Текст и иллюстрации Финский дизайн: как его понять и потрогать

Где познакомиться с финским дизайном, увидеть, как делают дырявые вазы и гнут фанеру, и узнать секрет, почему все это никогда не выйдет из моды

Автор Артем Дежурко

Когда мне предложили прочитать аудиолекцию о финском дизайне, я испугался: как можно рассказывать о нем и при этом не показывать? А он очень красивый, и на него беско­нечно любуешься. Например, мои университетские лекции о финском дизайне состоят в основном из демон­страции большого количества слайдов, а текстовое сопровождение картинок — это мои ахи и охи по поводу того, как же это красиво. 

Я стал думать, каким образом можно рассказать о финском дизайне, не пока­зывая его, — и придумал. Если я не могу показывать вам вещи и говорить: «Посмотрите, как чудесен этот изгиб!» — пусть это будет рассказ о моем личном опыте, о том, как я погрузился в финский дизайн. 

Итак, представьте, вы идете по улице, а перед вами — многоквартирный дом. Но этот дом похож на средневековый замок, причем не на настоящий, а скорее на сказочный, такой, что рисуют на иллюстрациях детских книг. Там все немного преувеличено: высоченные башни со шпилями и черепичные кровли, мрачные коты и совы, вырезанные на дубовых воротах. 

А теперь представьте, что он не один. Представьте, что вся улица в таких домах — и даже более того, что город по преимуществу состоит из таких зданий. Так выглядит центр Хельсинки: именно чтобы полюбоваться на этот удиви­тельный город, туда и едут туристы со всего мира.

Город вообще довольно молодой. Самые древние части Хельсинки — это время Александра I. Окрестности и ули­цы, названные именем этого импера­тора, выглядят как типичный русский провинциальный город, например Тверь. Сам старинный Хельсинки — это часть центра города. Раньше он был крохотным, а в самые первые годы ХХ века город внезапно увеличился в размере в несколь­ко раз, и в один момент в эпоху национального роман­тизма кварталы, непо­средственно примыкающие к центральным улицам, в первую очередь районы Эйра и Катаянокка, были застроены удивительными, сказочными, очень большими домами. Самым активным бюро, которое застраивало город в этот момент, было бюро Гезеллиуса, Линдгрена и Сааринена.

Элиэль Сааринен более известен, чем его товарищи: после того как Финляндия отделилась от России и стала независимым государством, он в 1920-х эмигри­ровал в Соединенные Штаты, а в 1930-х стал президентом художественного вуза Cranbrook Academy of Art недалеко от Детройта. В то время, когда он был президентом, из этого художественного вуза выпустились некоторые худож­ники, которые чуть позже, в середине ХХ века, станут самыми главными, известными и всеми любимыми американскими дизайнерами. А в середине ХХ века нет дизайна более важного и более интересного, чем американский, даже скандинавский в его тени. И Элиэль Сааринен, таким образом, крестный отец знаменитого великого американского дизайна того времени, так что в истории дизайна он известный человек.

Итак, поговорим о финском дизайне. Я опишу город Хельсинки как своего рода машину, позволяющую постичь финский дизайн. Она предлагает три способа. 

Первая опция: прогуляться по Эспла­наде. Это центральная улица Хельсинки, которая одним своим концом упирается в порт, а другим — в театр. По ней гуляют люди, на нее выходят фасадами магазины важнейших финских марок, которые производят посуду, мебель, одежду. Самых известных не очень много, и их легко перечислить: Artek, Arabia, Iittala, Marimekko Oyj. Iittala — это производитель стекла, Arabia — производитель керамики. Artek — это самый главный и известный произ­водитель мебели. Легендарная фабрика была основана в 1930-е годы архитек­тором Алваром Аалто, и он был ее хозяином и практически единственным дизайнером все то долгое время, пока руководил ей. А Аалто одинаково известен и как гениальный архитектор, и как гениаль­ный дизайнер предметов интерьера.

В Финляндии был еще один известный мебельный дизайнер, Илмари Тапио­ваара, и мне он особенно нравится. Он младше Аалто и начинал немного раньше середины 1940-х годов, но его первые очень известные проекты уже послевоенные. Он сотрудничал с фабрикой Asko, а сейчас те предметы, которые Тапиоваара спроектировал для Asko, также производит и Artek, и их можно найти в магазине на Эспла­наде. Были также Тапио Вирккала и Тимо Сарпанева. Они в основном сотрудничали с Iittala и делали художе­ственное стекло. Вот четыре основных имени. Есть много других, например это Ойва Тойкка, Кай Франк, Лиза Йоханссон-Папе — ключевые дизай­неры 1950-х годов. Об этом времени я буду говорить больше всего, потому что именно это десятилетие считается золотой эпохой финского дизайна. 

Прогуливаясь по Эспланаде, вы можете разглядывать те самые знаменитые предметы финского дизайна 1950-х годов, которые производятся до сих пор и с удовольствием покупаются.

И не только предметы. Экспозицию магазинов вообще делают очень талант­ливые современные дизайнеры. Напри­мер, когда я последний раз был в Хельсинки в магазине Iittala, посреди магазина стояла громадная дубовая колода с обугленным отверстием внутри, в которую можно было загля­нуть. Стекольщики задували стекло в эту колоду, и получившаяся ваза приобретала форму полости. Поэтому полость и была обугленной — стекло было горячим. Эта колода использо­валась для изготовления савойских ваз, названных по име­ни ресторана Savoy Алвара Аалто. Алвар Аалто был дизайнером интерьера и самих ваз. Они были спроектированы для другого производителя, но Iittala потом поглотила его и теперь до сих пор по лицензии производит эти вазы.

А Savoy находится на той же Эспланаде. Это один из немногих полностью сохранившихся интерьеров Аалто, где есть всё то, за что этого архитектора любят. Там потолок из березовой фанеры, там много тех интерьерных приемов, которые очень нравились Аалто: дере­вянные рейки, по которым ползут вьющиеся растения, кирпичная кладка, которая не то чтобы совсем обнажена, но побелена так, что сквозь побелку проступают контуры кирпичей. Там деревянная некрашеная лакиро­ванная мебель; если березовую поверх­ность покрыть лаком, то примерно через полве­ка она начнет выглядеть по-другому: лак потемнеет, станет полупро­зрачным и начнет светиться. Если направить на него яркий свет, он приобретет медовый оттенок. Ресторан занимает верхние этажи большого здания, и, когда светит вечернее солнце, прямые горизон­тальные солнечные лучи, сами по себе теплые, подсвечивают этот чудесный березовый интерьер изнутри, и он заго­рается, как фонарик. Там просто прекрасно. В общем, если однажды вы захо­тите узнать, что такое Алвар Аалто, и войти в его мир, ресторан Savoy — это лучший портал.

Но можно воспользоваться и другим порта­лом. Это дом самого Алвара Аалто, который он сам построил для себя в середине 1930-х годов и который теперь стал музеем. Дом находится вдали от центра Хельсинки, но из цен­тра туда удобно доехать на трамвае. Например, в доме есть детали, которые сразу ассоциативно связываются с дачей. Вокруг дома растет земляника, а еще он спланирован так, что второй этаж чуть побольше по площади, чем нижний, и образуются свесы. Софиты, нижняя поверхность этих свесов, подшиты гофрированным асбесто­цемен­том — тем материалом, который советские колхозники называли шифером. Раньше в поздне­советской и ранней постсоветской деревне им был крыт каждый дом, а сейчас его стесня­ются использовать: материал считается непрестижным, так что в основном его можно встретить на дровяных сараях, курятниках и сортирах. А вот у Аалто он в его собственном доме.

1 / 6

Дом-музей Алвара Аалто. Хельсинки, 2016 год© Ninara / CC BY 2.0

2 / 6

Интерьер дома-музея Алвара Аалто. Хельсинки, 2020 год© Ninara / CC BY 2.0

3 / 6

Интерьер дома-музея Алвара Аалто. Хельсинки, 2020 год© Ninara / CC BY 2.0

4 / 6

Интерьер дома-музея Алвара Аалто. Хельсинки, 2020 год© Ninara / CC BY 2.0

5 / 6

Интерьер дома-музея Алвара Аалто. Хельсинки, 2020 год© Ninara / CC BY 2.0

6 / 6

Интерьер дома-музея Алвара Аалто. Хельсинки, 2020 год© Ninara / CC BY 2.0

Однажды я работал в библиотеке и нашел там довольно редкую книжку. В 1961 году в Москве в ГМИИ имени Пушкина была выставка финской, как это тогда называли, художественной промышленности, а сейчас бы мы сказали — дизайна. Ее куратором был дизайнер Илмари Тапиоваара. Я читал каталог, который выпустили к выставке, и кураторский текст, разумеется, написал сам Тапио­ваара, а кто-то перевел его на русский. В нем он отлично пишет о том, что такое финский дизайн и в чем его суть. Я не помню слова наизусть, но Тапиоваара писал, что они нация хуторян, что у них не очень большая, но довольно просторная страна. Представьте себе: живет человек в своем доме. Перед ним — озеро, позади — лес. Ближайшее жилье далеко, а большую часть предметов, которые его окружают, он сделал своими руками. Это и есть финский дизайн. Правда, до некоторой степени то, о чем он пишет, можно отнести не только к финскому дизайну, а к северному дизайну в принципе. 

Как я говорил, 1950-е годы — это время, когда самое интересное в сфере дизайна творилось в Соединенных Штатах. Но сами американцы, например, обожали скандинавский дизайн, и его любили все не только в Америке, но и в Европе. А финский дизайн воспринимался как часть скандинав­ского, и на то есть много важных причин, в частности исторические.

Финляндия испокон веков была частью Шведского королевства и только в начале XIX века отошла к России. В Финляндии до сих пор живет очень много шведов, а шведский — это второй государственный язык, и на нем дубли­ру­ются дорожные указатели. Финлян­дия всегда ощущала себя частью большого скандинавского мира, до сих пор очень близка к Швеции и тесно связана с ней.

Так обстоят дела с культурой в общем, но есть более узкая тема — прикладное искусство, мир художественной промышленности, мир дизайна. Здесь тоже все очень интересно, потому что феномен под названием скандинавский дизайн обладает некоторым очевидным единством благодаря в первую очередь боль­шим художественно-промышлен­ным международным выставкам. Они почти каждый год проходили в разных скандинавских странах, но чаще всего в Швеции, в Стокгольме.

Выставки были международными, но на них приглашали только северные страны, точнее страны Балтийского региона. В конце XIX века таких стран было всего три: Швеция, которая в это время включала в себя Норвегию, Дания и Россия, в составе которой была и недавно отобранная у Швеции Финляндия, и Прибалтика. 

Поэтому мне кажется, что в начале ХХ века не просто северный сканди­навский дизайн эпохи национального романтизма сильно повлиял на дизайн русский — об этом известно и об этом много пишут, — но, возможно, чуть раньше, в конце XIX века, искусство Абрамцевского кружка довольно сильно повлия­ло на прикладное искусство Скандинавии. Это вообще интересная тема для исследования.

В ХХ веке между уже независимыми государствами Балтийского региона был очень сильный культурный обмен. Например, мебель той же самой фабрики Artek, которую основал Аалто, экспортировалась в Швецию. А ведь Алвар Аалто знаменит тем, что в 1930-е годы, когда все самые известные архитекторы и дизайнеры-модер­нисты считали, что дерево — это фу, что мир будущего будет состоять из бето­на, стекла и стали, в крайнем случае — из алюминия, говорил, мол, погодите-погодите: дерево — это тоже хорошо.

Как хозяин мебельной фирмы, он систе­­­­матически проектировал и производил именно деревянную, но сделанную по принципиально новой технологии мебель. Он не изобрел эту технологию, но совершенствовал ее. В просторечии она называется гнутая фанера: берется стопка смазанных клеем листов, их прижи­мают друг к другу и одновременно изгибают. Когда клей засыхает, получается изогнутый фанерный лист, кото­рый уже не разогнешь: он зафиксировался в своем изгибе.

Технологию он почерпнул у эстонцев, а сами эстонские архитекторы в 1930-е годы ездили к знаменитому Алвару Аалто на стажировку. Так что к середине ХХ века страны северного Балтийского региона уже многое объеди­няло именно в культурном смысле, объединяло давно. Например, культ рукоделия — они чрезвычайно ценили и любили как раз возможность делать красивые вещи своими руками. Было очень большое уважение к ремеслу, к ручному труду, большое уважение к традиции. Мебель, которую они делали, очень часто восходит к вековым типам крестьянской мебели, но при этом выглядит совершенно по-модернистски.

То, о чем я сейчас говорю, в целом относится к дизайнерам середины ХХ века во всем северном регионе и в равной степени к финнам. Они вполне совре­менны, они открыты всему новому, но не закрыты от прошлого. Радикальный, классический модернизм революционен, он отметает прошлое, он зачерки­вает его. А северный, скандинавский модернизм, как губка, впитывает в себя весь опыт прошлого и преобразует его. Именно поэтому в послевоенные годы, когда в целом стало ясно, что возврата к прошлому нет — ведь даже в Совет­ском Союзе к концу 1950-х годов перестали строить дома с колоннами и капи­телями, — из двух вариантов модернизма многие отдавали предпочтение поэтичному, мягкому, кирпично-деревянному, с латунными вставками, модернизму скандинавских стран. Вторым вариантом был модернизм железо­бетонный, как любили строить в Штатах, во Франции и более-менее во всем мире.

На общем фоне этого традиционного деревянно-ремесленного сканди­навского дизайна интерьера финский дизайн выделяется тем, что в нем нет-нет да и про­глянет эта хитроватая физиономия рукастого хуторянина, несмотря на то что они делали очень изысканные, прекрасные и, даже хочется сказать, культурные вещи.

Например, в 1950-е годы дебютировал Тимо Сарпанева, очень известный дизай­­нер стеклянных ваз. Его самые ранние вазы больше всего напоминают скульптуры — даже не очень понятно, с какой стороны в них вставляется цветок, а в некоторых из них есть сквозные дыры. Он рассказывал, как пришел к мысли делать эти сквозные дыры: когда он был маленьким, он любил взять голыми пальцами ледышку — а в северной стране снега и льда много — и сжи­мать до тех пор, пока не протаивала сквозная дырочка. Затем эту пластическую находку он воплотил в стекле.

Сарпанева, кстати, гордился своим происхождением. Его предки по одной линии были кузнецы, а по другой — ткачи, так что он считал свое занятие дизайном наследственным делом, в сущности не отделяя дизайн от реме­сла. Он много времени проводил в мастерских стеклодувов, работал с ними рука об руку. Думаю, что наверняка он и сам время от времени брал в руки трубку и дул в нее.

Об этом я знаю потому, что был на его выставке. Южнее Эспланады находится район Эйра. Если пройти вглубь этого района, то там находится Музей дизай­на. Это не очень большое здание: там есть маленькая постоянная экспозиция и большое пространство, которое используется для грандиозных и очень классных временных выставок.

Я был в Хельсинки всего три раза, и два раза мне посчастливилось попасть на большие ретроспективы. В одном случае — Илмара Тапиоваара, а в дру­гом случае — Тимо Сарпанева. Поскольку Сарпанева больше работал со стеклом, половина выставки была даже не про форму его ваз, не про дизайн, а про тех­нологию. Например, целая стена была увешана расколотыми на части дубо­выми колодами, куда стеклодувы выдували вазы по его проекту, и подроб­ные экспликации описывали, как именно эти вазы выдували. Было много видео, на которых показывали работу стеклодувов.

На выставке Илмари Тапиоваара, которую я посетил раньше, тоже были видео, и мне запомнилось одно. Самый знаменитый предмет Тапиоваара — это стул с подлокотниками для студенче­ского общежития Domus, который он спроек­ти­ровал в 1946 году. Его изготовление — это довольно сложная технология. Используется не гнутая фанера, а прессованная — там не одинарная, а двойная кривизна. С точки зрения технологии по сравне­нию с мебелью Алвара Аалто это шаг вперед, и это очень передовая вещь для своего времени.

На видео показывали, как делают этот стул, и это было прекрасно. Стоит невозмутимый рабочий в белом халате, рядом с ним — жестяное ведро. Он окунает в ведро кисточку и медлен­но, но при этом необъяснимо быстро смазывает стопку фанерных листов, затем складывает их под пресс. Он делает это как-то просто, по-домаш­нему, с таким видом, как, мне кажется, рыбак должен делать что-то давно привычное — конопатить лодку или чинить сеть. Тут и вспоминаешь, что писал автор этого стула, Илмари Тапиоваара, в ката­логе Московской выставки.

Тапиоваара еще близок и интересен мне тем, что имеет некоторую связь с нашей страной. Он приезжал в 1961 году, потому что в Пушкинском музее прохо­дила выставка, которую он курировал, и, конечно, он должен был быть там. А заодно он заехал на Воробьевы горы, на строительную площадку Дворца пионеров. Это архитектурный шедевр, и команда молодых архитек­торов, которая его построила, сразу просла­вилась благодаря этому проекту. Один из этих архитекторов, Феликс Новиков, был там специалистом по обору­дова­нию интерьеров и рассказал мне некоторые подробности того, как в интерь­ерах Дворца пионеров появилась мебель. В основном она была импортной, преимущественно финской. Многие предме­ты сделала фирма Asko, причем некоторые из них были специально модифи­цированы — это была не серийная продукция, а немного измененная под конкретный проект, под московский Дворец пионеров.

Тапиоваара, который был не только куратором выставки, но и представи­телем фирмы Asko, совместил приятное с полезным и сам осмотрел стройпло­щадку здания, для которого фабрика должна была совершить крупную поставку. До некоторой степени его тоже можно считать автором интерь­еров Дворца пионеров. Те са­мые стулья Domus стояли в некоторых залах и кабинетах, и, поскольку эта модель вписана в историю финского, да и мирового дизайна золотыми буквами, я очень бы хотел знать, куда они делись.

Район вокруг Музея дизайна почему-то называется по-английски — Design District  Design District (англ.) — Дизайнерский район.. Это связано с тем, что государственная власть в Финляндии и муни­ципальная власть в Хельсинки вообще воспринимают широко известный в мире и популярный финский дизайн как средство привлечения туристов. В какой-то момент они решили, что часть Эйры и других прилегающих районов станут территорией, где будут открываться концептуальные кафе, магазины интересных молодых марок. Там действительно есть некоторые магазины хороших марок одежды, например малозаметный, но очень важный магазин Vuokko.

Недалеко от Музея дизайна есть другой секонд-хенд, интерьерный. Он зани­мает бó‎льшее пространство: это огромный железобетонный подвал с малень­ким неприметным входом с улицы. Называется этот магазин Fasaani, или «Фазан», и чего там только нет: бесконечные стеллажи со знаме­нитым финским стеклом, бокалы, стаканы, груды серебряных вилок и ложек, целые залы с мебелью 1950–60-х годов. И еще там повышен­ная концентрация японских туристок в широкополых шляпах. Можно встретить американских коллекцио­неров, которые закупают все оптом. Там есть вещи на любой вкус и, главное, на любой кошелек. Даже если денег у вас не очень много, вы всегда можете откопать какую-нибудь чудесную вилку эпохи национального романтизма из серебра.

При желании можно закупиться изрядным количеством того же самого дизайна: стульев, тумбочек и журналь­ных столиков, которые находятся рядом в постоянной экспозиции Музея дизайна.

Вот таким образом можно постигать в Хельсинки финский дизайн: либо как буржуазный потребитель пройтись по Эспланаде, либо как богемный — порыскать по подвалам магазина Fasaani. На самом деле там есть и другие, не столько антикварные, но и винтажные интерьерные мага­зины, но Fasaani — самый известный и самый крупный. А можно постигать как академический человек, пойти в музей, осмотреть выставку и купить ее каталог. Вот три варианта на выбор, которые предоставляет Хельсинки.

Стоит рассказать и о других местах, которые тоже связаны с дизайном, но гео­графически находятся не в Хель­синки, а рядом с ним. Например, Тапиола — когда-то отдельный малень­кий город неподалеку от Хельсинки, а сейчас он приписан к городу Эспоо. Туда надо ехать, потому что Тапиола и находя­щийся рядом район Отаниеми, который отделен от Хельсинки неболь­шим морским заливом, — это места повышенной концентрации модернист­ской архитектуры 1950–60-х го­дов, заповедник времени. Все это стоит в окружении прекрасно пахнущих сосен.

Там есть Музей современного искусства Эспоо. В названии — Эспоо, но нахо­дится музей в Тапиоле. У него хорошая экспозиция, но самый главный экспо­нат — снаружи, во дворе. Это Futuro — знаменитый пластмассовый дом, тоже построен­ный в 1960-е. Это реальный жилой дачный домик, но он выгля­дит как круглая летающая тарелка, и он настолько компактный и легкий, что, в принципе, его можно перевозить с места на место, не разбирая на части, если есть очень крупное средство транспорта. Но можно разобрать и собрать — частей не очень много. Это передвигающаяся жилая капсула.

Домик спроектировал архитектор Матти Сууронен. Сууронен не дизайнер, но поскольку этот маленький пласт­массовый дом серийно производится, его можно считать и произведением дизайна. 1960-е годы — это эпоха пластмас­сового бума, эпоха, когда во многих странах изобретали всё новые и новые предметы, новые формы вещей, новые способы взаимодействия с вещами. И как правило, все было завязано на новых технологиях и новых синтетических материалах.

В эпоху нового авангарда, в самом конце 1960-х и начале 1970-х, дизайнеры очень многих стран мира придумали изрядное количество удивительных, прорывных вещей. В этой маленькой революции финны принимали заметное участие. В то время на авансцену мирового дизайна выходит новое поколение финнов, таких как Антти Нурмесниеми, муж Вуокко Нурмесниеми, основа­тельницы марки одежды Vuokko, или Ирьё Куккапуро, или Ээро Аарнио, самый известный из них, автор разных типов пластмассовой мебели.

1 / 3

Ээро Аарнио. Стул. 1960–70-е годы© Bukowski Auktioner AB

2 / 3

Ирьё Куккапуро. Кресло «Карусель». 1965 год© Designmuseo, Helsinki

3 / 3

Алвар Аалто. Табурет Stool 60. 1933 год© Alvar Aalto -säätiö

Ирьё Куккапуро известен тем, что придумал странное, но очень эффектное кресло с пластиковой основой под названием «Карусель» (Karuselli). Оно считается едва ли не самым удобным креслом за всю историю человечества или одним из самых удобных. Но вот в чем суть: притом что это якобы самое удобное кресло, какое только можно найти в Финляндии, я не слышал, чтобы оно часто встречалось в финских домах. А вот, например, знаменитый круглый табурет — обычно он на трех ногах, но бывает и на четырех — 60-й модели (Stool 60) фабрики Artek, который в 1930-е годы спроектировал Алвар Аалто, как мне рассказывали, встреча­ется чуть ли не в каждом втором финском доме и во многих шведских домах — даже чаще, чем скопированная с него табуретка из «Икеи» в московских.