Расшифровка Как Нижегородская земля стала центром раскола

Какую роль сыграли нижегородцы в церковных реформах XVII века и чем прославились местные старообрядцы

Автор Даниил Семикопов

Смутное время привело к ряду последствий, в том числе к изменениям, кото­рые стали происходить внутри Русской православной церкви. Созрела необхо­димость определен­ных реформ, определенного обновления — и в обще­стве, и в Церкви. И эти события привели к расколу.

В церковном каноническом праве есть ересь, а есть раскол. Ересь — это укло­нение от догма­тического учения, от неких вероучительных норм. Вот я, напри­мер, не считаю, что Бог — это Троица, — значит, я еретик; или я не признаю божественность Иисуса Христа — я еретик. А раскол — это когда вероучение одно и то же, но в отноше­нии церковного устройства возникают разногласия, которые приводят к расколу церковного института. 

Эти разногласия были связаны с проводи­мыми патриархом Никоном рефор­мами. Реформы эти начались в 1653 году и, в общем-то, были обрядовыми: креститься не двумя пальцами, а тремя; служить не на семи просфорах, а на пяти; крестным ходом ходить против солнца, а не по солнцу; и еще ряд каких-то для современного человека совсем мелочей. Раскольников иногда изображают как упертых изуверов, которые настолько верили в магичность всех этих формул, обрядов, что любое отклонение от них они не признавали — вплоть до того, что себя сжигали и топили. 

На самом деле все сложнее — хотя бы потому, что раскол начинается как раз среди тех, кто выступал за обновление Церкви. Самое интересное — что они все так или иначе причастны к Нижнему Новгороду. Аввакум родился в селе Григорово Нижего­родской области, патриарх Никон — мордовский крестьянин из деревни Вельдеманово, а Иван Неронов долгое время служил в Нижнем Новгороде священником. То есть основные действующие лица с обеих сто­рон — это люди из одной среды. В Лысково Нижегородской области служил, будучи священником, Никон. У него от какой-то эпидемии все дети умерли, и они с женой догово­рились и пошли по монастырям. В том же Лысково служил Иван Неронов. То есть это люди, которые буквально ходили по одной улице, жили в одном месте, в одной атмосфере.

Более того, они первоначально следовали одному и тому же идеалу. И Аввакум, и Неронов выступали за реформы. Они выступали за определенные изменения в богослужении. Например, Иван Неронов первым стал читать проповеди. Сейчас само собой разумеется, что священник читает проповедь. А в средне­ве­ковой Руси священ­ники проповеди не читали. Митрополит или епископ мог читать проповедь, но приходской священник — нет, это не входило в его обя­занности. Более того, когда Иван Неронов стал читать проповеди, дошло до того, что его стали бить — настолько это было непривычно.

Можно вспомнить того же Аввакума, который стал полностью служить службы. Ведь в результате реформ многогласие заменили единогласием. Многогласие — это когда служба служится и каждый исполняет свою партию: дьякон, священник, хор, чтец. И они должны все проговорить. И если они все это делают одновременно, то, с одной стороны, вносится определенная бессмыс­лица, но с другой стороны — вроде как все проговорили и все положенное отчитали. Решили это заменить единогласием — когда все делается поочередно. Но тогда служба растягива­ется. И у Аввакума просто были случаи, когда благодарные прихожане пыта­лись его убить за то, что он пытается заставить их по несколько часов стоять в церкви. Это действительно в аграрном ритме Руси было затруднительно. 

Будущие старообрядцы — а тогда это были, можно сказать, обновленцы — выступали за усиление роли Церкви в жизни человека, за то, чтобы каждый православный искренне выполнял не только обряды, но и все те заповеди, которые были даны. У Аввакума ведь было довольно сложное детство: мы знаем из рассказа самого Аввакума, что его отец выпивал. И, видимо, это наложило отпечаток, потому что сам Аввакум был трезвенник и он был очень требователен и к жене, и к детям. Они вели постническое житие, очень строгое, все очень по уставу. Желание жить строго, по уставу, осмысленно, отдавать все лучшее Богу. 

Что преследовала реформа патриарха Никона? Это стремление превратить русское православие во вселенскую силу. Реформа следовала греческим образцам. Почему это вызвало такую реакцию? Возможно, потому, что греки воспринимались как своего рода еретики — они уже сколько-то веков под турками, они предали православную веру, а мы все-таки Москва — третий Рим, мы отстаиваем православие. Тем более что в Смутное время латиняне тоже себя показали с самой нехорошей стороны. Мы хранители истинного правосла­вия. И вдруг говорят: а у вас православие не совсем правильное, надо немножко его реформировать по другим образцам. Зачем это было нужно патриарху Никону? Это прежде всего было нужно царю Алексею Михайловичу ввиду грядущего присоеди­нения украинских земель — там обрядность была новогре­ческая — и ввиду того, чтобы сделать русское православие такой мировой силой. 

Это ситуация, в которой каждый был по-своему прав. Когда проводились реформы Никона, говорили, что у нас неправильный устав, искажение, а надо ориентироваться на греков. А на самом деле как раз русский устав более соответ­ствовал древнегре­ческому уставу. Греки сильнее изменились во многих малозначительных обрядовых деталях, чем русская традиция: она была более инертной. То есть у нас был на самом деле более правильный, если брать древность за образцы, устав. Но его поменяли. 

В результате происходит раскол, который окончательно оформится в 1666 го­ду, когда после Московских соборов будет снят Никон, а раскольники отлу­чены. Именно тогда начнется бегство раскольников, прежде всего в Нижего­род­скую землю. Их будут пресле­довать. Преследование раскола шло волнами: наиболее активные были при царевне Софье, потом при Петре произошли знаменитые Питиримовы гонения в Нижегородской области  Имеются в виду гонения на старообрядцев, которые проводил нижегородский архиепископ Питирим., потом были очень мощные гоне­ния при Николае I. Закончилось это все декретом о веро­тер­пимости, и в 1906 году ограничения были сняты. 

Но до 1906 года Нижегородская земля была оплотом старообрядцев: они бежали сюда — и отсюда уже растекались по всей России, шли на восток, в Сибирь, шли на север, кто-то — на юг. Пьер Паскаль, французский славист, который написал очень автори­тетную монографию, посвященную прото­попу Аввакуму, называет Нижегород­скую землю «старообрядческой Фиваидой»  Фиваида — старинное название области в Верхнем Египте, которое появляется в сказаниях о первых христианских отшельниках.. Тут было множество монастырей, скитов, тут находили прибежище все старо­обрядческие толки: поповцы, беспоповцы. Поповцы — это те, кто признавал духовенство. Проблема в том, что единственного старообрядческого епископа Павла Коломенского уморили при патриархе Никоне — и у старообрядцев не было епископов. Соответственно, они не могли рукоположить священника, а нет священника — нет литургии, нет причастия, нет отпевания, нет венчания, то есть нет значимых для любого православного человека таинств. Поповцы переманивали священников, перемиропомазывали их. А у беспоповцев была более радикальная доктрина: всё, пришел Антихрист, дух Антихристов теперь разлит во вселенной, благодать отнята, и поэтому мы все должны становиться мучениками. Именно беспо­повцы породили такие явления, как самосожжение, самоутопление — в 1666 году как раз впервые зарегистрированы массовые самосожжения старообрядцев. 

История раскола очень связана с Нижним Новгородом, здесь образуются самые известные старообрядческие скиты. Самые, наверное, известные — это скиты, основанные Софонтием: был такой монах, который бежал с Соловков и стал лидером керженского старообрядчества — по реке Керженец, это дремучие труднодоступные места, там было множество скитов. Софон­тий был старо­обрядческим дьяконом, а в священники его рукополагал новопра­вославный епископ. И поэтому был собор старообрядцев, они его миропомазали, он стал старообрядческим священником, который уже осуществлял необходимые обряды для этих бежавших диссидентов, скрывавшихся в лесах. 

Еще ряд скитов на Нижегородской земле тоже были основаны соловецкими бежен­цами. Соловецкий монастырь не согласился с новыми реформами, войска его осаждали. Участь большинства монахов была печальна, но некото­рые бежали. Например, был такой известный Шарпанский скит — он тоже связан с теми, кто бежал из Соловецкого монастыря, там произошла особая история с Казанской иконой Божией Матери, которая ими предводительство­вала и стала главной чудотворной иконой этого скита. Был Оленёвский скит, который, кстати, осно­вали еще в XV веке ученики Макария Унженского, которые бежали после того, как казанский хан разгромил Макарьевский монастырь. Они увидели чудесное явление оленя — и на этом месте основали скит, а старообрядцы его возродили. 

Необходимо сказать несколько слов о XVIII веке, прежде всего о личности архиепископа Нижегородского Питирима. Это очень показательно в истории государственной политики по отношению к старообрядцам. Питирим сам был выходец из старообрядцев, но он принял новый обряд, вернулся в православ­ную церковь. Он сделал успешную церковную карьеру и был на хорошем счету у императора Петра I, который, как известно, всегда выступал за самые жест­кие меры во внутренней политике, в том числе религиозной. И вот Питирим устраи­вает гонения на старообряд­цев. Он разоряет большинство скитов, созданных беженцами. Известно его дело со старообрядческим дьяконом Александром: они сначала были в переписке и полемике, но результатом этой полемики было то, что Александра сожгли. Здесь мы имеем дело, можно сказать, с инквизи­цией. Многие возражают против применения этого термина по отношению к право­славию, но я думаю, что его можно с оговорками применить. 

Есть старообрядческий апокриф, рассказы­вающий, что Питирим — это такой языческий император, а имя Питирим происходит от слова «пятерим», потому что он «пятертвовал» старообрядцев, которых ловил. Говорил: отрекись от веры в Господа Иисуса Христа. И когда те не отрекались, у них сначала ногу отрезал, потом руку, потом другую ногу, руку, в конце концов — голову. Вот такая народная память о Пити­риме — для старообрядцев это само воплощение Антихриста. 

В то же время, если мы анализируем его деятельность, в ней много того, что можно и приветствовать: он был, безусловно, просветителем, основал Нижего­родскую духовную семинарию. Это человек, который выступал с позиции петровского просвещения, был соратником знаменитого Феофана Прокопо­вича. В его облике мы видим всю противоречивость этой политики эпохи Петра. 

До этого даже на Нижегородской земле были многочисленные случаи, когда духовенство на местах закрывало глаза на тех, кто служил по старому обряду. Они не хотели идти на конфронтацию. И были случаи перехода старообрядцев в православие, но их дости­гали путем некого компромисса. А Питирим отме­нил любой компромисс. И раскол стал необратимым во многом из-за политики Питирима и вообще политики, которая велась при императоре Петре I и Анне Иоанновне. При Екатерине II политика была ослаблена, и ряд скитов начинают возрождаться. Это было экономически выгодно, Екатерина II это понимала. Когда она была в Городце, ей вынесли знаменитый городецкий пряник. А кто его нес? Старо­обрядческий купец Прянишников. Пряниш­никовы — одна из самых известных городецких староверческих фамилий. 

Старообрядчество процветает до эпохи Николая I. Вот тут мы как раз пере­ходим к Павлу Ивановичу Мельникову, о котором необходимо сказать довольно подробно. Это очень важная фигура в истории и русского, и нижегородского старообрядчества. Мельников популяризи­ровал старооб­рядцев. Можно сказать, что был писатель Андрей Печерский и был чиновник Павел Иванович Мельников, а в результате из этих двух людей получился один — Мельников-Печерский. 

Чиновник Мельников староверов гнал, был довольно жестоким их преследо­вателем. Он тоже вошел в староверческие апокрифы. Он был тем, например, кто разгромил Шарпанский скит и изъял оттуда чудотворную икону Казанской Божией Матери. Это вызвало шок: он вырвал сердце у старо­обрядцев. Более того, в записке 1854 года он в конце предлагает меры к тому, как искоренить старую веру, и говорит, что надо старших сыновей у старо­веров забирать в рекруты, что у них надо отнимать детей. То есть он предла­гает устраивать какой-то геноцид. 

А с другой стороны, в своих романах (самые известные — это «В лесах» и «На горах») он описывает староверов так, что их образ до сих пор живет, до сих пор популярен. Более того, например, известная легенда о Китеже становится популярной именно благодаря Мельникову-Печерскому. Ясно, что среди старообрядцев этот апокриф XVIII века ходил, но массовый читатель его не знал. А сейчас Китеж — это просто феномен современной культуры. Многие поэты и писатели посещали места, связанные с Китежской легендой, — все это именно благодаря Мельникову. 

Легенда о Китеже отражает само миро­воззрение староверческой среды. Сейчас понятно, что эта легенда формировалась в XVIII веке, в основном среди беспо­повцев или беглопоповцев. Существует несколько источников. Окончательно она сформиро­валась к концу XVIII века. Но что самое интересное, в советское время она уже воспринималась как общеправославная легенда, а в нашу эпоху озеро Светлояр стало таким местом экуменизма. 

Эта легенда повествует о том, что на Ниже­городской земле был некий град Китеж в керженских лесах. Во время нашествия Батыя его оборонял Георгий Всеволодович — последний князь Киевской Руси. Причем в этой повести он гибнет в бою. Батый подходит к Китежу благодаря какому-то предателю, который указывает тайную тропу. Город опускается под воду, и ныне он находится под водой, и только правед­ники могут найти туда дорогу. 

О чем эта легенда на самом деле? Ясно, что Георгия Всеволодовича там не было. Ясно, что наивно искать Китеж, хотя в 1960-е годы эхолотами исследовали дно озера. Доказывать или опровергать легенду при помощи эхолотов — дело бесполезное. Это легенда о некой сокровенной Руси, которая была, но ушла — и теперь доступна только праведным. Это как раз мировоззре­ние старообрядцев: святая Русь исчезла. 

Сейчас Китеж — это просто феномен совре­менной культуры. Многие поэты и писатели посещали места, связанные с Китежской легендой, — все это именно благодаря Мельникову. 

Мельников дает картину жизни старооб­рядцев. Картину довольно достовер­ную: все герои, которых он выводит в своих романах, имели прообразы. По этим романам действи­тельно можно изучать жизнь староверов. Мельников ее знал довольно глубоко. Хотя сам, кстати, по своим взглядам не был особо верующим. Есть сведения, что он вообще был нигилистом. Из всей его жизни следует, что это был человек, вряд ли придержи­вавшийся какой-то православ­ной миссионер­ской позиции. Он просто как чиновник гнал старообрядцев — не потому, что имел что-то против, а просто был такой курс: надо преследовать старообрядцев. Кстати, когда при Александре II курс этот был смягчен, Мель­ни­ков сразу перестал преследовать старообрядцев, наоборот, даже их поддер­живал. Когда Николай Александрович — старший сын Александра II, которого все прочили в наследники, — посещал Нижний Новгород, он был на Нижего­род­ской ярмарке и ездил с Мельниковым-Печерским в старообрядческие скиты. Там его даже признали за царя, потому что Николай Александрович, например, крестился двумя перстами. 

Мельников-Печерский мучился всю свою жизнь — совесть у него все-таки была. Когда он заканчивал роман «На горах», то уже фактически умирал. И последняя сцена в романе — это как один питерский чинов­ник приезжает в Шарпанский скит и похищает икону. То есть Мельников-Печерский описы­вал себя. Эта сцена, которую он уже в каком-то бреду диктовал своей жене, его, видимо, более всего мучила. 

Правда, в «Нижегородских ведомостях» уже в 1898 году было такое забавное интервью с кучером Василием, который сопровождал Мельникова-Печерского в этой поездке в Шарпанский скит. Эту историю любили послушать — видимо, Василия угощали. Он говорил, что мы зашли, забрали эту Казанскую икону и потом с барином поехали. И вот где-то на ночлеге к нему приходит делегация старообрядцев и говорит: ты его убей — мы тебе пять тысяч рублей дадим. Василий не соглашается. Ему говорят: у нас есть копия иконы, мы тебе дадим, ты ее подмени — мы тебе тысячу рублей дадим. Но на этом кучер Василий всегда заканчивал свой рассказ, и мы так и не знаем, подменил он ту икону или не подменил. Но говорят, что после этой поездки в Шарпанский скит гулял он долго.

Старообрядчество стало одной из экономи­ческих основ Нижегородской области. На той же Макарьевской ярмарке, которая в 1817 году переезжает в Нижний Новгород, очень значительную роль играли старо­обрядцы. Возь­мите, например, знаменитую выставку 1896 года — это крупнейшая торгово-промышленная выставка, сравнимая с Парижской, ее посещал царь Николай II (первый город, который он посещает после коронации, — это Нижний Новго­род, промышленная выставка). Ее организовы­вали купцы-старообрядцы: Блиновы, Николай Бугров. Бугров, наверное, один из самых знаменитых купцов, который не только организовал выставку, но и строил многочисленные странно­приимные дома, больницы. Он известен благодаря творчеству Алексея Максимовича Горького: у него есть очерк «Бугров». До сих пор в Нижнем Новгороде есть Бугровское кладбище, на котором стоит единственная старо­верческая церковь — церковь Белокриниц­кого согласия, Успенский храм. Правда, могила Бугрова не сохранилась, она была утеряна в советские годы, но память об этом человеке живет. 

Это отдельный феномен — старообрядческое купечество, в том числе нижего­родское. Некоторые историки объясняют этот феномен тем, что у старо­обряд­цев была взаимовыручка. Если, например купец разорялся или испытывал трудности, он мог найти поддержку у своих собратьев, и эта своеобразная экономическая этика приво­дила к тому, что ряд старообрядческих родов процветали. Самый известный после Николая Бугрова нижегородский купец — это Дмитрий Сироткин. Это основатель судо­строительной компании. Кстати, судострои­тельный завод, который им построен, до сих пор функционирует. Он построил баржу «Марфа Посадница» — 10 тысяч тонн водо­измещения, какие-то совершенно сумасшед­шие цифры. Сироткин был градоправителем Нижнего Новго­рода с 1913 года и до револю­ции. Его особняк — это ныне Нижегородский государственный художественный музей. Сироткин пережил 1917 год, но потом был вынужден эмигрировать в Югославию. В Белграде он тоже основал паро­ходную компанию, и он один из тех, кто развивал югославский торговый флот. 

Благодаря купцам-старообрядцам, в том числе нижегородским, до нас дошли многие рукописи и древние иконы. Именно они занимались коллекциони­ро­ванием и сохра­нением и рукописей, и древних книг, и икон. И сейчас многие музеи им обязаны: суще­ствуют целые фонды в той же Российской государ­ствен­ной библиотеке, которые являются, собственно, наследием этих старообрядческих фамилий.  

Проект подготовлен совместно с правительством Нижегородской области в рамках празднования 800-летия Нижнего Новгорода в 2021 году