Дмитрий Крымов об истории театра
Театральный режиссер Дмитрий Крымов — о том, чему учит театральная история и о том, зачем Дюрер пил за новые доски
Мои знания об английском театре эпохи Возрождения хранятся как будто в пыльном чемодане: все как-то слежалось, нет четкого понимания, когда что было, и не поймешь, можно это использовать в работе или нет. Поэтому я посмотрел курс Марины Давыдовой с огромным интересом и благодарностью, что присутствую при этом объяснении.
Любые знания по твоей теме — это как GPS. Для чего нужна GPS? Чтобы узнать, где ты находишься, чтобы легче путь найти, чтобы себя в пространстве яснее понимать. Иногда самое важное — это именно понимание, в какой точке ты сейчас находишься. То же самое — со знанием истории театра.
Дерево обязательно должно быть с определенного склона горы. Дюрер со столяром выбирали доску для будущей картины, потом обмывали это как дело очень серьезное
Что до моей профессии — столяр должен знать, откуда дерево, с которым он работает, откуда его привезли, как его выращивают. Я читал, что Дюрер, когда получал от столяра свою доску для будущей картины, считал, что половина дела уже сделана. Картину он потом напишет, но дерево обязательно должно быть с определенного склона горы. И Дюрер со столяром садились, выпивали и обмывали это как дело очень серьезное.
Чем лучше человек знает свою профессию, тем больше вероятность того, что его прозрения будут стоять не на болоте, а на твердой почве. Можно, конечно, и не зная ничего ринуться в бой и тоже достичь каких-то результатов. Так можно добиться прорыва, но только одного, а обычно война и жизнь художника — это не один прорыв, это длительные, затяжные позиционные бои, поэтому нужно многое знать.
Знание делает все, с одной стороны, очень конкретным, а с другой — очень относительным. Мы недавно гастролировали в Лондоне, шли с нашим композитором Кузьмой Бодровым около «Глобуса», и я ему говорю: «Кузьма, вы знаете, что это за здание?» Он говорит: «Нет». «Это „Глобус“ Шекспира». Он говорит: «Это?!» Знать, что этот театр был таким маленьким, что он был в плохом районе, что напротив находился Тауэр, где выставляли отрезанные головы людей, и зрители видели эти головы до того, как войти в театр… Знать, что все это мироздание, весь космос можно уместить на маленьком пятачке, еще и без декораций… Знать, что литература, которая занимает у каждого огромную книжную полку, была рождена в этом маленьком родильном доме, — это хороший урок. Урок о том, что о великом можно просто, что не надо все двигать и не надо требовать миллионы. Глаза открываются.
Иначе ты будешь думать, что Шекспир — это во дворцах. Его иногда приглашали, но редко, и это были проходные комнаты, где сидел король и смотрел. А он сыграл — и пошел вон. Это очень бодрит. Знания бодрят, даже если навевают пессимизм.
Шекспир — это не во дворцах. Его иногда приглашали, но редко, и это были проходные комнаты, где сидел король и смотрел. А он сыграл — и пошел вон
Шекспировский период — это не один какой-то стиль, это огромная литература, коллективный труд. Опыт комедии дель арте мы сегодня используем нечасто, а шекспировский, даже если не делаем Шекспира, все равно держим на подкорке. Комедия дель арте — это потрясающий стиль, но для России экзотичный; Мейерхольд пытался его привить, но он не был подхвачен. А Шекспир — это определенный подход, который применим и к современной пьесе, и к любой другой.
В Англии мы показывали «Сон в летнюю ночь». Мы взяли маленькую часть пьесы и развили ее в спектакль, причем пересказали своими словами, шекспировских слов там очень мало. И самое грандиозное, что англичане, увидев наш спектакль, в общем довольно отвязный по отношению к Шекспиру, нам это простили, им понравилось, и они это приняли. Они широки, Шекспир их научил быть широкими, у них нет подросткового комплекса, что это наше — не замай, как у нас по отношению к русской классике.
Если и сейчас ведутся споры, был он или нет, мужчины или женщины играли в его театре, мужчинам или женщинам посвящены его сонеты, — значит, есть тайна. А тайна дает широту возможностей. И конечно, Шекспир сделал очень мощную прививку английской культуре. Это было чем-то очень специальным, и психология людей — другой: трудно сейчас представить себе, как они смотрели спектакль. И трудно понять, было ли это хорошо с сегодняшней точки зрения, или мы, улыбнувшись, сказали бы: «И это „Гамлет“?! Господи боже мой, разве можно это сравнить с Някрошюсом или с Бутусовым!» Но и не нужно сравнивать. Важно увидеть роддом, где родился Наполеон или Шекспир. Это будит фантазию и дает надежду.
