Расшифровка Мы — эгоисты от природы?

Зачем дарить подарки и срывать ценники и как ритуалы туземцев Меланезии связаны с нашей потребностью в обществе

Порой мы задумываемся о том, откуда вообще берется общество, зачем люди начинают взаимодействовать друг с другом. Наиболее очевидной кажется мысль, что человек в одиночку не может справиться с обслу­живанием своих потребностей, которые к тому же имеют обыкновение бес­предельно увеличи­ваться. Если бы каждый из нас мог справиться со своими потребностями в оди­ночку, мог прожить один, мог самостоятельно брать от природы все, что ему нужно, то у него, должно быть, не было бы никакой потребности взаимодей­ствовать с другими. Должно быть, он справился бы и без них. И если он и при­ходит к другим, то, как правило, чтобы удовлетво­рить свои потребности, с которыми он не может справиться в одиночку, и, соответственно, предло­жить в обмен то же самое — свои услуги в удо­вле­творении их потребностей.

Таким образом было принято смотреть на происхождение человека довольно долгое время среди определенных частей европейского общества — скажем, в XIX веке. Считалось, что если мы найдем где-нибудь первобытного человека, дикаря, то он будет устроен именно таким образом. Понаблюдав за ним, мы уви­дим, что он общается с другими лишь постольку, поскольку ему что-нибудь от других нужно, и лишь постольку, поскольку они позволяют ему удовлетворить его потребности. За этим стоит определенная модель чело­века — представление о том, что чело­век устроен как существо, которое нацелено на максимизацию своих собст­вен­ных потребностей, которое в этом смысле эгоистично, которое думает в первую очередь о себе. А если оно и думает о ком-нибудь другом, то только в связи с тем, что этот другой способен помочь ему удовлетворить его собственные потребности.

Такая модель человека, которой оперировали и во многом оперируют до сих пор главным образом экономисты, была долгое время господствующей в соци­альной мысли. Эта модель предполагала определенный взгляд на то, как чело­век был устроен с самого начала, на то, как устроен, если угодно, дикарь. Именно с этим был связан интерес, который проявился к дикарям в начале XX века. Исследования «первобытных обществ», как это тогда называлось, начались в первые десятилетия XX века. И когда эти исследования были реализованы по новой антропологической методологии, они дали довольно интересные результаты.

Основателем современной антропологии как дисциплины считается британ­ский ученый Бронислав Малиновский, который провел в общей сложности несколько лет с жителями Тробрианских островов в Меланезии. Когда он при­ехал в Меланезию и начал проверять модель, которую я изложил выше, то обна­ру­жил совершенно удивительные вещи.

Малиновский обнаружил, что среди жителей Тробрианских островов процве­тала странная система обмена предметами. Острова, на которые он попал, можно было схема­тично изобразить в виде кольца. И по этому кольцу в одну сторону пере­ме­щались браслеты, а в другую сторону — оже­релья. Причем браслеты могли обмениваться только на ожерелья, чему Мали­новский был несколько удивлен. Поначалу он подумал, что это укра­шения, но позже понял, что часто их бывает неудобно носить и как украшения эти предметы исполь­зуются крайне редко, только на каких-нибудь больших празднествах.

Дальше он заметил еще более удивительные вещи. Давайте подумаем, как мы относимся к украшениям: нам тоже часто хочется получить украшение, и если мы получаем его, то дорожим им и, в самом деле, будем надевать на какие-нибудь очень важные и значимые праздники. Мы совершенно точно не отдадим это украшение никому просто так. Малиновский обнаружил, что вот эти ценные предметы, которые включены в процесс обмена, постоянно меняют хозяина. Более того, оказалось, что долгое время владеть предметом и не от­давать его никому дальше — это порицаемое действие. Тот, кто не пере­дает предмет дальше, начинает выглядеть жадиной.

Но это было еще не все. Через неко­торое время Малиновский обнаружил, что прин­ципы, по которым передаются эти браслеты и ожерелья, совершенно не напо­ми­нают те принципы, по которым мы привыкли передавать друг другу пред­меты. Например, выяснилось, что ни один из этих предметов не имеет непо­средственной цены, измеренной в других предметах. Каждый из них всегда передается дальше безвозмездно. Но при этом тот, кто его передает, ожидает ответного действия через неко­торое время.

Все это напоминает модель дарообмена, ту модель, по которой мы сегодня дарим друг другу подарки. В самом деле, когда мы приходим друг к другу на день рождения, мы дарим что-то совершенно бескорыстно. Но при этом мы в общем подразумеваем, что человек, который был нами одарен, в даль­нейшем тоже чем-нибудь одарит нас. Не обязательно ответным подарком на день рождения. Но тем не менее он будет к нам любезен, или милостиво расположен, или просто сделает нам какую-нибудь приятную вещь (мы еще даже не знаем какую). Иными словами, ответный дар всегда предполагается, но никогда не навязывается. Значение этого дара состоит именно в сближении людей друг с другом, у него нет никакой непосредст­венной ценности, равно как и у ответного дара. И если мы провозглашаем эту ценность в момент подарка, мы тем самым его немедленно разрушаем. Мы привыкли срывать с подарков ценники именно для того, чтобы дар, который мы осуществляем, не переводился в ценовые категории.

Итак, Малиновский обнаружил, что система обмена браслетов и ожерелий функ­ционирует по правилам даро­обмена. Это не означает, что вообще весь обмен между жителями Тробрианских островов устроен таким образом. Не совсем. Жители одних островов могут везти на дру­гие острова предметы, которых на этих островах нет, — иными словами, люди могут давать соседу то, чего у него нет, в обмен на то, что есть у соседа, но чего нет у тебя. Это так на­зы­ваемый утилитарный, бартерный обмен. Малиновский, однако, заметил и то, что бартерный обмен оказывается по своему смыслу полностью подчинен тому большому дарообмену, о котором я говорил выше, и осуществляется только в связи с ним.

Вся жизнь жителей Тробрианских островов так или иначе подчинена этому большому дарообмену и структурируется под его воздействием. Они пере­ме­щаются с острова на остров в ходе специально подготовленных экспедиций, которые пла­ни­руются несколько месяцев. Они готовят лодки, собирают урожай, произносят определенные заклинания. Каждый из них думает о том, какие предметы он хотел бы получить в подарок от того, кого он будет ода­ривать. У всех этих предметов, как правило, есть своя собственная история, и одни из них ценятся гораздо больше других.

Что же касается утилитарного обмена, то он происходит параллельно с этим дарообменом, но, конечно, занимает гораздо меньшее место в жизни тробри­анцев. Более того, тот, кто является моим партнером по дарообмену, не должен быть моим партнером по утилитарному обмену. И в самом деле, если мы по­смо­трим на то, как устроена наша жизнь, то увидим, что мы редко входим в ком­мерческие отношения с тем, с кем мы обмениваемся дарами. Если чело­век является нам по-настоящему близким и ему что-нибудь нужно, мы редко станем ему это продавать или требовать какого-то иного ценностного экви­ва­лента. Как правило, мы просто ему это отдадим, зная, что в какой-то момент он тоже даст нам то, что нам хочется иметь, и тоже сделает какое-то благое дело для нас.

Это открытие позволило поставить под сомнение модель человека эконо­мического, человека эгоистичного и руководствующегося соображениями собственной выгоды. Выяснилось, что человек устроен гораздо более сложно и более социально. Малиновский писал, что человек не является ни эгоистом, ни альтруистом. Не стоит думать, будто первобытные люди, дикари, пытаются отдать все другому, вовсе не думая о себе. Ничего подобного. Каждый из них вполне себе думает о собственных интересах, но эти собственные интересы связаны с принципами щедрости, дарения, с обязательством отдавать как можно больше и за счет этого поднимать свой собственный статус. Недаром вожди (или бигмены, если говорить более точно, то есть наиболее статусные люди в этих сообществах) — это как раз те, кто больше всего дарит. У них боль­ше всего имущества, но они и наиболее свободно с ним расстаются. Они готовы раздарить все что угодно, и именно поэтому у них такое большое количество партнеров по дарообмену, и именно поэтому к ним приходит такое большое количество ценностей.

Другой ключевой персонаж для антропологии и социологии, французский ученый Марсель Мосс хотя и не осуществлял сбора материалов в первобытных обществах самостоятельно, но написал важное произведение, которое подво­дило итог череде исследований первобытных обществ. Мосс написал так назы­ваемый «Очерк о даре», в котором сформулировал основные принципы эконо­мики дарообмена. Первый принцип — ты обязан дарить. Второй прин­цип — ты обязан принимать. И третий принцип — ты обязан отдаривать. Эти три принципа образуют систему правил, за счет которых люди оказыва­ются свя­заны друг с другом. И именно эти принципы, принципы дарения являются осново­пола­гающими для экономических отношений, а вовсе не принципы максимизации собственной выгоды.

В результате мы получаем модель человека, который вовлекается в отношения с людьми в связи с тем, что ему совершенно необходимы другие, чтобы быть партнерами по этому дарообмену, а также быть теми, кто сможет признать его статус, увидеть его щедрость, эту щедрость оценить и адекватно вознаградить. Что же касается тех потребностей, которыми обладают люди, то они являются вторичными по отношению к этой системе дарообмена.

Мосс показал это на институте потлача, который антропологи фиксировали преимущественно у индейцев, однако эквивалент этого института можно было наблюдать в раз­ных частях мира. Потлач — это обряд, в ходе которого проис­ходит взаимное одаривание между двумя кланами, которые тесно связанны или родственны друг другу, но в то же время находятся в отношении соперни­чества. К этому регулярно случающе­муся обряду приурочены празднества, пиры и прочие церемонии, и в ходе потлача стороны как будто бы состязаются друг с другом в объеме благ, которые они готовы подарить.

Это состязание доходит до такой стадии, в которой они готовы не просто одари­вать друг друга предметами, но и уничтожать их, показывая тем самым, что предметы им вовсе не дороги и они вполне способны обхо­диться и без них. Потлач имеет обыкновение заканчиваться церемонией истреб­ления благ, в ходе которой каждый клан пытается показать другому, что он более незави­сим от тех вещей, которыми обладает, и готов отдать все что угодно.

Потлач служит для Мосса примером того, что человек не стре­мится накапли­вать блага, использовать их себе на пользу, что любое благо, любая вещь обре­тает свой смысл исключительно в контексте взаимоотно­шений между одним человеком и другим, между одним кланом и другим.