Дача Евгения Евтушенко
Евгений Евтушенко. «Переделкино»
Так вышло, что живу я в Переделкино.
Когда пишу, в окне перед собой
я вижу в черно-белых прядях дерева
сосулек гребень темно-голубой.
Вороны чистят свои перья важные,
писателям очиститься велят,
и мои раны снегом перевязаны
и только потихонечку болят.
Я думаю, что молодость окончена,
но с любопытством, тайно молодым,
я, как солдат в завьюженном окопчике,
плотнее жмусь к сверхсрочникам своим.
И наполняет душу горней ясностью,
когда вокруг промозгло и темно,
но все-таки не дремлет свет у Асмуса
и прогибает изнутри окно.
И сразу мне становится уверенней,
когда слышны у дома моего
походка суховатая Каверина
и палка суковатая его.
Я слышу, как перо скрипит у Слуцкого.
Я вижу, как подходит он к окну,
в метельном свисте этой ночи слушая
войну, как будто радиоволну.
Как грузчик на ночной авральной выгрузке,
Катаев надорвался под собой,
но на столе из Мандельштама выписки —
его колодец поздний, но святой.
Жизь — за спиной. Иллюзии повержены,
но ремесла инстинкт необъясним,
и Смелякова мучает поэзия
и, как сиделка, мучается с ним.
И можно ли с усталостью мириться мне,
когда, старейший юноша в стране,
на мотоцикле вежливой милиции
Чуковский в гости жалует ко мне.
Он сам снимает меховой нагрудничек,
предупреждая: «Только без вина…» —
и
про Зоргенфрея, Блока, Кузмина…
Литературы мудрые сверхсрочники,
седые полуночники земли,
страницы вашей жизни как подстрочники,
где вы еще не все перевели.
О юноша, не надо рано вешаться,
а надо сил побольше запасти
и пережить врагов — достойно, вежливо,
и чтоб не скучно — новых завести.
И надлежит быть сильным, обязательным,
быть на сверхсрочной службе надлежит.
Всем людям, а особенно писателям,
в двадцатом веке надо долго жить.
1968
с «Домом творчества Переделкино»
