Расшифровка Железный монстр или корабль жизни: БАМ и коренное население

Открытый протест, смешанные семьи, а также шутки про бамовцев

Автор Ольга Поворознюк

В предыдущей лекции мы говорили о строителях Байкало-Амурской маги­страли — бамовцах. Другая история БАМа — это история коренных жителей мест, где была построена магистраль. Этнографические исследования среди коренного населения, которые я провожу в национальных поселках и на та­ежных стойбищах с конца 1990‑х годов, показывают, что БАМ — индустриаль­ная инфраструктура, изменившая хозяй­ство и культуру и прочно вошедшая в жизнь коренных жителей.

Накануне строительства БАМа, в 1971–1972 годах, социологи из Новосибирска провели опрос коренного населения. Он охватил 25 тысяч эвенков, нанайцев, ульчей, нивхов, удэгейцев и нигидальцев — жителей национальных и смешан­ных поселков районов, где планировалось строительство. Примерно две трети опрошенных испытывали положительные ожидания от появления железной дороги и надеялись на улучшение условий жизни, на новые возможности для образования, трудоустройства и мобильности. Остальные опасались негатив­ного воздействия БАМа, особенно на оленьи пастбища и охотничьи угодья. Мы попытаемся проследить, как именно повлияли строительство БАМа и бамовцы на хозяйство, культуру и образ жизни самого представительного из корен­ных народов — эвенков, а также посмотрим, какую роль железная дорога играет для них сегодня.

Эвенки вместе с менее многочисленными тунгусоязычными народами Севера, а также якуты, буряты и русские старожилы составляют аборигенное населе­ние зоны БАМа. Многие из них, помимо этнического самоназвания, исполь­зу­ют термин «аборигены». С началом промышленного освоения северных тер­ри­торий Сибири и Дальнего Востока в 1950-х годах в регионе наблюдается при­ток мигрантов с большой земли, — как правило, из центральных регионов РСФСР. Однако именно БАМ стал агентом критических соци­аль­но-демографических, экономических и культурных изменений в регионе.

Эвенки с их типом расселения, низкой плотностью и охватом обширных тер­риторий, неоседлым образом жизни и традиционным хозяйством оказались наиболее подвержены влиянию инфраструктуры железной дороги. После мас­сового притока населения доля эвенков составила в среднем чуть более 1 % в Тындинском районе, около 4 % — в Каларском районе (данные переписи 2010 года). В основном эвенки проживают компактно в так называемых нацио­нальных поселках, хотя в последние годы растет доля городского населения. Большинство из них занято в госучреждениях, часть также работает в общинах коренных малочисленных народов Севера и в последнее время — в компании «РЖД», на железной дороге. Официально лишь малая доля (например, в Калар­ском районе это только 10 %) ведет кочевой образ жизни, занимаясь олене­вод­ством. Однако на практике процент кочевого населения выше, так как число незарегистрированных оленеводческих хозяйств велико. Большинство местных жителей, как эвенки, так и бамовцы, также занимаются охотой на дичь и пуш­ного зверя для собственного потребления, обмена или продажи.

БАМ стал продолжением советского проекта модернизации с его идеологией покорения природы и обещаниями развития. Как и другие советские люди, многие эвенки восприняли эту идеологию и поверили обещаниям государства. Аборигенное население было вовлечено в планирование и подготовительные работы перед началом строительства БАМа. Оленеводы работали с геологами, а позже с бамовцами в качестве проводников-каюров (в сибирских диалектах русского языка «каюрить» означает показывать путь и перевозить людей, вещи или оборудование). Некоторые эвенки работали на стройке сучкорубами, ка­менщиками, малярами, в более редких случаях — водителями техники. Среди эвенков, получивших медаль за строительство БАМа есть, например, работ­ники колхозов и продавцы специальных магазинов, снабжавших строителей рыбой или олениной. Примечательно, что обладатели таких медалей и других наград за строительство БАМа сегодня также иногда гордо называют себя бамовцами.

Основная же масса коренного населения была исключена из реализации про­екта БАМ. Причина этого кроется в советской политике и практиках управле­ния трудовыми ресурсами. Эта политика предусматривала разделение труда между местным и приезжим населением. Так, коренные жители должны были, с официальной точки зрения, продолжать трудиться в колхозах и поставлять продукцию организациям, строившим БАМ.

Основным трудовым ресурсом стройки были мигранты, приезжавшие в регион по срочным контрактам и иногда оседавшие там. Разница в зарплатах, усло­виях жиз­ни, социальных льготах и престиже профессий колхозников и строи­те­лей БАМа была велика и порождала социальное неравенство и напряжение. Зар­платы бамовцев были в два-три раза выше заработка колхозников, а льготы и бонусы, в том числе ваучеры на по­куп­ку машины, жилье, не распро­стра­ня­лись на местное населе­ние. Особенно яркие воспоминания эвенков, как и самих бамовцев, связаны со спецснабже­нием зоны БАМа. Дефицитные в советское время продукты — экзотические фрукты, элитный алкоголь и товары, от каче­ственной бытовой техники до немецкой обуви, — поставлялись в регион на­прямую из стран социалисти­ческого блока: Венгрии, Болгарии, Польши, ГДР. Доступ к так называемым бамовским магазинам, где все это продавалось, зависел от места. Например, в Чаре небамовцы не могли пользоваться такими магазинами, а вот местные жители Усть-Нюкжи, напротив, свободно в них отоваривались.

Традиционное хозяйство эвенков основано на сезонной охоте на крупнокопыт­ных и пушных зверей и домашнем оленеводстве. Стада домашних оленей были небольшими, поскольку оленей использовали в основном для верховой езды, перевозки добытого зверя и других грузов — и только в случае неудачной охоты для пропитания. Эти занятия предполагали кочевой образ жизни: эвенки следовали за оленем, каждый сезон сменяя пастбища и охотничьи угодья. Самым удобным в таких условиях жилищем был кониче­ский чум (по-эвенкийски дю), который легко разбирался, перевозился и летом покры­вался берестой, а зимой — выделанной оленьей шкурой. Годовой цикл кочевья эвенков подразумевал освоение территорий, закрепленных за семьей или ро­дом по обычному праву, хотя как такового понятия собственности у эвенков не было. Эвенки верили, что вся земля принадлежала верховному богу Буга — Хозяину Мира. Как у некоторых других коренных народов, у эвенков был распространен анимизм — вера в животных-покровителей, который пере­плетался с шаманизмом, а позже — с христианством.

С приходом советской власти образ жизни и культура эвенков претерпели боль­шие изменения. Коллективизация и так называемое культурное строи­тельство, начавшиеся в 1930-е годы, к концу 1940-х — началу 1950-х охватили самые отдаленные регионы Севера, включая территории, где сегодня про­ходит БАМ. Традиционные земли, как и стада, были национализированы, а на их месте были организованы оленеводческие колхозы. Большинство эвенков, прежде всего женщины и дети, в процессе коллективизации были постепенно пере­ведены на оседлость в специально организованных нацио­нальных поселках. Определение «национальный» также указывало на куль­турную специфику поселка. Выпасом стад начали заниматься в основном мужчины-эвенки. Олене­водческие бригады находились в тайге посменно, а само оленеводство превратилось из образа жизни в отрасль промыш­лен­но­сти. В поселках строились школы и дома культуры, которые были центрами пропагандистской и куль­турно-просветительской работы советской власти. Исчезновение семейного оленеводства и политика культурного строительства запустили процессы культурной и языковой ассимиляции и русификации эвенков.

БАМ по масштабам своего воздействия на традиционные земли, хозяйство и культуру эвенков вполне сравним с коллективизацией и может рассматри­ваться как продолжение советской политики модернизации. Строительство БАМа ускорило переход кочевников на оседлость и обострило существовавшие уже тогда социальные проблемы. «Старики-то, конечно, против БАМа были — вроде бы народа много будет, зверя не будет. А потом как-то смирились», — вспоминают сегодня эвенки.

И действительно, как сама железная дорога, так и приезжее население за­гряз­няли и разрушали пастбища и охотничьи угодья. Распространены были лесные пожары, замусоривание тайги и отстрел домашних оленей. БАМ и сейчас про­должает доставлять неудобства эвенкам-оленеводам. Домаш­ние олени ранят копыта при переходе через рельсы и об оставленный в тайге после строитель­ства металлолом. Пищевые отходы, выбрасываемые пассажи­рами из прохо­дя­щих мимо поездов, привлекают волков, которые наносят урон стадам. Неслу­чайно среди эвенков, особенно оленеводов, распространены представления о БАМе как о железном монстре.

Многие мои собеседники были свидетелями того, как оленеводы вынуждены были пере­ходить на оседлость из-за потери своих стад, из-за браконьерства и гибели животных во время строительства БАМа. Неадаптированные к жизни в поселках и наплыву миг­рантов, многие из них становились жертвами алко­голизма. Конечно, эта проблема и каналы распространения спиртного суще­ство­вали и до БАМа. Однако с приходом дороги и последовавшим после строи­тель­ства социально-экономическим кризисом государственный кон­троль за нелегаль­ной торговлей и обменом алкоголя на оленину и меха ослаб. Осев­шие в поселке кочевники часто погибали от спиртного или несчастных случаев, связанных с ним.

Однако есть и успешные примеры, когда оленеводческим хозяйствам удавалось адаптироваться к изменениям, связанным со строительством БАМа и кризисом 1990-х. Другой мой собеседник — Спиридон, глава крупнейшей на севере Забай­калья оленеводческой общины. С момента образования своего хозяйства после распада совхоза в Чаре в 2000-х он не только не растерял, но и приум­но­жил свое стадо. Помогают ему с оленями сыновья и другие эвенки, члены общины, среди которых есть и семьи. Секрет такого успеха Спири­дона — в полном отказе от алкоголя и настойчивости в защите своих прав на землю и традиционный образ жизни.

Несмотря на то что бамовцы селились в основном в построенных ими посел­ках, тесные взаимодействия между приезжими и местным населением были повседневным явлением на БАМе. Многих бамовцев притягивала не только романтика тайги, но и колорит национальных поселков эвенков. В результате очень распространенным, хотя и нечасто публично обсуждаемым явлением стали межэтнические браки между женщинами-эвенкийками и мужчинами-бамовцами. Такие браки часто были неста­бильными: мужчины уезжали с Севера после окончания строительства. Осо­бенно неодобрительно к сме­шанным бракам относились эвенки старшего поко­ления. Под термином «дети БАМа» в эвенкийских поселках, как правило, понимают поколение метисов, выросших в смешанных и часто неполных семьях.

Однако есть в эвенкийских поселках и случаи счастливых смешанных семей. Есть и масса положительных воспоминаний о приезде бамовцев на таежные стойбища и в поселки эвенков. Часто такие воспоминания связаны с работой так называемых культурных бригад, которые вылетали на вертолетах на стой­бища оленеводов с просветительской программой — фильмами, песнями, рассказами о БАМе. «Весело было — гуляли всем поселком», — вспоминают с ностальгией мои собеседники-эвенки из Чапо-Олого в Забайкальском крае. Сегодня такие масштабные мероприятия проводятся реже. Стираются и куль­турные различия между эвенками и бывшими мигрантами, которые обжились в новой для них среде и давно относят себя к местным.

Некоторые национальные поселки видят преимущество в физической и транс­портной отдаленности от БАМа. Так, поселок Усть-Нюкжа в Амурской области отделен от железнодорожного полотна и ближайшего бамовского поселка Юктали естественной преградой — рекой. В период строительства БАМа жи­тели поселка выступили против моста, который соеди­нил бы их с железной дорогой. Специалисты по сохранению эвенкийской куль­туры в районной администрации в Тынде приводят Усть-Нюкжу в пример:

«Как-то возникал вопрос о строительстве моста, и деньги должны были вот-вот выделить. А потом они сели и подумали, что не стоит. У них там какой-то свой микроклимат, они как-то дружно все вместе дер­жатся. Молодцы».

В летний период в Усть-Нюкже работает лодочная переправа. Зимой сообще­ние с поселком проходит по зимнику. Однако в период ледохода и ледостава поселок полностью отрезан от путей сообщения. Тем не менее большинство эвенков не жалеют об отсутствии автомобильного моста, ведь с ним в деревню быстрее проникнут алкоголь, наркотики, распро­странится браконьерство и истощатся таежные ресурсы, от которых так сильно зависят жители поселка. Часть опрошенных жителей хотела бы иметь пешеходный мост для сообщения с Юктали, где находится больница и где сегодня на железной дороге работает все больше местных жителей. Впрочем, финансов на строительство какого-либо моста в ближайшее время, по словам администрации Юктали и Усть-Нюкжи, не предвидится.

Случай Усть-Нюкжи примечателен и тем, как физическая отдаленность и транс­портная недоступность сегодня ассоциируются с сохранением и воз­рождением эвенкийской культуры. Так, по некоторым данным, в поселке зарегистрированы самый высокий по району и области уровень владения эвенкийским языком и ряд крупных оленеводческих общин. В Усть-Нюкже проводятся культурные мероприятия, фестивали и круглые столы по про­бле­мам коренных народов. Наконец, поселок — своеобразная Мекка для рос­сий­ских и зарубежных исследователей: этнографов, антропологов, социо­логов. Многие видят прямую взаимосвязь между отсутствием моста и культурным возрождением поселка.

Если среди кочевого населения усилился переход на оседлость, то поселковые эвенки, которые изначально тесно взаимодействовали с БАМом и бамовцами, сегодня все чаще работают на железной дороге. И это неудивительно, потому что организации компании «РЖД», управляющей БАМом, основные — а в неко­торых местах единственные — работодатели, предлагающие стабильные зар­платы местному населению.

Меняются и сам образ жизни, и ценности молодого поколения аборигенов. Одни выбирают жизнь и занятость в «РЖД» в бамовских городах и поселках, другие совмещают работу на БАМе с традиционным хозяйством в тайге, работая и там, и там вахтовым методом. Бамовские поселки стали транспорт­ными узлами и перевалочными базами оленеводов, штаб-квартирами нацио­нальной интеллигенции и площадками для решения административных вопросов и переговоров между аборигенными общинами и добывающими компаниями.

Однако новая мобильность аборигенов — это не только переезд в города и по­селки городского типа. БАМ уже прочно вошел в жизнь аборигенов как сред­ство сообщения. Его используют жители не только бамовских, но и отда­ленных поселков, где поезд — единственный общественный транспорт. И даже олене­воды по железной дороге завозят в тайгу продовольствие, снаряжение и выво­зят в поселки для продажи и обмена домашнюю оленину и дичь. К сожалению, из-за неудобного расписания и ограниченного пассажирского движения по БАМу местные жители сегодня не могут беспрепятственно и с комфортом путешествовать по железной дороге.

БАМ изначально служил и служит перевозке грузов. В основном это древесина, уголь, нефть и руда, которые добываются в обширном окрестном регионе и по­став­ляются на азиатские рынки. Добыча и транспортировка полезных ископае­мых, которая, в свою очередь, зависит от БАМа, лежит в основе госу­дарствен­ных программ развития региона. Однако существующие практики управления землями и ресурсами оставляют мало места для выбора пути своего развития коренным народам с их особой культурой, хозяйством и природопользованием.

Упомянутый выше социологический опрос коренных жителей национальных поселков стал первой и в случае БАМа единственной масштабной экспертной оценкой социального воздействия индустриального проекта на жизнь корен­ного населения. Мои этнографические наблюдения показывают, что ожидания новой, современной жизни, как, впрочем, и опасения негативного влияния БАМа среди эвенков оправдались. Воспоминания эвенков о строитель­стве БАМа зависят от личных жизненных траекторий, места проживания, занятости и других факторов. Официальное окончание строительства совпало с началом реформ и последующим распадом СССР и социально-экономиче­ским кризи­сом. Темпы изменений в жизни коренного населения региона были настолько велики, что не позволяли бывшим кочевникам быстро и безболез­ненно адап­тироваться к новым условиям. Поиск себя и собственного места аборигенами БАМа в контексте промышленного освоения региона и притока новых мигран­тов продолжается и сегодня.