Расшифровка СССР и США: марши нудистов, свободная любовь и золотой век порнографии (18+)

Чем сексуальная революция в СССР отличалась от американской и почему секс — это тоже политика

Автор Александра Талавер

В этой лекции мы поговорим о том, как связаны секс и революция в истории России и на Западе. И начнем с вопроса о том, почему мы говорим не только о политической революции, но и о сексуальной. Существует два основных источника размышлений о связи сексуальности и политических проектов, в частности радикальных политических проектов, таких как социалистический. Эти два источника — это марксизм и психоанализ.

В марксистской теории отношения между полами рассматривались как следствие экономических отношений так называемого буржуазного общества. Женщины являются еще одним элементом товарного обмена, а брак — в первую очередь сделкой, а не свободным союзом, плодом любви двух людей. Соответственно, большевикам было важно перепридумать, как же в новой реальности, которую они создают, будут выглядеть отношения. 

Советская революционерка Александра Коллонтай на это отвечает своей концепцией крылатого эроса, или «любовью-товариществом». В умении строить так называемую «любовь-товарищество» — любовь, построенную на взаимном уважении свободы партнеров, на возможности менять партнеров по велению сердца, — она видела фундамент для будущих людей социалисти­ческого общества. Если почитать работы Коллонтай, то там можно увидеть немало замечаний о том, что мы сегодня называем культурой согласия, то есть необходимости получать согласие на интимную связь.

«Признание взаимных прав и умение считаться с личностью другого, даже в любви, стойкая взаимная поддержка, чуткое участие и внима­тельная отзывчивость на запросы друг друга при общности интересов или стремлений — таков идеал любви-товарищества, который выко­вывается пролетарской идеологией взамен отживающему идеалу „всепоглощающей“ и „всеисключающей“ супружеской любви буржуазной культуры.
     Любовь-товарищество — это идеал, который нужен пролетариату в ответственный и трудный период борьбы за диктатуру и утверждение своей диктатуры».  А. М. Коллонтай. Дорогу крылатому эросу! (письмо к трудящейся молодежи) // Молодая гвардия. № 3. 1923.

Таким образом, в марксизме можно видеть большое внимание именно к межличностным отношениям, которые включали, конечно, и сексуальные отношения. 

Другим важным импульсом для осмысления влияния сексуальных отношений на общество является психоанализ и, в частности, его очень яркий предста­витель Вильгельм Райх. Австрийский психоаналитик, последователь Фрейда который до предела развил фрейдистскую метафору либидо, то есть некоторой скрытой сексуальной энергии. Для Фрейда это была метафора, а Райх посвятил годы своей жизни поиску этой самой энергии в мире, ее физического выраже­ния. Он считал, что сексуальная энергия исключительно положительна. Если людям дать возможность освободить их сексуальную энергию, то это принесет самые лучшие перемены в мир. А подавление сексуальной энергии ведет к несчастьям — как личным, так и общественным, политическим, например фашизму.

Райх как раз начинал свою карьеру в Европе в 1920–30-е годы и знал не по­наслышке, что такое фашизм. Именно от него Райху пришлось убежать в Соединенные Штаты, где он продолжил свои исследования и эксперименты. Он стал заниматься производством девайса, который назывался «оргон». Человек должен был, находясь в этой коробке, испытывать оргазм.

Райх — автор термина «сексуальная революция». В книге «Сексуальная революция» он задавался вопросом: «Как устранить распространенный в массовом масштабе страх современного человека перед оргастическим наслаждением?» Это был главный вопрос его жизни, в решении которого, по мнению Райха, мы бы нашли решение всех наших проблем. 

Интересно, что Райх своей книге как раз в первую очередь отталкивается от психоаналитической теории и от опыта советской революции. Первая сексуальная революция в истории, которую рассматривает Райх, — это и есть советская революция. Давайте вслед за Райхом начнем говорить о советском опыте — о том, что же происходило, что получилось и что не получилось в советском проекте сексуальной революции.

С одной стороны, раннесоветские годы отмечены целым рядом крайне радикальных для того времени реформ: это и декриминализация абортов, и упрощение бракоразводного процесса — чтобы развестись, супруга могла просто отправить открытку по почте. Кроме того, появляются разные эксперименты в совместной жизни. Например, многочисленные коммуны, в которых молодежь проживала в одном помещении, делила доход и часто даже носила одинаковую одежду, пытаясь отойти от идеи так называемой нуклеарной семьи, пытаясь расширить пространство своих экспериментов. Эти коммуны, с одной стороны, всячески поощрялись советской властью, но, с другой стороны, они были низовым движением. Это было продолжение революционного прорыва, попытка переосмыслить человеческие отношения.

Другим примером такого низового движения было общество «Долой стыд», общество, которое занималось пропагандой обнаженного тела. Они проводили шествия в Москве и в Харькове, ходили по улицам абсолютно нагими, с лентой с надписью «Долой стыд». Декриминализуются негетеросексуальные отноше­ния. В раннесоветские годы активно изменяется система материнства, появ­ляются ясли и детские сады, немногочисленные, не в достаточном количестве, но тем не менее. И это все вместе, по идее, должно невероятно раскрепощать советских женщин, давать им полную свободу в выборе их партнеров и то же самое делать для мужчин. Однако у этой революции оказывается очень короткая жизнь.

В конце 20-х годов в советской политике происходит великий перелом. Мы видим и ограничения права на аборт, и репрессии в отношении разного рода движений вроде «Долой стыд», и сворачивание коммунарного движения. В 30-е годы мы видим запрет на аборты, запрет негетеросексуальных отно­ше­ний и как бы такой полный поворот к идее традиционной семьи. Многие иссле­дователи, в том числе Райх, кстати, задавались вопросом: почему радикаль­ная политическая революция в СССР не вызвала радикальной сексуальной револю­ции? Почему же сексуальная революция откатила обратно?

Здесь выделяют несколько важных факторов. Первый — это то, что просто материальные условия были совершенно не подготовлены. Люди могли экспе­риментировать, но часто у них не было пространства для этих экспериментов, или эти эксперименты становились вынужденным следствием банального отсутствия жилплощади или кровати, которое не позволяло людям гораздо более свободно распоряжаться своим временем, своим телом, своими желаниями.

В целом материальная ограниченность советских лет очень сильно сыграла против радикального проекта освобождения, в том числе, например, в вопросе разводов, которые стали гораздо более сложными уже в 30-е годы. Кажется, что усложнение этой процедуры было чем-то вопреки интересов женщин. Но на са­мом деле женщины тоже выступали за усложнение процедуры разводов, потому что часто оказывалось, что мужья их бросали и не платили алименты. Женщины оказывались обвешаны детьми, долгами, работой и кучей других дел по дому. То есть первое, это важный фактор, — недостаточная материальная база для сексуальной революции в СССР.

Второй важный фактор, как его здорово формулирует Райх: сами револю­ционеры были пленниками старых понятий, которые обхватывали их, как водоросли — пловца. Параллельно с работами Коллонтай, призывающими к радикальному пересмотру интимных отношений, в 1924 году выходят «12 половых заповедей революционного пролетариата» Арона Залкинда:

«Половая жизнь для создания здорового революционно-классового потомства, для правильного, боевого использования всего энергети­ческого богатства человека, для революционно-целесообразной орга­низации его радостей, для боевого формирования внутриклассовых отношений — вот подход пролетариата к половому вопросу».

Из этой цитаты очевидно, что от полового вопроса в нем не осталось ровным счетом ничего.

На собраниях рабочих, посвященных половому вопросу, в итоге вместо обсуждения реально насущных тем (удовольствие от секса, предохранение, венерические заболевания) в итоге часто предсказывали Энгельса: происхо­ждение семьи и частной собственности. А еще учили, как вести настоящую социалистическую половую жизнь с помощью здорового тела и физкультуры. Это отсутствие теории человеческой сексуальности привело к откату — к более традиционной модели семьи и межличностных отношений в сталинский пери­од. Произошел и запрет абортов, и навязывание роли женщины как матери.

Многие из нас помнят известную фразу с телемоста советских и американских женщин: «В СССР секса нет». Эта фраза часто переносится на весь советский опыт, как будто действительно после 20-х все остальное советское время было очень сумрачным, лишенным всякого сексуального удовольствия. Авторка этой самой фразы «В СССР секса нет», Людмила Николаевна Иванова, в интервью уже сильно позже, говоря об этой фразе, которая вырвалась у нее во время телемоста, упоминает, что она не старомодная: «У меня пять мужей». То, что для нее было совершенно нормальным иметь пять мужей, то есть практиковать последовательную моногамию, показывает, что все-таки сексуальная револю­ция раннесоветских лет принесла свои плоды. Вспомним Коллонтай и ее био­графию: у нее было три последовательных долгих романа. В начале ХХ века это выглядело невероятной провокацией! А если мы посмотрим на биографии рядовых советских женщин позднесоветского периода, то наличие трех мужей — а в некоторых случаях и пяти — не было настолько уж редким явлением. В том, что люди женятся и разводятся, нет ничего скандального.

Уже в позднесталинские годы мы видим издания первых советских книг по половому воспитанию. Конечно, в них половое воспитание выглядело совсем не так, как сейчас выглядит «Sex Education» на экране. Например, в одной советской книге по половому воспитанию глава «Гигиена половой жизни» открывалась следующим пассажем:

«Каждый день новой жизни, нового творческого труда во всех концах нашей социалистической родины рождает новые чувства и мысли, перековывает сознание, воспитывает новое поведение и создает нового человека социалистической эпохи. В деле здорового полового воспи­тания особенно велика роль физкультуры»  Л. А. Залкинд. Здоровый брак и здоровая семья. М., 1948..

Вот эти первые советские попытки осмыслить половое воспитание в поздне­сталинские, а потом и в оттепельные годы все еще подменяли разговор о сексе разговором об Энгельсе. Тем не менее в этих книгах уже содержалась инфор­мация о венерических заболеваниях, о том, как происходит половой акт, как происходит развитие плода, и прочее важное для широкой аудитории. 

В 60-е годы мы видим целую волну изданий переводных книг по сексологии — в частности, переводили авторов из Чехословакии и Восточной Германии. И эти книги были гораздо более открыты в обсуждении вопросов, в том числе, например, подростковой и молодежной сексуальности. Они были гораздо менее идеологизированными, и поэтому советские издания часто сопрово­ждались очень серьезными и критическими вступлениями от советских авторов, которые должны были сбалансировать слишком свободное содержание этих брошюр.

Общая политическая либерализация и появление в массовом масштабе индивидуального жилья способствовали тому, что, как пишет Дэн Хили, в Советском Союзе происходила сексуальная революция. Но она происходила не таким образом как в западном мире, а более скрыто, не в публичном поле. Сексуальная революция происходила в личном пространстве.

В Чехословакии еще с 1950-х годов начала формироваться довольно сильная школа сексологии, которая, что интересно, в 60–70-е годы переключилась на обсуждение сексуальных техник, то есть того, каким образом все-таки можно доставлять друг другу оргазмы. Происходили разные эксперименты для супружеских пар, которых закрывали в комнатах на протяжении какого-то времени, выдавали им инструкции по тому, как надо друг с другом обращаться, и следили, например, насколько получение оргазмов может способствовать, в частности, повышению фертильности женщин. 

До 60–70-х годов, как пишет исследовательница Катерина Лешкова, в Чехословакии в контексте сексуальных отношений большую роль также играли вопросы домашнего труда. «В 1961 году в Чехословакии прошла конференция, на которой собрались разные врачи — сексологи, психиатры, гинекологи, — чтобы обсудить женский оргазм». Если вы просто почитаете расшифровку стенограммы с этой конференции, вы подумайте: «Ой, это какие-то западные феминистки в 70-е годы», потому что идеи, представленные докторами, кажутся безумно феминистскими. Например, там есть одна женщина-психиатр, она занимается женщинами, которые тревожные, из-за чего у них есть различные проблемы, в том числе в сексуальной жизни. И у нее однозначная позиция по поводу женщин, которые не получают сексуального наслаждения — им не нравится секс, потому что они устают, их мужья не помо­гают в домашнем хозяйстве, не помогают им воспитывать детей. Женщины, которые чувствуют пренебрежение со стороны своих мужей, просто не могут желать секса и наслаждаться им должным образом. 

Такая ранняя чехословацкая или, можно сказать, социалистическая сексология мне кажется особенно любопытный. Она как раз здорово перекликается с недав­ней нашумевшей книгой Кристен Годси «Почему у женщин при социа­лизме секс лучше», в которой авторка утверждает, что, конечно, для хорошего секса была необходима экономическая независимость женщин. Эта экономи­ческая независимость приводила к другим отношениям между партнерами, гораздо более уважительным. Именно на фундаменте настоящего равенства может быть построена настоящая сексуальная революция, настоящее сексуальное удовольствие.

Тут можно порассуждать, конечно, но исследование Анны Темкиной и Елены Здравомысловой показывает, что среди советских женщин, которые родились между 1945 и 1965 годом, кроме сексуальных отношений с целью деторождения были распространены и два других сценария. Первый — это романтический сценарий, который предполагал секс по любви, увеличение и страсть. Но среди женщин этого поколения был также популярен дружеский секс, или секс без обязательств. Часто это были люди, которые вместе работали или находились в одном дружеском кругу.

В то же время мы видим, что в Советском Союзе в 1955 году декримина­ли­зируют аборты. То есть аборты основа становятся легальными, более того, начинают обсуждать и активно пропагандировать разные средства контра­цепции, в том числе обсуждают необходимость запуска производства собственно советских типов контрацептивов. Экономическая независимость, идеологическое упорствование в равенстве полов и доступность контрацеп­ции — вот эта совокупность факторов привела к тому, что все-таки в СССР произошла сексуальная революция, произошло открытие других сценариев сексуальных отношений.

Здесь хочется вернуться как раз тому самому телемосту и к известной фразе «В СССР секса нет» и напомнить ее контекст. Она возникла как ответ на вопрос от американских женщин советским женщинам. Вопрос звучал следующим образом: «У нас в телерекламе все крутится вокруг секса, есть ли у вас такая телереклама?» На что и последовал ответ: «Ну, секса у нас нет» — и дальше смех, который заглушил окончание фразы: «Секса у нас нет, и мы категори­чески против этого, у нас есть любовь». Потом прозвучало дополнение из зала: «Секс у нас есть, у нас нет рекламы». Эта мешанина разговора как раз пока­зывает, что в СССР не было секса как инструмента продажи, инструмента рекламы. А сексуальные отношения были. 

Если мы посмотрим на то, как рассказывается история сексуальной революции в СССР и сексуальной революции на Западе, то мы увидим просто огромную разницу. Потому что сексуальная революция в западных странах неизбежно связана с изменением в потреблении. Начинают ее часто с основания Playboy в 1953 году. Другими важными атрибутами сексуальной революции является изменение образности в визуальной культуре, например появление «Грустного фильма» Энди Уорхола в 1969 году. Это был первый фильм с открытым изобра­жением секса, который вышел на широкий экран. Одновременно происхо­дило развитие индустрии порно как самостоятельной и полноценной части киноиндустрии. Кроме того, большую роль сыграло изменение отношения к женскому телу, которое было связано с продолжительной феминистской борьбой за репродуктивную независимость, за репродуктивные права женщин, то есть за право распоряжаться своей яйцеклеткой. В 1960-е годы в западных странах появляются оральные контрацептивы, которые и позволяют женщинам автономно принимать решение, иметь или не иметь детей.

То есть, с одной стороны, у нас есть представление об изменении потребления в западном мире в этот период: потребления и культурного, и контрацептив­ного. Но кроме того, что важно, этот период совпадает и с радикальными политическими движениями. Именно поэтому, скорее всего, к нему и прилеп­ляется лейбл сексуальной революции — с надеждой, что, если уж советская сексуальная революция провалилась, то теперь, учтя ее уроки, на Западе обязательно получится.

Когда мы говорим о сексуальной революции на Западе, мы на самом деле говорим о сексуальной жизни людей, вовлеченных в очень радикальную политику. Тот же французский 1968 год, революционные события во Франции в 1968 году, которые начались с протестов радикальной молодежи и затем были подхвачены объявлением общенациональной забастовки рабочих. В число очень радикальных лозунгов этого движения, которое было направлено против и тогдашнего французского правительства, с одной стороны, но и в целом про­тив системы, в том числе входили лозунги, которые были связанные с сек­суаль­ным раскрепощением. Кроме того, если мы вспомним образы свободной любви хиппи, они — опять же, в случае контекста Северной Америки — будут для нас очень тесно связаны с борьбой против вьетнамской войны, с движе­нием против американской военной агрессии в других странах. Таким образом, сам разговор о сексуальной революции в первую очередь спровоцирован именно политически-революционными надеждами этого периода.

Еще одним фактором сексуальной революции было феминистское движение. Вторая волна феминизма была заточена не на получение политических прав женщин, потому что они уже были в какой-то степени получены. Эта волна уже прицеливалась на борьбу с той самой сексуализацией женщин, или представлением их как сексуальных объектов, на возвращение женщинам их сексуальной субъектности. 

Важным маркером этой борьбы является книга «Миф о вагинальном оргазме», в которой исследовательница Анна Коэдт критикует Фрейда за его изобретение вагинального оргазма, отсутствие которого он пытался тщательно лечить. Она говорит о том, что ментальному здоровью женщин был нанесен большой урон. Они либо молча страдали, либо должны были ходить к психиатрам в отчаян­ном поиске спрятанной и ужасной репрессии, которая удерживала их от полу­чения вагинального оргазма.

То есть, с одной стороны, феминистки инвестировали свои политические усилия в сексуальную революцию на Западе, а с другой стороны, они же, можно ска­зать, и оказались одними из главных ее критиков. Например, развитие порно­графии встретило очень большое сопротивление радикального феми­низма, потому что на киноплощадках, на которых производились порнофиль­мы, были зафиксированы случаи сексуализированного насилия. Это не говоря уже о том, как женщины представлены в классических фильмах золотого века порно. Порнография оказалась явно не тем, что искали феминистки в сексуаль­ной эмансипации.

Другой важной проблемой сексуальной революции оказался постоянный акцент на женском удовольствии. Женщина должна была постоянно испытывать оргазм и искать этого удовольствия, хотя это характерно не для всех женщин.

В последующие годы феминистские исследовательницы обратили внимание, что репродуктивное здоровье остается женской ответственностью: принять таблетку, не забыть принять таблетку… Другим объектом феминистской критики стали контролирующие инстанции. Обследования и лабораторные эксперименты контролировались преимущественно мужчинами, а они часто считали незначительными побочные эффекты, которые испытывали женщины после приема первых оральных контрацептивов.

Эта совокупность критики сексуальной революции заставляла исследо­ватель­ниц задаваться вопросом: мы говорим все-таки о сексуальной революции или о модернизации сексуальной жизни?

Итак, в ХХ веке появляется понятие «сексуальная революция». Это понятие подчеркивает связь сексуальности и политики, сексуальности и революцион­ных изменений, немало которых видел ХХ век. В частности, большевики уделяли немало внимания тому, как в новом социалистическом утопическом будущем должны будут выглядеть отношения между людьми. Несмотря на откат во время сталинских лет, мы видим, что позднесоветские годы пожинают плоды сексуальной революции раннесоветских лет. То сексуальное поведение, которое в начале ХХ века казалось скандальным, например после­довательная моногамия, которую практиковала Коллонтай, для позднесовет­ских лет является нормой, и наличие трех-пяти мужей у женщины не стано­вится публичным скандалом.

Но сексуальная революция, которая происходила на Западе, в значительной степени отличалась от советского опыта. В частности, была гораздо больше связана с потреблением, с видимостью разных сексуальных практик и сексуальных идентичностей, видимости, которой позднесоветский проект был почти полностью лишен. И вот эта укорененность западной сексуальной революции в экономических реалиях капитализма разочаровала тех, кто надеялся на радикальное освобождение и радикальные политические пере­мены, которые принесет эта сексуальная революция.

Феминистская критика заставляет нас иначе посмотреть на некоторые аспекты сексуальной революции, в частности обратить внимание на то, что сексуальная эмансипация все еще была нередко связана с эксплуатацией женского тела. Из-за этого встает вопрос: была ли сексуальная революция революцией? Или мы мо­жем говорить скорее о модернизации сексуального поведения, а сексуальная революция нас ждет впереди?