Чем на самом деле заканчивается «Лолита»?
Две «Лолиты»
На обложке любого издания романа написано: «Владимир Набоков. „Лолита“». Однако у текста есть второе название. Свои записки, которые и составили основной текст романа, Гумберт Гумберт пародийно озаглавил «Лолита. Исповедь Светлокожего Вдовца» Это название, вероятно, пародирует стандартные названия порнографических романов, а также отсылает к сборнику эссе и рассказов французского поэта-символиста Поля Верлена «Записки вдовца».. Значит, под обложкой два текста: «Лолита» Набокова и «Исповедь» Гумберта — и, хотя текстуально они почти полностью совпадают, смысл у них совсем разный. Более того, не исключено, что они и кончаются
Исповедь?
Повесть Гумберта — действительно ли это исповедь? Исповедь — то есть признание в грехах перед Богом — должна приводить человека к раскаянию, к изменению сознания, к перемене образа мыслей. Даже литературная исповедь обязана быть искренней, откровенной и безыскусной.
В пропущенной главе романа Достоевского «Бесы» Ставрогин приносит архиерею Тихону свою исповедь, напечатанную типографским способом, в которой рассказывает о совершенных им преступлениях — и в первую очередь о насилии над малолетней девочкой Матрешей (первой русской предтечей Лолиты). Прочитав этот документ, Тихон неожиданно для Ставрогина не ужасается содеянному, а спрашивает, нельзя ли сделать некоторые исправления «в слоге». Проницательный архиерей дает понять «великому грешнику», что он не поверил в искренность его исповеди, ибо сам ее аффектированный стиль выдает намерение автора произвести впечатление, покрасоваться, шокировать, а не излить душу.
С этой точки зрения исповедь Гумберта, которая откровенно литературна, исполнена всяческих красот, поэтических тропов, звуковой и словесной игры, многочисленных цитат и аллюзий, никак не может быть исповедью. Гумберт явно сочиняет художественный текст, и ему нельзя верить на слово: он, как принято говорить в американском литературоведении, ненадежный (unreliable) рассказчик, у которого имеется своя программа, свои цели.
Чего добивается «ненадежный рассказчик» Гумберт?
Прежде всего, он хочет оправдать самого себя, убедить читателей в том, что его страсть к «нимфеткам» носит возвышенный, романтический характер и что он сам не заурядный педофил, а своего рода поэт, собрат Данте и Петрарки, Эдгара По и Верлена. Всю вину при этом Гумберт переносит на Лолиту: это не он моральный и физический урод, а она распущенная девчонка и одновременно дьяволица, сбивающая его с пути истинного. Второй виновник произошедшего, с точки зрения Гумберта, — драматург Клэр Куильти, еще более порочный, чем он сам. И если смотреть на происходящее глазами рассказчика, то мы оказываемся на его стороне, то есть на стороне зла, одобряя и оправдывая насилие над беззащитным ребенком.
В тексте нет другой точки зрения: от начала и до конца мы слышим только голос Гумберта Гумберта. Главная задача читателя — не доверяться рассказчику, а понять, что чувствует, что испытывает, как страдает его жертва. Но как услышать ее еле слышный голос? Поймав автора на вранье, обращая внимание на те места, где он проговаривается, где ошибается, где
Меняется ли отношение Гумберта к самому себе и Лолите?
Две части «Лолиты» совсем разные. Первая — глумливая и веселая, несмотря на весь трагизм происходящего. События изложены логично и не вызывают подозрения в том, что рассказчик очень сильно отклоняется от истины — он лишь интерпретирует ее в свою пользу.
Во второй же части все смещено, фантастично, гротескно. Сцена убийства Клэра Куильти — странная и происходит как бы во сне: пули падают из пистолета, десяток выстрелов долго не причиняет жертве вреда, Куильти паясничает и дурит.
Как мне кажется, дело в том, что, заканчивая свой текст, Гумберт Гумберт наконец начинает осознавать свою вину перед Лолитой и
В последних главах романа, когда Гумберт говорит о раскаянии, виден момент перестройки его сознания, перемены чувств. И элегическая интонация финала, обращение «моя Лолита» — это обращение к ушедшему навсегда. К тому, кого вернуть невозможно.
Переломная сцена романа
Чтобы осмыслить все это, надо вспомнить поворотный момент второй части романа — сцену ссоры Гумберта с Лолитой в 14-й главе. Она повзрослела и поумнела, и, глядя на нее, Гумберт больше не испытывает желания:
«О да, она переменилась! Кожа лица ничем не отличалась теперь от кожи любой вульгарной неряхи-гимназистки… <…> Грубоватая краснота заменила теперь свечение невинности. Весенний насморк… окрасил в огненно-розовый цвет края ее презрительных ноздрей. Объятый неким ужасом, я опустил взор, и он машинально скользнул по исподней стороне ее опроставшейся, из-под юбчонки напряженно вытянутой ляжки — ах, какими отполированными и мускулистыми стали теперь ее молодые ноги!»
В этой женщине, или девушке, появилась сила. Она уже не беспомощное существо, которым легко было манипулировать, которое легко было обманывать и использовать. Гумберт Гумберт боится ее и в конце ссоры причиняет ей боль (как
«Я держал ее за костлявенькую кисть, и она вертела ею так и сяк, под шумок стараясь найти слабое место, дабы вырваться в благоприятный миг, но я держал ее совсем крепко и даже причинял ей сильную боль, за которую, надеюсь, сгниет сердце у меня в груди».
Здесь видно, что, описывая эту сцену три года спустя, Гумберт оценивает ее иначе: ненависть к Лолите сменяется «ретроспективной» любовью, и он осуждает себя за боль и страдания, которые ей причинил.
Календарная несостыковка
Когда же происходит переворот в сознании Гумберта? Обратим внимание на одну подозрительную деталь. В самом конце романа Гумберт Гумберт сообщает нам, что написал свою «исповедь» за 56 дней:
«Когда я начал, пятьдесят шесть дней тому назад, писать „Лолиту“, — сначала в лечебнице для психопатов, где проверяли мой рассудок, а затем в сей хорошо отопленной, хоть и порядком похожей на могилу, темнице, — я предполагал, что употреблю полностью мои записки на суде, чтобы спасти не голову мою, конечно, а душу».
Можем ли мы ему верить? Безусловно, нет. Во-первых, книгу такого объема и требующую такой огромной подготовительной работы невозможно написать за 56 (и даже за 156) дней: сам Набоков над ней работал много лет.
Во-вторых, Гумберт Гумберт, как мы знаем, умер 16 ноября 1952 года. Если даже предположить, что он завершил свою рукопись аккурат в день своей смерти, и отсчитать назад 56 дней (или ровно 8 недель), то мы получим 21 сентября. Но по календарю романа в этот день он еще был на свободе в Нью-Йорке и только на следующий день, получив письмо от Лолиты, отправился на ее поиски.
Что значит это несоответствие? Некоторые исследователи считают, что Набоков просто ошибся. Однако, работая над русским переводом и над комментированным изданием «Лолиты», он исправил мелкие хронологические неточности, но эту вопиющую неточность оставил без изменений. Почему?
Я думаю, что Набоков ввел ее в текст как ключ, позволяющий догадаться, что произошло за 56 дней до смерти Гумберта: в конце работы над своей книгой (начатой,
«Я в Нью-Йорке, а ты в Аляске»: еще одна странная деталь
Более того, в русский текст добавлена еще одна странная деталь, которой нет в английском оригинале. В самом конце лжеисповеди Гумберт просит, чтобы его рукопись опубликовали лишь после смерти обоих героев, и обращается к Лолите:
«…ни тебя, ни меня уже не будет в живых к тому времени, когда читатель развернет эту книгу. Но покуда у меня кровь играет еще в пишущей руке, ты остаешься столь же неотъемлемой, как я, частью благословенной материи мира, и я в состоянии сноситься с тобой, хотя я в Нью-Йорке, а ты в Аляске».
Этих слов — «я в Нью-Йорке» — в английской версии нет. Они ясно указывают на то, что Гумберт Гумберт находится не в тюрьме и не в психиатрической больнице, а у себя в квартире в Нью-Йорке, и никуда из нее не выезжал.
Что же было «на самом деле»?
Во второй части романа Набоков много раз намекает на то, что Лолита больна, подчеркивает, что она плохо себя чувствует, часто болеет. В Эльфинстоне ее с температурой выше 40 градусов увозят в больницу.
Вполне может быть, что именно там она умирает. На это, кроме всего прочего, намекают сходные по смыслу аллюзии на литературные тексты, в которых героиня/герой погибает в юном возрасте: на «Короля Лира» Шекспира, на «Лесного царя» Гете — Жуковского, на трагедию «Король забавляется» Гюго. Как и безутешные отцы в этих текстах, Гумберт Гумберт остается с мертвой девочкой на руках и с неискупимой виной перед ней, пытается доказать, что он не повинен в ее смерти, и сочиняет более или менее благополучный конец неприглядной истории — с исчезновением из больницы, поисками, письмом, чудесным обретением три года спустя и убийством-местью.
Таким образом, в романе может быть спрятана еще большая трагедия, нежели та, которая лежит на поверхности.
