Расшифровка Спаситель авангарда

Как Георгий Костаки стал шофером при посольстве, помог Шагалу найти сестру, заложил шубу жены в комиссионку, собрал великую коллекцию — и почему был вынужден расстаться с картинами

Кирилл Головастиков: Здравствуйте! Это подкаст «Третьяковка после Третья­кова», посвященный коллекционерам современного искусства — тем, у которых были вкус и смелость покупать актуальную, будоражащую, немейнстримную живопись; как Павел Третьяков, только в XX веке. Как можно понять из назва­ния, этот подкаст Arzamas делает совместно с Третьяковской галереей; все главные герои наших выпусков собирали произведения, которые затем оказа­лись в главном музее страны. Меня зовут Кирилл Головастиков, я редактор проекта Arzamas; может быть, вы знаете меня по другому подкасту об искус­стве, который называется «Зачем я это увидел?». 

Сегодня мы говорим о, наверное, самом знаменитом коллекционере отече­ственного искусства XX века, которого иногда называют спасителем русского авангарда.

Ирина Пронина: В его доме неожиданно нашли приют произведения, которые очень многие выбрасывали на свалку, думая, что те не имеют никакой ценно­сти. Если бы не он, то в лучшем случае эти картины продолжили бы пылиться на антресолях, под диванами, за шкафами. Также в его доме висели иконы, а в 1960-х он обратил внимание на произведения современных ему художников. Это был человек-событие: он осваивал целину трансисторического подхода к произведениям искусства. 

Кирилл Головастиков: Наш герой — Георгий Костаки, сумевший в советские годы оценить и переоткрыть Малевича, Попову, Удальцову, Кандинского, Шагала, Татлина, Родченко, Экстер, Матюшина и многих других — прежде всего, самых бескомпромиссных и радикальных новаторов русского авангарда. Чтобы рассказать вам о нем, я взял интервью у главного научного сотрудника отдела живописи первой половины ХХ века Третьяковской галереи Ирины Прониной. 

Ирина Пронина: Он родился в семье греческих эмигрантов, которые жили в Москве, в 1913 или даже 1912 году — данные о его рождении расходятся. Георгий Дионисович всегда говорил, что его отец родом с острова Закинтос (Закинф). До революции он занимался коммерцией, одно время был связан с торговлей табаком и еще держал небольшие буфеты в разных местах Москвы. Мать Георгия Костаки также происходила из среды греков-переселенцев, торговавших табаком, ее семья сначала приехала в Ташкент. Она получила медицинское образование, и в документах 1938 года указывалось, что у нее была профессия акушерки. Эти подробности нам удалось установить совсем недавно. 

Большинство фактов о жизни Георгия Костаки мы узнаем из его книжки — небольшой автобиографии, которая называется «Мой авангард». И там он рассказывает и о своем отце, Дионисии Спиридоновиче Костаки, и о своей матери, Елене Эммануиловне, и о своей большой семье, в которой было пятеро детей — Мария, или Марика, как ее звали в семье, Спиридон, Николай, Георгий и Дмитрий — и с которой также жили бабушка и сестра матери. Костаки держа­лись большим кланом, объединенным вокруг семейного дома в Баковке — потом он стал дачей. С матерью Георгий Костаки разговаривал на греческом. Но письменной греческой речью они уже не владели — родным для них был русский язык.

После того как между СССР и Грецией в 1924 году установились диплома­тические отношения, отец Костаки поступил на службу в греческое посольство и постепенно привлек к работе там и своих сыновей. Георгий Дионисович не смог получить иного образования, кроме школьного, но быстро освоил курсы вождения и стал работать шофером в греческом посольстве. Сотрудники дипломатического корпуса, которые имели возможность приобретать что-то в антикварных магазинах, постепенно пристрастили к этому и Георгия Дионисовича. Когда в 1932 году он женился, у него появился собственный дом, и примерно через год он начинает приобретать первые произведения. Работа, которую он сам называл началом своей коллекции, — это бронзовая скульптура Наполеона на коне. Он коллекционирует то, что приобретают в основном и его патроны, — фарфор, серебро, работы старых голландцев.

Кирилл Головастиков: Таким образом, изначально в словосочетании «коллекционирование искусства» для Георгия Костаки главным было первое слово, а не второе. В некоторых интервью знавшие Костаки люди говорят, что в юности он собирал лоскутки ткани или спичечные коробки — впрочем, подтвердить это мы не можем.

Ирина Пронина: По семейной легенде, у мужа Марики, старшей сестры, была знаменитая коллекция марок, которую после его смерти в 1922 году приехали искать представители аукционного дома Sotheby’s. То есть какой-то ген коллекционирования в семье бродил.

Кирилл Головастиков: Главный вопрос, который, наверное, занимает сейчас многих из вас, — откуда у Георгия Костаки деньги на собирательство. Вот какой ответ мне дала Ирина Пронина.

Ирина Пронина: В конце 1920-х годов работа в посольстве давала устойчивый доход и, вероятно, позволяла радовать себя вещами за пределами необходи­мого. Кроме того, человек за рулем всегда найдет способ заработать.

Это был необычайно жизнерадостный человек, как бы сейчас сказали, позитивно настроенный, несмотря на все сложности, которые переживала семья в 30-е годы. Прививку этого Костаки получил в своей семье, поскольку было известно, что даже до революции, когда в их семье была немногочис­ленная прислуга, отец Георгия Дионисовича всегда отмечал православные праздники и делал особые подарки всем своим работ­никам. Заступничество этих работников во время революции и спасло семью, поскольку, когда пришли комиссары, над главой семьи нависла опасность ареста, а представители рабочего класса заступились за него. Широта, расположенность к людям — это семейное качество Костаки. И Георгия Дионисовича отличал определенный артистизм — в 30-е годы он стал брать уроки гитары, и у него был прекрасный дуэт с супругой Зинаидой, поскольку она обладала уникальным голосом. Эта любовь к жизни помогала им выдер­жать многие испытания. Мать, ее сестра и младший брат Костаки постра­дали в Большой террор, во время так назы­ваемого «греческого дела», когда в одну ночь были арестованы представители греческой диаспоры во многих городах России. И Костаки не побоялся наве­щать своего брата, и со старшим братом Николаем, который тоже работал в посольстве, только переводчиком, они постарались донести до посла сведения о том, в каких условиях греки находятся в заключении. Через какое-то время их родственники вернулись домой. У них отобрали дом, но семья все равно собралась вместе — сначала жили в очень стесненных условиях, но потом сумели отстоять часть дома и заново обустроиться. 

Кирилл Головастиков: А теперь поговорим о том, как же в истории коллек­ционера Георгия Костаки произошел поворот от антиквариата к авангарду.

Ирина Пронина: Говорят, что деньги идут к деньгам, но в данном случае, наоборот, открытость и расположенность к людям помогли Георгию Диони­совичу приумножить свою коллекцию. Первый пример спасения рушащейся культуры ему дал отец, который одно время был старостой прихода церкви Димитрия Солунского на углу Тверской улицы и Тверского бульвара. Перед тем как в 1934 году храм был разрушен, отец Костаки спасал предметы церковного обихода. И когда Георгий Дионисович в 40-е годы познакомился с произведе­ниями гонимых художников и работами, которым грозит уничтожение, он взял на себя миссию спасителя. 

Сам Георгий Дионисович пишет, что это произошло буквально как откровение, когда он в гостях увидел авангардную работу и испытал шок. Но Георгий Дио­ни­сович к тому типу людей, которые, сталкиваясь с чем-то незнакомым, не отторгают это, а пытаются понять. Он писал:

«И вот я купил картины авангардистов, принес их домой и повесил рядом с голландцами. И было такое ощущение, что я жил в комнате с зашторенными окнами, а теперь они распахнулись и в них ворвалось солнце»  Г. Костаки. Мой авангард. Воспоминания коллекционера. М., 1993.. 

Понимание того, что собирать нужно не то, что собирают все, а что-то совсем другое, пришло в конце 40-х годов, на волне послевоенного оптимизма, потребности в радости. И надо сказать, что в 40-е годы у Костаки, вероятно, была какая-то коллекция, состоящая из другого круга имен, нежели то, что мы видим в его коллекции уже в 70-е годы, которую он демонстрирует на многих выставках. Например, в письмах 1950-х упоминаются художники «Бубнового валета»; мы знаем, что у него был в коллекции Пиросмани, которого он потом поменял. Поэтому говорить о том, что он сразу стал собирать только Розанову, Малевича и так далее, я бы остереглась. 

Кирилл Головастиков: Итак, коллекционер решает собирать забытый авангард. Что он должен делать?

Ирина Пронина: Ну, во-первых, он должен посвящать свое время поискам этих художников, их родственни­ков, владельцев произведений. Ему потре­бовалось расширить круг знакомств среди коллекционеров, потому что это было не то искусство, которое можно приобрести в комиссионном магазине. Кроме того, среди его молодых друзей, с которыми он общался, живя в районе Большой Бронной, были и художники — Марк Клячко, например; конечно, эта среда знает чуть больше, чем работник посольства. Довольно скоро Костаки услышал имя Николая Ивановича Хард­жиева, одного из летописцев художе­ственной жизни конца 20-х — 30-х годов, исследователь творчества Хлебникова и Маяковского, устроитель выставок в Музее Маяковского в ранние 60-е годы, который был лично знаком с Мале­вичем и другими авангардистами. Кроме того, Харджиев был коллекционером, и в какой-то момент Костаки обратился к нему за советом. Среди имен, которые назвал Харджиев, были Кандинский, Малевич, вероятно, Татлин; Розанову и Попову Харджиев недооценивал.

Кирилл Головастиков: А вот взгляды Георгия Костаки на авангардисток и авангардистов были совсем другими.

Ирина Пронина: Любовь Попова была любимой художницей Костаки — он ее называл Любочка. Открытие Поповой было личной историей для коллекционера: он общался с братом художницы, и, чтобы заполучить некоторые вещи, ему приходилось заменять окна на даче, которые были забиты фанерами Поповой. Он ставил на их место обычные листы фанеры, а произведения реставрировал. Вообще Костаки не только сохранял вещи физически, но и дарил им вторую жизнь, так как отдавал в руки очень грамотных реставраторов. Те реставрационные работы до сих пор не нужда­ются ни в какой корректировке.

1 / 4

Любовь Попова. Портрет девочки на фоне печки. Около 1909 годаГосударственная Третьяковская галерея

2 / 4

Любовь Попова. Пространственно-силовое построение. 1921 годГосударственная Третьяковская галерея

3 / 4

Любовь Попова. Живописная архитектоника. Черное, красное, серое. 1917 годГосударственная Третьяковская галерея

4 / 4

Любовь Попова. Пейзаж с церковью. 1908 годГосударственная Третьяковская галерея

Коллекция Костаки отличается тем, что, как в случае и с Поповой, он собирал не только шедевры, но и весь массив. Например, наследие Ивана Клюна было представлено у него в коллекции в том числе и почеркушками два на четыре сантиметра; среди них очень много повторов одной темы, благодаря которым исследователи могут восстановить творческий путь художника. Таким же образом он собрал Никритина, Клуциса. У него была коллекция семьи Эндер: две сестры и два брата, все они были художниками, занимались все в мастер­ской Матюшина, развивая его «органическое искусство», «искусство расши­ренного смотрения». Матюшин создал особую систему цвета, и в 1930-е годы был издан его справочник по цвету, которым пользовались ленинградские архитекторы при выкраске фасадов — то есть классический ансамбль старого Ленинграда, где ни одно здание не выбивается по цвету, был, в сущности, создан на основе концепций авангардистов. И работы Эндеров из собрания Костаки позволяют увидеть этот процесс выработки канонов цветового видения Матюшина. 

Благодаря широте характера и кругу знакомств Костаки мог помогать и самим художникам. Он приложил удивительные усилия, чтобы связать Марка Шагала с родственниками, оставшимися в СССР. Он использовал свои знакомства в дипломатической среде и с помощью одного французского дипломата направил письмо художнику, и в знаменитой переписке Шагал благодарит Костаки за помощь в установлении связей с сестрой Марьясей и родствен­никами в Ленинграде. Так же Костаки помог родственникам Кандинского: ему удалось связать последнюю жену художника Нину Кандинскую с ее матерью.

Интересно, что на гамбургской выставке Шагала 1959 года были работы из коллекции Костаки: советский коллекционер смог отправить картины на выставку за рубеж — это событие экстраординарное. Напрямую, конечно, он отправить и не мог; Костаки сдавал вещи на временное хранение в Третья­ковскую галерею, и уже через музей Министерство культуры давало разреше­ние на вывоз этих работ за границу. 

Костаки — фигура сродни Щукину и Морозову, хотя, мне кажется, по деятель­ности он был гораздо ближе к Дягилеву, поскольку ему было интересно не просто собрать эти вещи — ему было важно их показать, представить, он откры­вал свой дом для гостей, друзей и часто незнакомых людей. В какой-то момент Георгий Дионисович стал думать о своем музее; где-то в 1972–1974 годах он обращался к министру культуры Екатерине Фурцевой с предложением о создании музея современного русского искусства. В общем, Костаки выступал как культуртрегер. И еще очень важно подчеркнуть, что его личность, его фигура, его внешность были крайне привлекательны для худож­ников-шестидесятников, которые с ним общались. У него было красивое, породистое лицо восточного человека, который любит жизнь, у него всегда была сигарета в руках, белая рубашка, очки в хорошей роговой оправе. Стены его квартир — на Ленинском проспекте, затем на проспекте Вернад­ского — были выкрашены белой краской, и на них висели картины. По тем временам это было очень необычно, это было окно в совершенно другой мир. 

Кирилл Головастиков: Сейчас для многих собирателей современного искусства коллекция — это в первую очередь инвестиция. Но думал ли так Георгий Костаки?

Ирина Пронина: Конечно, любому коллекционеру всегда хочется, чтобы труд в какой-то степени окупился. Тем более не будем забывать, что у Георгия Дионисовича было четверо детей, плюс на его иждивении находились и мать, и тетка. Поэтому он что-то продавал или менял внутри круга коллекционе­ров — это было естественно. И в то же время известно, что он мог снять со своей супруги шубу, отнести ее в комиссионный магазин, чтобы получить быстро деньги и не упустить какое-либо произведение. Мне кажется, Костаки познал все стороны собирательской деятельности. Ну и потом, когда семья Костаки оказалась за рубежом, она была вынуждена продавать часть коллекции, чтобы жить на эти деньги.

Кирилл Головастиков: В середине 1970-х годов Георгий Костаки решает покинуть Советский Союз. Не от хорошей жизни. Стали происходить таин­ственные кражи и другие события, которые легко было воспринять не как несчастные случаи, а как непрямые угрозы. Просто так коллекционера и его работы никто бы не выпустил; пришлось вступать в торг с государством и делить коллекцию.

Ирина Пронина: Осенью 1976 года Георгий Дионисович предложил передать часть коллекции в дар государству, чтобы иметь право беспошлинно вывезти вторую половину за границу и уехать с семьей, причем с сохранением теорети­ческой возможности вернуться обратно (его супруга и дети были гражданами СССР), — по тем временам небывалая история. На заседании секретариата Политбюро 1 марта 1977 года было вынесено положительное решение, и в ре­зультате московские музеи получили в дар часть произведений из коллекции Костаки — это Третьяковская галерея, Музей имени Рублева, куда поступили произведения древнерусского искусства, а прикладное искусство пошло в фонды Министерства культуры, а затем было передано в Царицыно.

В конце 1977 года выехала дочь Костаки со своей семьей, в январе 1978 года выехал Георгий Дионисович с супругой, и на этом активный период фор­мирования коллекции закончился: больше Костаки не жил в доме со своими картинами. Они хранились в специальном хранилище в банке, и вскоре был создан траст, который управлял этой частью коллекции. Произведения из этой коллекции были показаны сначала на большой выставке в Нью-Йорке в 1981 го­ду, тогда же был издан каталог коллекции, и затем выставки проходили до са­мой кончины коллекционера в 1990 году.

Кирилл Головастиков: Георгий Костаки умер в возрасте 76 лет в Афинах.

Ирина Пронина: После его ухода семье потребовались значительные усилия, чтобы не распы­лить всю коллекцию. И после серии успешных выставок 1995–1997 годов греческое правительство приобретает собрание по частям — процесс завер­шился к 2000 году. Эта часть коллекции хранится в Музее современного искусства в Салониках и носит имя Костаки. Таким образом, собрание имеет прописку как минимум в двух странах и в нескольких музеях.

СОВМЕСТНЫЙ ПРОЕКТ

Проект реализован по благотворительной программе «Музей без границ» Благотворительного фонда Владимира Потанина