конягам острова Кадьяка. разговор имеют одинакой, кенайцев Кенайцы — индейцы района Кенайского полуострова и прилегающих к нему районов. же разговор и жизнь совсем особые.
Живут в землянках, имеющих стены, обитые досками; окна наверху; оконницы делаются из кишок и пузырей разных животных, сшивая маленькие или узкие части жильными нитками, а вход с испода. Печей во оных нет, и огня не разводят, потому что довольно они теплы и без того; из таких же землянок и бани их состоят, в коих парятся травою и березовыми вениками. Жар в них производят каменьями, нажигаемыми в поварне и в баню приносимыми; жар от них делается весьма великий и никогда угару не бывает; париться они отменные охотники. Кухня у них общая, в кою двери, или лазеи, вокруг нее. Впрочем, жизнь их есть разбойническая: кто чаще, больше и удачнее украсть что успеет, тот чрез сие большую похвалу заслуживает.
Жен помногу не имеют, у редкого есть две; напротив того, хорошие и проворные женщины держат по два и по три мужа, и в том никакой ревности между мужьями нет, но еще живут дружески».
О жестоких северных ветрах и лежании в снегу
«…Со отбытия с Камчатки в проезде, в рассуждении собачьей и оленьей езды, во многих пустых местах претерпевал крайнюю и несносную трудность, от коей многократно с угрожением мучительного страха подвержена была жизнь моя совершенной опасности. Первое, оттого что между Тигилем и Инжигою корякские орды казались нам весьма сумнительны. Второе, зима чрезвычайно без перемены почти, при самых жестоких северных ветрах, была до чрезмерности холодная; третье, пурги такие нередко на пустых местах захватывали, что ехать способу никакого, по ремню нарта за нартой связавши, не было, а только спасались в такие времена лежанием в снегу по два, по три и по пяти дней, не сходя с места, без воды и не варя пищи. Для утоления жажды, за невозможностию развести огня, употребляли снег, а вместо пищи сухари или юколу Юкола — сушено-вяленое мясо рыб или северного оленя., лежавши в снегу, грызли».
4Федор из Тобольска — о празднике в честь перехода экватора и покупке снега во время кругосветного путешествия
Шпаргалка с топонимами:
Гельсинор — город Хельсингёр в Дании.
Кантон — город Гуанчжоу в Китае.
Нуахива — Нуку-Хива, крупнейший из Маркизских островов в Тихом океане.
Остров Святой Екатерины — сейчас остров Санта-Катарина.
Петропавловск — Петропавловск-Камчатский.
Сандвичевы острова — Гавайские острова.
Эссо — остров Хоккайдо (Япония).
В 1803–1806 годах московский купец 3-й гильдии Федор Шемелин в качестве торгового представителя Российско-Американской компании принял участие в первой кругосветной российской экспедиции на шлюпе «Надежда» под командованием Ивана Крузенштерна. Федору было около пятидесяти лет. Целью его путешествия было ведение коммерческих записок и участие в сборе этнографических коллекций. На острове Нуахива (Нуку-Хива) в Северной группе Маркизских островов Шемелин и его коллеги встретили англичанина Робертса по прозвищу Тутта-Будона и француза Кабри по прозвищу Шоу-Цгоу, враждовавших друг с другом. При отплытии к Сандвичевым (Гавайским) островам Кабри не успел сойти с борта «Надежды» и продолжил путешествие вместе с русской командой, доплыв до Камчатки. Экспедиция оказалась для Шемелина чрезвычайно выгодной: в Кантоне он продал товаров на 200 тысяч пиастров Пиастр — испанская серебряная монета достоинством 8 реалов. Подробнее о ней — в рубрике «Монета дня»..
О празднике в честь перехода экватора
«Чтоб усугубить ощущение праздника и возбудить к большему еще веселию матросов, начальник от лица Государя Императора пожаловал каждому из оных по одному гишпанскому пиастру и приказал дать им двойную порцию водки.
Не были забыты здесь и обряды, от первых мореплавателей с издревле употребляемые над теми, которые в первой еще раз перейдут экватор. Матросы купались все в морской воде, а благородным людям каждому понемногу на голову поливал капитан из поданной ему с водою чаши. Затем один проворный и замысловатый матрос, одетый в странное платье, представлял Нептуна, имел подвязанную большую седую бороду и в руке острогу Острога — рыболовное орудие в виде вил.. Данная свобода к веселию и водка вдвое больше оное усугубляющая сделали Нептуна и прочую его собратию сей день с излишеством смелыми и крайне довольными».
О Крузенштерне, купившем снег на Тенерифе
«Небогатые жители Санта-Круца Санта-Круц — город Санта-Крус-де-Тенерифе на острове Тенерифе., невзирая на столь трудный путь и немалое расстояние до пика, как и опасное восхождение на оный, имеют способы и терпение доставать там снег, который, доставляя на мулах в город, продают зажиточным гражданам, и кажется, что, рассуждая о больших трудах, с каковыми достают оный, не так слишком дорого. Господин Крузенштерн хотел иметь несколько сего снегу и заплатил за одно ведро онаго один гишпанский пиастр, но, умедля или забыв употребить его в то же время, не мог воспользоваться прохладою оного, ибо сей от теплоты скоро растаял».
О трудностях межкультурной коммуникации
«Вскоре после того, как мы стали на якорь, приехал к нам португальского флота один офицер, при свидании коего с капитаном от недоразумения друг друга вышла весьма забавная штука.
Португалец, конечно, ошибкою принял нас за англичан; ибо первый его комплимент выговорен был худым англинским языком: аей шпик литл Инглиш, что означало оговорку, что он худо или немного разумеет по-англински; какая нужда, отвечал ему капитан; прошу садиться и прочее… Португалец не садился, но продолжал бормотать по-англински; он выразил: джин, боттер, енд дчис, что означало водку, масло и сыр; капитан принял сие, что гость его напрашивается на водку и на закуску, требует масла и сыру, удивился, а паче тому, что слышит сие от благородного человека; сколь ни нахально показалось требование гостя, однако ж подана была водка и на закуску сухари; гость выпил и закусил; но между тем, может быть, приметил, что его худо понимают, силился мысль свою яснее изобразить и сказал: Каптейн пленти моне, это значило, что капитан его или начальник заплатит хорошо, из сего последнего выражения догадались, что он послан от своего начальника спросить, нет ли в излишестве у нас водки, масла и сыру, и просит из сих припасов уступить за их деньги; развязка тем кончилась, что капитан, поняв его, извинялся, что он ни чем из сих вещей служить не может. Но португалец, пока не поняли его, претерпел много презрения и насмешек; ибо первое предложение его было принято от всех не иначе как за его наглость и бесстыдство; а потом уже довольно было смеху насчет недоумения, в каком находились две особы, между собою разговаривающие, и один другого не понимающие».
5Марфа из Кяхты — о семейных проблемах, запущенном саде с кактусами, мужиках и комарах
Купчиха Марфа Кандинская Марфа Кандинская была крестной матерью художника Василия Кандинского., урожденная Сабашникова (1822–1872), была женой Николая Хрисанфовича Кандинского — младшего (1810–1863), селенгинского купца 1-й гильдии, занимавшегося чайной торговлей, грузоперевозками и золотопромышленностью. В мае — июле 1851 года 28-летняя Марфа вместе с мужем и его взрослым племянником отправилась по торговым делам из родной Кяхты через всю Россию в Москву. В этот момент Кандинская была беременна. Двух малолетних дочерей она оставила дома. По дороге Марфа вела дневник: хотя он назывался «Путевые записки Николая Хрисанфовича и Марфы Никитичны Кандинских», все записи делала исключительно жена купца.
О недовольном муже
«Мне кажется, что я в тягость Николаю, и Бог знает, что мне ни приходит в голову. Может быть, он недоволен тем, что я приехала с ним, особенно в теперешнем моем положении. Может быть, он думает, много расходов будет со мною, но я ничего не требую от него, только того, чтобы быть с ним неразлучно. <…> И я замечаю за Н[иколаем] Х[рисанфовичем], что он от меня многое скрывает, более доверчив к другим. Между тем кто же ближе к нему, как не жена. Иногда что скажешь ему из участия, посоветуешь ему, но он всем пренебрегает и выказывает неудовольствие, между тем как я забочусь об нем».
О запущенном саде с кактусами в Томске
«Приехали в Томск в 6 часу и тут пробыли ровно сутки. В Томске я была с А[лександром] С[ильвестровичем] в саду Горохова. Как он хорош был! Сколько в нем различных беседок и очень затейливых, огромный пруд почти во весь сад, оранжерея с виноградом и много цветов редких. Но нынче этот сад запущен и видно во всем разрушение. Мы на все смотрели с большой грустию. Как жаль, что владетель этого сада не может его привесть в первобытное состояние. Я видела в нем кактусы с широкими листьями, которые цвели в то время, — какой чудной цвет оне имеют и форму очень красивую. Еще были в публичном саду, которой тоже мне понравился тем, что он природный: густая березовая [роща] и в разных направлениях дорожки идут — это просто, без всяких затей, но как хорошо! Осмотревши город, нашли в нем довольно много каменных хороших домов и возвратились в квартиру, где было все готово к дороге, и мы отправились далее».
О мужиках и комарах в Тюмени
«Мне этот город не понравился: в нем, кажется, окромя мужиков никого нет, да комаров».
О дряных конфетах в Казани
«…Заезжали в кондитерскую, но в ней ничего не нашли хорошего. Конфеты дрянные».
О чужой Москве
«…Сегодня я… в семь часов ходила на бульвар Скорее всего, здесь имеется в виду Чистопрудный бульвар, недалеко от которого, на Мясницкой улице, остановились Кандинские. с Н[иколаем] Х[рисанфовичем], было там довольно гуляющих всех возрастов, но меня более всего занимало на этом гулянье, что маленькие дети, девочки и мальчики, очень хорошо одеты и все принесли с собой игрушки».
«…Сколько тут [людей] проходило взад и вперед, и мы совершено были в лесу — ни одного человека не видали знакомого, сколько мы ни сидели…»
«…Сегодня я поутру ездила в город, покупала для себя наряды и ходила в ряды из любопытства и где пила разные квасы».
6Яков из Саратова — о невежливом верблюде, кумысе и подушках в Киргизской степи
Шпаргалка с топонимами:
Красная Колонка — также Красный Колонок; сейчас село Красный Яр Энгельсского района Саратовской области.
Николаевск — сейчас город Пугачев в Саратовской области.
Саратовский купец Яков Жарков занимался продажей мяса, топленого сала и тканей. В 1851 году вместе с женой Авдотьей Ивановной и служанкой Феклой он отправился в Киргизскую степь — по «торговым делам», а также чтобы вылечить жену «от грудной боли кумызом и степным воздухом». Его записки о поездке были опубликованы в петербургском журнале «Библиотека для чтения» в 1852 и 1854 годах.
О вдохновении и комплексе самозванца
«Говорится у нас по-старинному: „Куда конь с копытом — туда и рак с клешней“. Пословица эта тотчас пришла мне в голову, когда я засел за конторку и обмакнул перо в чернила. Ну что я это над собою делаю? Уж ли, в самом деле, книжку берусь печатать? Взаправду нешто лезу я туда, где все меня примут как незваного гостя? Пишут книжки люди ученые: я-то для чего не за свое берусь дело?
Сам себе объяснить не умею этого дела — а вот третий месяц все мучусь, все хожу, да думаю: ай, напишу?.. ай, не стану! Руки зудят, в голове гудит, сердце бьется, в груди что-то кипит — так и тянет меня к конторке… а страшно! боюсь опаски! как кура во щи попадусь!.. А есть что-то такое во мне, что нудит меня всякий день очинивать новое перо, всякий день садиться за чистую тетрадь бумаги. Как будто дедко-домовой меня смущает, руку подталкивает, под ухо шепчет: „Садись, хозяин; не бойся — пиши; рассказывай, что видел, что знаешь… пиши!“
Ну, ин быть так! Рассказывать так рассказывать! Беру на свою душу грех: грех да беда, на ком не была… ну а может статься, найдутся люди, что и не станут меня корить, да еще и мне же промолвят: „Благодарствуй!“
Лиха беда сказать первое слово, а исписав целую страницу, легче уж шагать дальше. Перевернем листок, благословясь!»
О невежливом верблюде
«Кругом было тихо, как на кладбище, но вдруг почти под самым моим ухом раздался плач ребенка. Он так жалобно кричал, так стенал грустно, что я не мог придумать: как могло маленькое дитя так громко вопить на открытой степи? Значит, мол, он убежал из кибитки, тайком покинул материнскую грудь?.. Вдали послышался вой собак… Плач ребенка как будто бы прекратился, но я внятно слышал, что он ворочался недалеко от меня и что нас обоих разделяет только кибиточная решетка. Вдруг плаксивый ребенок застонал так басисто и засопел так богатырски, что у меня просто руки опустились, и я не знал, что придумать для объяснения такой странности.
<…>
<…> Я обращаюсь в ту сторону; глаз мой привык уж к степному полусвету, он успел освоиться в самое короткое время с окружавшими меня предметами, и вот я огибаю всю кибитку… Я подхожу к чему-то лежащему на голой земле и прислонившемуся к стене кибитки и вижу перед собой только длинную-предлинную шею и глупую-преглупую морду… Чью же?.. Верблюда! Я хотел спугнуть его и отогнать подальше, но старый горбун даже и не приподнялся, но заплакал еще громче, еще пронзительнее и кончил тем, что невежливо наплевал мне в глаза: верблюд только слюнями и выражает свое негодование».
О дегустации офия
«Сначала Авдотья Ивановна подумала, что уж не яд ли это какой, но потом, припомнив, что когда-то она слыхала про опий, и предположив, что офий, верно, тот же опий, побоялась было попробовать и отклонила от себя это угощение. Однако же женское любопытство одержало верх над благоразумием: со страхом и с трепетом лизнула-таки она после этого сиропу, как уверяет, каплюшку этакую с булавочную головку. На вкус ей это показалось не столько сладко, сколько жгуче: Авдотья Ивановна подозревает, что, верно, в это варенье много подмешано имбиря и стручкового перцу, да и запах-то от коробки уж слишком аптечным чем-то или лекарственным отзывался».
О подушках
«Хозяин пригласил нас сесть на ковер; а так как он смекал, что нам не в привычку сидеть по-ихнему, т. е. поджав под себя ноги, то и велел подать вместо стульев мне большую крепкую подушку, на которую поставлено было седло, чтоб мне спокойнее сидеть, а для Авдотьи Ивановны наставили целую груду подушек, и она, моя матушка, как села на них — так-таки с них съехала наземь. Она приподнялась, переправила свое пуховое ложе, взобралась на него, прыгнув одним разом, уселась и почти что потонула в мягких подушках, так в них и ушла, словно в опару».
О кумысе
«Отличная штука кумыз! Он маленечко кисловат на вкус, этак, как бы сказать, солодковат и бьет в нос, словно шипучка или кислые щи, но все как будто сыростью отзывается. А ведь любопытно и то, что на дворе стоит теплынь, кумыз бережется в крытой кошмами Кошма — войлочный ковер из овечьей или верблюжьей шерсти. кибитке, ледников и погребов у киргизов нет, а кумыз подают постоянно холодный, такой холодный, что жажду им можно утолить сразу».
7Михаил из Забайкалья — о гробах с окошками, экскурсии в шахту, а также крепких мускулах и знании языка, которые нужны в Америке
Михаил Бутин (1835–1907) — купец первой гильдии, золотопромышленник, меценат. В 1866 году вместе с братом Николаем учредил «Золотопромышленное товарищество» и Торговый дом братьев Бутиных. К началу 1880-х братья владели 50 золотыми приисками на Дальнем Востоке. Кроме этого, им принадлежали один железоделательный и два винокуренных завода, они организовали собственное пароходство, а также занимались добычей соли. В мае 1872 года 36-летний Михаил отправился в Америку на золотые прииски, чтобы изучить зарубежный опыт. По США он путешествовал до октября того же года.
О полете в подземелье
«…С замиранием сердца летел я в проволочной зыбке на ужасную глубину 1400 фут., и тут, в страшных подземельях, видел я ту же кипучую деятельность американца, которая поражала и на поверхности земли. В местах особенно суженных, там, где еще только пробиваются жилы, нам приходилось двигаться ползком или взбираться по лестницам, ежеминутно подвергаясь опасности оборваться или быть задавленным. Но не одних людей встречали мы в этих туннелях: местами, где температура не особенно возвышена, мы видели также лошадей и ослов, спущенных на работу в это далекое царство мрака и ужаса для непосвященного. Зато в самом низу, т. е. на глубине 1600 ф., несмотря на усиленную вентиляцию, температура так высока, что работают только люди в костюмах прародителей да бегают вагоны, движимые силой сжатого воздуха. Но и под землею, как и на земле, все имеет свои пределы, и уже составилось предположение, что идти вглубь можно будет еще разве только на 500 ф., не более: за этою чертою даже и люди не будут в состоянии работать…»
О сне в верхней одежде
«Пространство от Омахи до С.-Люиса поезд прошел в 26 часов, несмотря на то, что во всей эксплуатируемой сети американских железных дорог эта линия считается самою плохою. Нисколько не насилуя истины, я выражусь, что шпалы стучали под нами, как клавиши фортепиано, и европейцу не раз станет жутко, когда он посмотрит из вагона, по какой почве и по какому основанию летит его поезд. Дорога в самом деле плохая. Когда стемнело, нам приготовили постели в спальном вагоне, и я с изумлением увидел, что мой сосед — американец — ложится спать не раздеваясь; на мой вопрос он спокойно ответил, что, по статистическим сведениям, дорога отличается самым большим числом несчастий: поезда зачастую сталкиваются, сходят с рельсов, а потому американец считает за лучшее приготовиться заранее, насколько от него зависит, к неприятному сюрпризу, чтобы несчастие не застигло его врасплох без верхнего платья. Я последовал его примеру; преспокойная предосторожность оказалась на этот раз лишнею: нас привезли целыми и невредимыми».
О гробах с окошками
«Из Сан-Люиса мой путь лежал на Цинциннати — город быстро развивающийся и в промышленном, и в торговом отношении. Я застал там выставку произведений Америки, но это зрелище не произвело на меня особенно сильного впечатления, быть может, потому, что глаз избалован нашими европейскими выставками. Внимание мое остановила только коллекция гробов, сделанных замечательно изящно. Гроба в самом деле превосходные: внешняя оболочка из красного и розового дерева, внутри обивка из белого атласа; противу того места, где будет покоиться овал лица свободного гражданина Америки, в крышке проделано небольшое отверстие со стеклом — что-то вроде окошка в вагоне, да и самое очертание этого вагона, предназначенного для отправления американца в ту сторону, куда мало желающих путешествовать, необыкновенно легко и изящно. Словом: праху человека оказано много внимания, и нет ничего похожего на наши неуклюжие, ужас наводящие гроба».
О разнице между Америкой и Русью
«Пьянства здесь мало, хотя пивных лавок много. Здесь нет такого пьянства, как на Руси, может быть, потому, что всякий сознает вред его. Школы устроены здесь повсюду. Везде вы встретите мужика, читающего газету, которых здесь множество. Одна Нью-Йоркская Tribune имеет семьдесят, а Herald — более ста тысяч подписчиков. На Руси мы видим совершенно противоположное: у нас закрытием кабаков думают иногда поддержать благосостояние и нравственность народа, не открывая для него школ».
О «Русском кружке» в Нью-Йорке
«Меня крайне заинтересовало сообщенное русскими газетами еще в апреле известие об образовании „Русского кружка“ в Нью-Йорке с целью вспомоществования русским, приезжающим в Америку. По объявленному адресу нетрудно было разыскать место собрания. Допускаю, что цель этого кружка благая; но для нее нужен капитал или известный кредит, чего, к сожалению, у наших соотечественников не имеется.
Кружок состоит из 20 человек, из которых половина в собрание не является; касса кружка образовалась из членских взносов и имеет лишь до тридцати рублей. (При мне был спор о том, открыть ли членам кредит из кассы.) Как попали эти люди сюда и что они делают — сказать трудно. Жаль одно, что они пышными объявлениями вводят в заблуждение русскую публику. Вследствие заявления в русских газетах кружок получил уже несколько писем из разных мест России — писем, в которых его извещают, что, рассчитывая на помощь кружка, думают прибыть в обетованную заатлантическую землю. Горько разочаруются те, кто приедет сюда за обогащением; здесь нужны крепкие мускулы, чтоб таскать кирпичи и бревна и заработать два доллара в сутки; нужно и знание языка, иначе можно умереть с голода, и об вас никто не позаботится. Здесь всякий заботится исключительно о себе».