Расшифровка Чарльз Диккенс. «Дэвид Копперфилд»

Чем жизнь Дэвида Копперфилда напоминает жизнь самого Диккенса

Автор Ксения Гусарова

Роман Чарльза Диккенса «Дэвид Копперфилд» на самом деле называется гораздо более сложным и длинным образом. На русском языке нам привычно название «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим». Однако если дословно перевести оригинальное название романа, получится что-то вроде «История жизни, приключений, переживаний, наблюдений Дэвида Коппер­филда — младшего из бландерстонского Грачевника  Грачевником свой дом назвал отец Дэвида, мистер Копперфилд. Мать Дэвида пояснила это так: «Когда он купил дом, ему понравилось, что в саду есть грачи». Здесь и далее использован перевод Александры Кривцовой и Евгения Ланна., которую он ни за что и никогда не хотел публиковать»  В оригинале — «The Personal History, Adventures, Experience and Observation of David Copperfield the Younger of Blunderstone Rookery (Which He Never Meant to be Published on any Account)».. Таким образом, разница между тем, что человек сам хочет поведать миру, и тем, что он хочет как будто бы утаить, очень важна и находится в самом центре этого романа.

Диккенс сам очень любил это произведение, и в предисловии к первому изданию, когда роман вышел как целая книга в 1850 году — изначально, в 1849–1850 годах, он выходил по частям, что было обычной практикой в то время, — он написал: «Из всех моих книг я больше всего люблю эту». И впоследствии он не отрекся от этих слов. 

Чем детство Дэвида Копперфилда напоминает детство самого Диккенса

Почему же этот роман был так дорог писателю? Возможно, потому, что мы все очень любим читать про себя и писать — тоже про себя. 

«Дэвид Копперфилд» — роман во многом автобиографический. Однако его автобиографические черты современники представляли себе во многом иначе, нежели мы, потомки, позднейшие читатели. 

В действительности на реальных событиях из жизни самого писателя основаны те страницы романа, где описывается, как маленький Дэвид оказался рабочим на складе, где он мыл бутылки с вином и куда его отправил жестокий отчим. Впрочем, никакого отчима у писателя на самом деле не было, но об этом чуть позже. 

В жизни Диккенса был такой момент, когда он работал на фабрике ваксы и оказался совсем не в той социальной среде, где он хотел бы себя видеть. То есть он всегда имел некоторые социальные амбиции, он мыслил себя человеком образованным, благородным, и для романа эта идея также очень важна. И то, что он оказался среди простых мальчишек, ему было очень обидно, он очень боялся, что таким навсегда и останется. 

Современникам невозможно было поверить, что писатель действительно трудился в таких условиях, и они считали как раз этот эпизод вымышленным, одним из моментов в творчестве Диккенса, когда он обращается к жизни городских низов, бедноты, чтобы средний класс больше об этом узнал и как-то пожалел этих несчастных людей, склонился к каким-то благотворительным деяниям. Этим Диккенс прославился после выхода романа «Оливер Твист», посвященного, в общем-то, жизни городских низов и криминальному миру. 

Почему современникам так сложно было представить себе это и в это поверить? Потому что молодой писатель Диккенс к моменту выхода романа «Дэвид Копперфилд» уже был очень хорошо известен. Он был знаменитостью европейского и, в общем, трансатлантического масштаба, о его биографии кое-что знали — в частности, что он достаточно скромного происхождения. Но представить себе, что он работал на фабрике и жил какое-то время в долго­вой тюрьме со своей семьей, было совершенно невозможно. И, вероятно, поэтому Диккенс одновременно обнаруживает эти страницы — трагические, очень сложные страницы своей биографии, — в то же время их немного скрывает и в целом использует эту автобиографию как возможность переосмыслить свою жизнь и переписать ее заново.

В романе Дэвид Копперфилд — сирота. Его отец умирает до рождения маль­чика, мать умирает, когда он еще ребенок. И впоследствии злоключения Дэви­да Копперфилда, то, что он оказывается в ужасной школе, где его преимуще­ственно бьют и всячески над ним издеваются, то, что он оказывается простым рабочим, — это козни жестокого отчима. 

В действительности родители Диккенса были живы и здоровы не только когда он был маленьким мальчиком, но и на момент выхода романа «Дэвид Коппер­филд». Правда, отношения с ними были достаточно сложными. Если в романе мать Дэвида — это совершенно ангельское существо, молодая, прекрасная, невероятно кроткая женщина, то мать самого писателя была, видимо, более сложным человеком, и отношения их складывались непросто. В частности, идея работы на фабрике ваксы не то чтобы исходила от матери, но мать нисколько ей не противилась — наоборот, оставила его там работать, когда острой финансовой необходимости в этом у семьи уже не было. И Диккенс был страшно на нее за это обижен — возможно, поэтому в романе он представляет себе своих родителей совершенно другими, и они очень рано исчезают со сцены.

Что общего у мистера Микобера с Шалтаем-Болтаем

Реальные родители Диккенса выведены в романе под именем мистера и миссис Микобер. Это достаточно эксцентричные персонажи, с которыми Дэвид Копперфилд знакомится в Лондоне, когда, собственно, его отчим отправляет его туда трудиться на винный склад. Мистер и миссис Микобер — это его квартирохозяева, то есть он у них поселяется. Однако, поскольку в этот момент Дэвид еще очень маленький мальчик, они фактически принимают его в свою семью. Это очень интересное семейство. Миссис Микобер имеет благородное происхождение, она все время вспоминает, как жила со своими мамой и папой, какая у них была прекрасная, элегантная жизнь и какие прекрасные гости у них собирались — и так далее и тому подобное. Ее семья, конечно, недо­вольна, что она вышла замуж за Уилкинса Микобера, поскольку это человек, который не умеет зарабатывать на жизнь, и на протяжении всего романа он берет в долг все больше и больше денег и не может их отдать. И какое-то время он вместе со своей семьей проводит в долговой тюрьме.

В 1820-е годы жить в долг было обычной практикой, но зачастую, когда люди не могли расплатиться со своими кредиторами, те могли добиться помещения должников в тюрьму. И нередко они жили там достаточно долго вместе со своей семьей и маленькими детьми, потому что тем просто некуда было пойти. И семья Микобер оказывается в романе в такой же ситуации, как и реальная семья писателя. 

Таким образом, мистер Микобер все время попадает в какие-то неприятности, порой очень серьезные, но при этом он достаточно добродушный, веселый человек. Его характеризует очень выспренная речь — это одна из его очень ярких и выразительных характеристик в романе. Он невероятно витиевато выражается, потом сам путается или забывает, что он хотел сказать, говорит: «Короче…» — и резюмирует все то же самое более простыми словами. Этот контраст между очень напыщенной искусственной речью и каким-то совер­шенно простым языком является важным комическим приемом характери­зации этого героя. 

Кажется, что его образ также вдохновлялся таким известным английским фольклорным персонажем, как Шалтай-Болтай. Мало того что у мистера Микобера совершенно лысая, как яйцо, голова — изначально это был стишок-загадка, отгадкой к которой было яйцо, — кроме того, мистер Микобер все время находится в очень шатком, неустойчивом положении: с одной стороны, он весь в долгах, а с другой стороны, он очень любит покушать и выпить. Его семья все время поедает какое-то мясо, что, конечно, является роскошью: абсолютное большинство бедных семей в первой половине XIX века в Лондоне не могли себе этого позволить. Он все время находится между какими-то крайними эмоциональными состояниями. То он в отчаянии и говорит, что покончит с собой, то он тут же начинает веселиться, шутить, петь. То есть он все время колеблется между полюсами, и ближе к концу романа, в куль­минационный момент, он так же колеблется между тем, раскрыть ли ему тайну, которая была ему доверена, и тем самым изобличить махинации главного злодея романа, Урии Хипа, или все-таки сдержать данное слово и тайну сохранить. За мистером Микобером закреплено очень неустой­чивое во всех смыслах положение.

Как Дэвид Копперфилд смотрит на мир

Роман «Дэвид Копперфилд» написан от первого лица, что в тот момент было достаточно новым литературным приемом. В 1847 году, то есть за два года до начала публикации «Дэвида Копперфилда», вышел знаменитый, наделав­ший много шума роман Шарлотты Бронте «Джейн Эйр», где она использует этот же прием, прослеживая жизнь героини с детства, с десятилетнего воз­раста, — ее становление, взросление и всевозможные жизненные перипетии. 

Способность ребенка видеть мир свежим, незамыленным взглядом необык­новенно важна для писателя. То, что Диккенс делает в этом романе и в своем творчестве вообще, — это попытка показать мир так, чтобы мы увидели его как будто впервые. Советский критик, литературовед Виктор Шкловский ввел для такого особого художественного видения термин «остранение» — привычные нам вещи становятся вдруг странными, и мы можем увидеть их как будто впервые. Мне кажется важным, что у Диккенса речь идет не только о визуаль­ном впечатлении, но и о звуках, запахах, тактильных ощущениях, то есть он представляет нам мир во всем его богатстве и освежает наше восприятие. 

Когда маленький Дэвид Копперфилд путешествует по своему дому, это целая вселенная. Предметы огромные, все они необыкновенно интересные. Это мир, полный запахов: например, когда он проходит мимо чулана, оттуда доносится одновременно запах мыла, кофе, пряностей, и мы можем его ощутить, мы мо­жем погрузиться в этот мир. Для него домашняя птица во дворе — огромные, страшные существа. И петух, который каждое утро взлетает на насест, кажется ему персональным врагом, и гуси, которые гуляют во дворе, наводят на него такой же ужас, какой на путешественника в экзотических странах могут навести горные львы. 

Мы видим этот мир глазами ребенка, который становится моделью для вос­приятия мира вообще. Гораздо позже, когда уже возмужавший герой поступает на службу в адвокатскую контору, он видит там персонажа, парик которого похож на имбирный пряник. Таким образом, все вещи могут превратиться в свою противоположность — это такое пространство воображения, фантазии, которая, в свою очередь, позволяет нам почувствовать реальный мир в его богатстве, в многообразии его красок и фактур. 

И сама идея реальности здесь претерпевает некоторую трансформацию: реально не только то, что мы видим и ощущаем при помощи органов чувств. То, что происходит в нашем сознании, в той же степени реально, а может быть, даже в большей. Так, Дэвид Копперфилд пишет о том, что его давно умершая мать для него жива, и в его памяти ее лицо вырисовывается так же отчетливо, как и лица прохожих в толпе.

Как в романе работают воспоминания главного героя

В самом начале романа писатель погружает нас в мир фольклорных представ­лений и суеверий, потому что главный герой, Дэвид Копперфилд, рождается в ночь на пятницу. И, конечно, соседи и самые разные люди начинают говорить, что это неспроста: его жизнь будет несчастливой, а также он должен обладать особым даром видеть привидений и духов. Рассказчик шутливо отмахивается от этого предсказания и говорит, что если в младен­честве он не пересмотрел всех духов, то, значит, еще все впереди. 

Но на самом деле весь роман устроен таким образом, что это своего рода театр призраков. Мы видим события жизни Дэвида Копперфилда — младенца, потом ребенка, потом молодого человека глазами уже зрелого мужчины, сделавшего писательскую карьеру. И он все время — и чем дальше по ходу романа, тем чаще — включает свою современную перспективу и, будучи взрослым чело­веком, оглядывается назад, пытается вернуться в прошлое, реконструировать эти события из обломков своей памяти. В этом смысле он находится в поисках утраченного времени, и этот роман можно назвать первым шагом в том направ­лении автобиографических исследований, исследований памяти, которые осуществляет Марсель Пруст в своем знаменитом многочастном романе «В поисках утраченного времени»  Роман «В поисках утраченного времени» — в новом переводе «В поисках потерянного времени» — состоит из семи книг, взаимосвя­занных между собой персонажами и времен­ными отрезками. О структуре текста в письме 1919 года к другому писателю, Франсуа Мориаку, Пруст писал: «…я так тщательно выстроил это здание, и эпизод из первого тома служит объяснением ревности моего юного героя в четвертом и пятом томах. Так что, разбив колонну, увенчанную непристой­ным капителем, я бы обрушил весь свод».
М. Пруст. Письма. М., 2002.. 

Эти обращения к прошлому происходят в своего рода кинематографическом режиме. Диккенс умер за четверть века до изобретения кинематографа, но совер­шенно точно возникает эффект пленки: то пленка убыстряется, мы видим события нескольких лет, стиснутые в очень небольшой промежуток. То как будто наезжает камера: мы рассматриваем героев, рассматриваем мир, который они населяют, в подробностях и немного в замедленном режиме. Диккенс, безусловно, опирался на визуальные технологии и какие-то формы популярных развлечений, доступные в его время, такие как волшебный фонарь — проекционный аппарат, который позволял воспроизводить на простыне или на стене очень реалистичным, как казалось людям XIX века, образом самые разные изображения, в частности изображения призраков и духов. Такого рода призраки, духи приходят к Дэвиду Копперфилду из глубин его памяти, и он видит самого себя, окруженного ими.

Как на Диккенса и его роман о Дэвиде Копперфилде повлиял театр

Диккенс всю жизнь мечтал о славе, и — особенно в молодости — он связывал эти мечты с театром. Он очень хотел стать актером, очень любил театр и даже записался на прослушивание в почтенный лондонский театр Друри-Лейн  Королевский театр Друри-Лейн — один из главных лондонских драматических театров, появившийся в 1663 году, старейший из до сих пор существующих., но тяжело заболел и пропустил это прослушивание — и другой такой случай ему после этого не представился. Однако он всю жизнь ставил любительские спектакли. В 1857 году при постановке спектакля по пьесе его друга Уилки Коллинза «Ледяная бездна» Диккенс познакомился с молодой актрисой Эллен Тернан, которая стала его возлюбленной и из-за которой брак Диккенса, уже и без того давший трещину, распался  В 1858 году Диккенс развелся со своей первой женой, писательницей и актрисой Кэтрин Диккенс.. 

И очень важным театральным способом самореализации для Диккенса, особенно в его поздние годы, стала читка произведений перед публикой. Он достаточно рано начал этим заниматься и в первую очередь делал это в благотворительных целях. С 1858 года он стал ездить с коммерческими турами по Великобритании, Америке, зарабатывал огромные деньги, и это приносило ему очень большое удовольствие и невероятную популярность. Он действительно был очень артистичен и замечательно читал свои произве­дения — они изначально были задуманы для того, чтобы их каким-то образом исполняли. 

В 1858 году, выступая с речью на благотворительном обеде, который давало Королевское общество поддержки пожилых актеров, Диккенс сказал, что каждый актер всегда играет для автора, а каждый писатель, даже когда он ра­бо­тает не в драматической форме, пишет, по сути, для сцены. И в произве­дениях Диккенса, в частности в «Дэвиде Копперфилде», это влияние театра и это театральное качество очень заметно, потому что большинство сцен романа очень тщательно простроены, как мизансцены, диалоги прописаны таким образом, что их можно поставить прямо сейчас. И, конечно, поведение героев очень театрально. Они заламывают руки, бросаются друг другу в объя­тия и очень активно задействуют жестовый код выражения эмоций, чувств, который был принят на сцене того времени.

Еще один интересный момент — в театре в XIX веке идея исторического костюма только начинала появляться и приживаться. Большинство пьес, даже посвященных каким-то событиям древности, игрались в современных костю­мах. Схожим образом в романе «Дэвид Копперфилд» многие персонажи, особенно женские, особенно хара́ктерные, одеты будто бы по моде середины XIX века, когда роман был написан и опубликован, а не по моде 1820–30-х го­дов, как следовало бы, когда описывается детство героя. В одном моменте из отрочества Дэвида Копперфилда, когда он впервые влюбляется, описана его пассия, девушка, одетая в голубой спенсер. Спенсер — это короткий жакет, который в 1820-е годы еще носили. Таких отсылок очень мало, тогда как отсылки к моде середины XIX века мы можем увидеть в целом ряде эпизодов. 

Особенно показательна в этом смысле фигура двоюродной бабушки главного героя, мисс Бетси Тротвуд, которая появляется в самом начале романа. Мисс Бетси ужасно разочарована тем, что рождается Дэвид, потому что она мечтала о крестнице, и она покидает дом, появляясь в романе вновь очень нескоро — а именно тогда, когда Дэвид Копперфилд сбегает со склада, где моет винные бутылки, чтобы изменить свою жизнь к лучшему. Поскольку ему совершенно некуда податься и он знает, что у него есть единственный живой родственник, двоюродная бабушка, он пешком отправляется из Лондона в Дувр, где она живет, то есть на побережье. Она его усыновляет, и дальше все хорошо. 

Мисс Бетси сразу привлекает наше внимание тем, что она невероятно эксцентричная особа. Она совершенно пренебрегает правилами приличия, и, поскольку она дама, это особенно заметно. То есть она ведет себя по-мужски, она принимает мужские позы, садится, высоко задрав ноги на каминную решетку. И ее костюм тоже во многом описан как мужской. Она носит золотые карманные часы на цепочке, у нее воротничок, похожий на мужской, у нее манжеты, похожие на обшлага, и в целом ее костюм таким образом маскулинизирован. 

В действительности похожие тенденции начинают появляться в женской моде с середины XIX века, и они, конечно, привлекают очень большое внимание, критику и очевидным образом связываются с женским движением, которое в это время зарождается. Можно сказать, что в образе мисс Бетси Диккенс предвосхищает стереотип суфражистки — женщины, которая борется за изби­рательное право и за общественно-политические права для женщин в целом. Карикатуры на суфражисток конца XIX — начала XX века как будто бы списаны с описания мисс Бетси в романе «Дэвид Копперфилд», хотя, возможно, сам писатель ничего подобного в виду не имел — о политических взглядах мисс Бетси мы мало что узнаем. 

Другой персонаж, в чьем костюме присутствуют отсылки к моде середины XIX века, — это третьестепенный, можно сказать, комический персонаж, мать одной из героинь. Такая мамаша, которая все время сует нос не в свое дело. Ее суетливость подчеркивается тем, что на шляпке у нее искусственные бабочки на проволочках или на пружинках, которые все время качаются, как будто бы порхают над ее шляпкой и ужасно раздражают всех на свете. Подобные украшения становятся невероятно модными в середине XIX века, в 1850–60-е годы, — Диккенс опять же как будто немного опережает актуальную моду, но при этом помещает ее в прошлое как архаи­ческий, очень странный элемент. 

Можно также сказать, что Диккенс позволяет нам увидеть любое взаимодей­ствие между людьми как своего рода театр. Это очень ярко проявляется в начале романа, когда маленький Дэвид, находясь в ужасной школе, где его бьют и ничему толком не учат, получает известие о смерти матери. Он, конечно, совершенно убит горем. Он гуляет в одиночестве по школьному двору, но в этот момент осознает, что из окон школы, скорее всего, на него смотрят другие ребята и что его горе придает ему особое достоинство в их глазах. И, думая об этом, он принимает еще более печальный вид и начинает идти еще медленнее. 

Можно ли сказать, что от этого его скорбь уменьшается? Конечно, нет. Но Диккенс здесь подчеркивает, каким образом наши самые глубокие интимные переживания не могут быть полностью изолированы от внешнего мира, они ощущаются нами под взглядом другого, даже если этот взгляд воображаемый. И в этом смысле можно сказать, что роман «Дэвид Коппер­филд» предвосхищает то, что в середине XX века будет писать о соци­альных взаимодействиях американский социолог Ирвинг Гофман, который сравнивает нашу жизнь с театром и показывает, что мы все время в нем и актеры, и зри­тели и что внутренняя правда неотделима от внешнего исполнения и игры, в которую мы все вовлечены.

В чем самый страшный грех Урии Хипа, главного злодея романа 

Диккенс вдохновляется не только драматическим, но и кукольным театром. Так, один из персонажей, затянутый в свой костюм, застегнутый на все пуго­вицы, кланяется всем телом, точно Панч — кукла, используемая в площадных представлениях, своего рода английский аналог Петрушки. Конечно, самые яркие кукольные персонажи в романе — это его злодеи: отчим Дэвида, мистер Мердстон, напоминает мальчику восковую фигуру, а коварный Урия Хип, главный злодей романа, во многих сценах напоминает то огородное пугало, то куклу; лицо его описывается как маска, а его невероятно длинные конечно­сти, странным образом двигающиеся и подергивающиеся, напоминают о движениях марионетки.

Урия Хип — это клерк, слуга мистера Уикфилда, который является адвокатом и финансовым поверенным мисс Бетси, двоюродной бабушки главного героя. Он занимает очень скромное положение и всячески это подчеркивает. Он все время говорит о том, какой он маленький, ничтожный, смиренный человек. Однако в то же время Урия Хип лелеет большие планы, подпаивая мистера Уикфильда, который имеет склонность к портвейну, он завладевает полным его расположением и доверием и начинает какие-то махинации с бумагами. В какой-то момент из-за этих подтасовок мисс Бетси теряет все свое состояние, начинают происходить и другие нехорошие дела.

Диккенс обращает особое внимание на то, каким образом Урия Хип манипу­лирует мистером Уикфилдом, полностью подчиняя его своей воле. Марионетка претендует на роль кукловода, и это воспринимается как что-то необыкно­вен­но жуткое. В другом месте романа герой, глядя на подобную сцену, говорит нам, что если бы обезьяна управляла человеком, это не выглядело бы более отвратительно, чем несчастный мистер Уикфилд в лапах Урии Хипа  В оригинале: «В своих взаимоотношениях они поменялись ролями, и представшее нам зрелище — могущественный Урия и подвластный ему мистер Уикфилд — показалось мне столь мучительным, что я не в силах его описать. Передо мной как будто была обезьяна, взявшая верх над человеком, и я никогда не думал, сколь унизительно это зрелище»..

Таким образом, помимо того, что Урия Хип — это кукла, маска, пугало, он еще и не совсем человек в том смысле, что он все время сравнивается с различными животными. У него очень странная пластика, он все время извивается, как змея или угорь, куда-то проползает, подобно улитке, то есть он постоянно сравни­вается с какими-то отвратительными существами. И это показывает нам, как по сравнению с XIX веком изменились представления о том, что такое челове­ческое движение. Сейчас, если мы представим себе человека с такой пласти­кой, как у Урии Хипа, то он мог бы быть успешным клубным танцором и совер­шенно замечательно себя реализовать. Для того времени такие стран­ные движения, которые не вписываются в этикет, не считываются в рамках того театрального кода выражения эмоций, где можно заламывать руки определен­ным образом, — это не человеческие движения, это что-то очень странное и очень жуткое.

Чем же так ужасен Урия Хип? На самом деле можно сказать, что главный злодей романа — это человек, который, извиваясь ужом, пытается влезть, втиснуться туда, где ему не место. Урия Хип — выскочка, и это его главное преступление. Задолго до того, как мы узнаем, что он участвует в каких-то финансовых махинациях, мы уже видим отвратительную, не совсем челове­ческую фигуру, и это нечеловеческое качество связано именно с тем, что он хочет быть не тем, кем является по рождению. 

Это очень характерно для Диккенса, у которого все хорошие — бедняки, те, кто находится на своих местах и никуда не движется. Но в то же время Урия Хип является темным двойником героя и самого автора, потому что они сами делают нечто подобное. Несчастный Дэвид Копперфилд, который работал на складе винных бутылок и потом пешком прошел путь от Лондона до Дувра, конечно, не какой-то прекрасный принц, который по рождению имеет права на все то, чем он обладает. Однако он считает себя таковым, и это делает его прекрасным и благородным героем. И Диккенс, чьи бабушка и дедушка по отцовской линии были экономкой и швейцаром в доме одного британского аристократа, занимает промежуточное положение между слугами и господами. Но для него необыкновенно важно, что он не слуга. Он другой, он достоин большего, тогда как Хип, тоже считающий, что он достоин большего, оказы­вается ужасным и зловещим персонажем. 

Может быть, все не так однозначно, потому что само имя этого героя отсылает нас к истории из Ветхого Завета, зная которую мы можем увидеть эту ситуа­цию в совершенно ином свете. Урия — это персонаж из Второй книги Царств, чья прекрасная жена привлекла внимание царя Давида. Он взял ее себе, а от Урии решил избавиться. Урия был одним из офицеров в его армии, и царь Давид повелел своим главнокомандующим поставить Урию в самую гущу битвы и отступить от него. Урия был убит, Давид получил еще одну жену, и все было бы хорошо, если бы Господь не покарал его за это дело, которое, как написано в Библии, было «злом в очах Господа». 

И вот мы видим это соперничество Урии и Давида из-за женщины, которое переносится в роман, где у нас есть Давид — а в XIX веке по-русски Дэвида Копперфилда звали именно Давидом, — ему противостоит Урия, они соперни­чают из-за Агнес, дочери мистера Уикфилда. Урия влюблен в нее с детства, Агнес влюблена в Дэвида, а Дэвид только к концу романа понимает, что эта женщина предназначена ему судьбой. Но естественно, он готов сделать все, чтобы она не досталась Урии. 

Этот библейский подтекст, который был совершенно очевиден читателям романа, потому что для них текст Библии был гораздо ближе, чем для нас сейчас, и они постоянно к нему обращались, привносит какое-то новое измерение в текст. Возможно, злодей не такой уж и злодей, а скорее жертва обстоятельств. Дэвид Копперфилд говорит о том, что, когда человека унижают всю его жизнь, он превращается в такое жуткое существо. 

Почему Диккенс вступается за угнетенных, но не может преодолеть собственные расовые предрассудки

Мы можем увидеть, что в произведениях Диккенса, и в частности в романе «Дэвид Копперфилд», очень много уровней смысла. Каждый может прочитать этот текст по-своему и сделать какие-то собственные выводы. 

В 2019 году вышел фильм режиссера Армандо Ианнуччи «История Дэвида Копперфилда», в котором главную роль сыграл актер индийского происхо­ждения Дев Патель, и многие другие роли также играют актеры азиатского происхождения или чернокожие исполнители. Этот шаг, конечно, очень необычен и нарушает наше сложившееся представление о том, как могут выглядеть герои Диккенса. Интересно подумать о том, как бы отнесся к этому сам писатель. 

Из современной перспективы многие взгляды Диккенса едва ли можно назвать иначе как расистскими. Ситуация обострилась в 1857 году, когда в Индии вспыхнуло восстание и ужасные вещи творились с обеих сторон  В 1857 году против британских колониальных властей в городе Мируте поднялось Сипай­ское народное восстание, которое считается первой войной за независимость в Индии. Причиной стала колониальная политика: повышение налогов, разорение ремеслен­ников из-за массового ввоза британских фабричных товаров, ограничение прав сипаев — колониальных войск, сформирован­ных из местного населения. В 1859 году восстание было подавлено, однако измене­ний оно добилось — манифестом, вышедшим в 1858 году, королева Виктория уравнивала индийцев с британскими подданными в правах.. Но, конечно, Диккенс видел только одну сторону этого конфликта, и он буквально призывал уничтожить эту расу, стереть ее с лица земли. В первую очередь такие радикальные высказывания встречаются именно в публицистике писателя, тогда как в его романах эта тема едва намечена. Но мы можем найти следы подобных взглядов и в тексте «Дэвида Копперфилда». 

В то же время в этом романе, как и в других своих произведениях, Диккенс очень активно расшатывает современные ему представления о норме. Напри­мер, в доме мисс Бетси живет мистер Дик — человек, которого все считают сумасшедшим, однако она считает его едва ли не гением, и Дик играет в романе очень важную положительную роль. Тем самым Диккенс ставит под сомнения наши сложившиеся представления о психической нормальности, о том, кто нормален, а кто безумен.

Другой очень важный в этом плане персонаж — это маленькая женщина мисс Моучер, которая оказывает косметические услуги самым разным людям и разносит сплетни. Когда герой видит ее впервые, она кажется ему невероятно вульгарной и какой-то не очень хорошей. Потом оказывается, что она человек прекрасного сердца, и мисс Моучер говорит ему примерно следующее: «Моло­дой человек, послушайте моего совета, не связывайте физические недостатки с моральными без веских оснований»  В оригинале: «Вы еще молоды, — продолжала она, покачивая головой. — Послушайтесь доброго совета, — хотя бы он исходил от коротышки ростом в три фута. Только тогда, мой друг, когда у вас есть веские основания, связывайте физические недостатки с моральными».. И эта мысль очень важна для Диккен­са, однако он мог развивать ее только в определенных пределах. 

Таким образом, Диккенс в своем творчестве показывает читателям человеч­ность, доброту и прекрасные качества самых разных людей, которых общество привыкло отвергать. Это и бедные, и даже преступники, это люди с какими-то физическими особенностями. Но перед расовым барьером писатель останав­ливается — для него немыслимо сделать шаг в этом направлении. Этот шаг в 2019 году делает режиссер Армандо Ианнуччи со своей командой, и это представляется очень важным.

P. S.

Я не читала Диккенса в детстве. Почему-то его не было у нас дома, и нигде он мне не попался. Я впервые познакомилась с творчеством писателя десять лет назад. Тогда как раз надвигался его 200-летний юбилей, а я работала в это время учителем английского языка в школе и подумала: «Как же так, непо­ря­док. Я учитель английского языка, приближается 200-летний юбилей одного из величайших английских писателей, а я не прочитала в своей жизни ни строч­ки. Нужно это дело исправить». 

Я стала исправлять очень активно и стремительно и прочитала романов десять за очень небольшой промежуток времени. Все они немножко слиплись в го­лове, но меня совершенно поразил этот автор, потому что откуда-то у меня были предубеждения против Диккенса. Во-первых, мне казалось, что мне уже поздно его читать — если в детстве не прочитал, то уже как-то не очень. И я думала, что это довольно скучно и очень сентиментально. 

Но в действительности все оказалось совершенно не так, и каких-то сентиментальных до тошноты страниц я обнаружила совсем немного. А все остальное было невероятно захватывающим, страстным, мощным, очень смешным, местами страшным, и Диккенс абсолютно меня покорил. Един­ственное — все мои педагогические соображения рухнули, потому что, конечно, потом мы читали адаптированного «Оливера Твиста» с учениками, но одно из главных достоинств прозы Диккенса — это необык­­новенно богатый, сочный английский язык, который никакая адаптация не может сохранить. И невозможно дать почувствовать этот вкус человеку, который только начинает изучать английский язык или пока не так уверенно себя чувствует. 

Но, несмотря на этот языковой барьер, мне кажется, все равно важно и нужно читать Диккенса, и недавний успех романа Донны Тартт «Щегол», очень диккенсовского и по стилю, и по той морали, которую мы можем из него извлечь, показывает, что Диккенс парадоксальным образом вновь становится современным, актуальным писателем. Особенно в наш век высоких техно­ло­гий, когда на кончиках пальцев нам доступен весь мир, доступен как очень яркая картинка в высочайшем разрешении, Диккенс, который открывает для нас не только визуальное, но тактильное и чувственное измерение мира, может быть особенно важным. И в эпоху пандемии, когда наши контакты ограничены и мы все стараемся держаться друг от друга подальше, особенно не хватает той тактильности, которую дает нам Диккенс, когда маленький Дэвид Копперфилд берет свою няню за указательный палец, и ее палец, бесконечно исколотый иголкой от шитья, похож на ощупь на маленькую карманную терочку для мускатных орехов.