Расшифровка Михаил Стадухин: что в XVII веке делали первопроходцы в Сибири

О самом интенсивном этапе освоения Сибири и Дальнего Востока — и о том, кого называют землепроходцами

Автор Михаил Савинов

Слово, которым обозначают покори­телей Сибири и Дальнего Востока — а их зовут землепро­ходцами, — появилось довольно поздно, это где-то рубеж XIX–XX веков. Оно стало обще­принятым термином для обозначения всех, кто куда-то двигался, открывал новые реки, продвигался вперед по Дальнему Востоку. При этом сами себя они, конечно, так не называли. Поэтому, прежде чем поговорить о конкретных людях и о том, что они сделали, нам надо погру­зиться в контекст: чем было это движение «встречь солнца», то есть движение на восток, для XVII века. 

Обычно историю покорения Сибири в литературе начинают с Ермака, хотя процесс этот гораздо более ранний, более сложный и уходит корнями в новго­род­ские времена. Но его наиболее яркая страница — это XVII век, когда после Смутного времени случился очень сильный рывок от Западной Сибири, к этому времени уже более или менее освоенной, с городами и воеводским управле­нием, — к берегам Тихого океана. Движение стремительное: переход занял буквально лет тридцать — и к 1650-м годам русские уже были на побе­режье. 

Итак, у нас на повестке дня крайний восток Сибири: современная Якутия, Чукотский автономный округ — вот эти местности. Освоение бассейна Лены и земель к востоку от нее началось в 1630-е годы. Начали его служилые люди  Служилые люди — в XV–XVII веках название для лиц, которые находились на государ­ствен­ной службе в Русском государстве. из Енисейска — области, освоенной перед этим. Ключевое событие — основа­ние Якутска и созда­ние воеводского управления. С конца 1630-х годов Якутск стал центром всей этой огромной местности с очень сложной логистикой и с очень сложным населением, разнообразные группы которого интересно взаимодействовали друг с другом. «Царства Сибирского Новая земля» — вот такое название встречается в документах Якутской приказной избы для обо­зна­­­чения этого огромного Якутского уезда с центрально-якут­скими воло­стями и «дальними заморскими реками». Огромная территория с очень редким, но разнообразным при этом по своим задачам и этнической принад­лежности населением. И надо сказать, что на низовом уровне, то есть на уровне взаимодействия рядовых людей, его история изучена пока недостаточно.

В целом можно описывать эту территорию в терминах так называемого фрон­тира, то есть ситуации подвижной границы. Правда, подвижной эта граница была только до 1640–50-х годов, после этого все более или менее устоялось, но сама ситуация пограничности, то есть взаимодействия разных культур — русских землепроходцев и торговых людей с одной стороны и мест­ных жителей с другой, — никуда не делась. Эти взаимоотношения были очень многогранными — от брачных связей до войны.

Русское население этого края тоже было достаточно разнообразным. Во-пер­вых, это государственная власть, которую представляли служилые казаки во главе с местной властью в лице приказных людей на зимовьях. Ясачное зимовье — это очень маленькое укрепленное поселение с парой изб и частоколом, в котором живет небольшой отряд казаков во главе с приказным человеком, который этим зимовьем заправляет, и туда раз в году съезжа­ются плательщики ясака — пушного налога, то есть налога собольими шкурками (иногда и лисьими, но старались брать только соболей).

Управление из Якутска осуществляет воевода; иногда их два, иногда один. Это очень серьезная государственная должность, обычно на ней находится служи­лое дворянство, иногда — родовитые князья. Получив назначение, воевода нередко должен расследовать злоупотребления своих предшествен­ников — в Якутске это достаточно частый случай из-за колоссальной удаленности от центра. При воеводе состоит канцелярия в виде приказной избы, которая занимается решением денежных вопросов — то есть финансированием походов (в нашем случае это очень важно), выплатой жалованья людям, которые нахо­дятся на государственной службе, решением имущественных тяжб. И второй, совсем центральный орган, который курирует всю Сибирь целиком, — это Сибирский приказ в Москве. Воевода подчиняется Сибирскому приказу: он по­лучает оттуда наказы или инструкции — и, в свою очередь, пишет наказы для наших землепроходцев, которые отправляются по сибирским рекам.

Во-вторых, это промышленники, или промышленные люди, — русские охотни­ки за соболем. И в-третьих, торговые люди, которые решали свои торговые зада­чи, пользуясь поддержкой государственных властей. Они, в свою очередь, поддерживали власть материально, например спонсируя экспедиции или даже непосредственно их организуя. Так, в экспедицию мог отправиться служилый человек, но все его материальное обеспечение принадлежало какому-нибудь якутскому купцу.

На другом полюсе этого взаимодей­ствия находилось местное население. Этническая карта Якутского уезда не совпадала с нынешней. Если мы сейчас посмотрим на карту Якутии, мы увидим очень широко расселив­шихся якутов, а тогда якуты жили только в центральных областях. Значительную часть остальной Якутии занимали тунгусы и эвены — два очень близкородственных народа. Эвены жили восточнее, а тунгусы — ближе к Охотскому морю и к юж­ной Якутии. Ну а весь север Якутии, начиная от Лены и дальше на восток до Ана­дыря, занимали юкагирские племена. Их было много разных. К сожа­лению, до наших дней этот народ почти не сохранился, а тогда это была доста­точно большая языковая и племенная стихия, разные племена от Анадыря до Лены. Они могли объединяться в союзы, могли друг с другом воевать, могли выступать в союзе в эвенами — или в союзе с русскими против эвенов.

Во все нюансы местных отношений между племенами, между конкретными вождями, а также между живущими на этой территории промышленниками приказный человек должен был вникать как администратор. Он мог быть более успешен или менее успешен, мог заниматься вымогательствами — а мог, наоборот, успешно защищать местных жителей от других местных жителей. Ну или от русских торговых людей, такое тоже бывало.

Вообще власть старалась всеми мерами беречь ясачных иноземцев. На этот счет существовало много инструкций, которые требовали от приказных, чтобы они хорошо обращались с ясач­ным населением и давали подарки. Что такое подарки? Больше всего местным было нужно железо, поэтому это наконечники копий, топоры, так называемые «куяшные полицы», то есть пластинки для куяков — доспехов. Раздавали бусы, но брали их не все — сохранилась интерес­ная отписка с Алазеи, в которой приказ написал, что ему нечем давать подарки: ни «куяш­ных полиц», ни котлов нет, а бусы они не берут.

Приказные сидят на зимовье в среднем по два года — так называемую двоего­дицу. По истечении этой двоегодицы приказного можно либо оставить, либо поменять, и нередко основанием для смены или, наоборот, продления его службы на зимовье служат слова ясачных иноземцев. Это не бесправное забитое население, которое все обирают, — нет, наши иноземцы, юкагиры или тунгусы, находятся в определенном правовом поле. Они могут жаловаться. Для этого надо прийти в ясачное зимовье и составить челобитную: русский приказный человек подробно запишет с их слов, что такой-то такой-то их обирал и грабил или что их обидели чукчи — и тогда надо что-то делать с чукчами. Защита ясачных иноземцев от неясачной публики, которая иногда на них нападает, — это тоже обязанность русских властей.

То есть работа приказного человека на фронтире была очень тонкой и слож­ной. Он должен был учитывать очень много разных нюансов на своей территории, притом что судебной власти у него не было: он не имел права сам выносить решение — например, если у него один промышленник обокрал другого на его территории (а такие случаи бывали), он должен был его определенным образом арестовать и отправить в Якутск, провести какой-то предварительный сыск — и уже там, в Якутске, воевода мог вынести какое-то решение по этому вопросу.

Один и тот же служилый человек мог выступать как землепроходец — когда он брал отряд казаков и отправлялся искать новую реку — или как админи­стратор, когда уже на новой (или ста­рой) реке с отрядом людей назна­чался на ясачное зимовье и в этом зимовье занимался сбором ясака и контролем за разнообразным населением, которое там жило. Но именно землепроходцем его делают, конечно, походы на новые реки и какие-то открытия. Землепро­ходца можно определить как предводи­теля похода куда бы то ни было. То есть не все служилые люди — землепроход­цы, но все землепроходцы — служилые люди.

В чем состоит их задача? Чем они, собственно, занимаются? Из разных источ­ников, чаще всего от местных жителей, они получают информацию о том, что где-то есть очередная река, на которой живет какой-нибудь народ, добываю­щий то, что им нужно больше всего, — собольи шкурки. Пушнина — это тот ресурс, за которым они идут в Сибирь. Военная казачья прослойка служилых людей, из которой проис­ходят и Стадухин, и Дежнёв, занима­ется в основном военным админи­стрированием. Им нужно было прийти на реку, обнаружить потенциальных ясачных иноземцев — якутов, юкагиров, тунгусов — и догово­риться с ними по определенной процедуре, чтобы они выплачивали ясак. Естественно, по доб­рой воле его платить никто не хотел. Проще было с теми народами, у кото­рых был опыт подчинения вышестоя­щей власти: они были к этому привычны и просто приносили присягу и начинали платить шкурки уже русским администраторам. С народами, которые никогда никому ничего не платили — как, например, юкагиры или чукчи, — было гораздо сложнее. На востоке процветала процедура аманатства: у них старались взять заложни­ков, желательно сыновей каких-то вождей, знатных людей. Но, опять же, в некоторых обществах, как, например, у чукчей, вообще не было выделенной верхушки, не было своей родовой знати, поэтому не всегда было понятно, с кем там договариваться.

При продвижении к Северному Ледовитому океану, помимо соболей — а чем дальше к северу в тундру, тем меньше соболя, — получил большое значение другой ресурс: моржовая кость, моржовые клыки. Их добывают на лежбищах в океане. В середине 1640-х годов появляются истории о неких островах в Ледовитом океане — иногда реальных, как Новосибирские острова, а иногда вымышленных, разобраться здесь довольно сложно. Их описывают как места, где есть морж и его много. Иногда там живут люди, которых рассказчики наделяют фантастическими свойствами. Вообще, в представлении людей того времени Северный Ледовитый океан был не океаном, а проливом между хорошо известной сушей и полумифическим островом, который якобы тянется от европейской Новой земли до Аляс­ки — с горами, лесами, реками, моржами и людьми.

Та область, где происходили географические открытия, получила общее название «дальние заморские реки». Вообще река для людей времен Стадухина и Дежнёва — это структурный элемент мира: они понимали мир по рекам. Есть Лена как основная артерия Восточной Сибири. На ней находится Якутск. Следующая серьезная база на Лене — это Жиган­ский острог в ее низовьях, промежу­точная остановка на пути из Якутска к морю. Дальше Лена впадает в Север­ный Ледовитый океан — и начинаются переходы по океану. Открытия новых рек происходили двумя путями: можно было либо с моря попасть в устье реки — но это только в летнее время, в навигацию, — либо продви­нуться туда сушей, «каменными путями», то есть через водоразделы. Иногда разные партии казаков открывали одну и ту же реку с двух концов, сверху и снизу. 

Для освоения рек был также важен их ресурс. Например, реку Яну ее перво­открыватели сочли безрыбной — а если в реке нет рыбы, значит, там нет пище­вой базы для русских людей. Конечно, им была нужна и мука — ее с боль­шими сложностями завозили из Якутска по Ледовитому океану торговые люди, — но основным ресурсом была рыба. Посник Иванов, описывая откры­тие Индигирки, писал: «А Юкагир­ская де, государь, землица людна и Индигерская река рыбна». То есть там можно собирать ясак и кормить служилых людей и аманатов.

И вот в открытии рек непосредственно участвовали наши герои. Давайте уже посмотрим на каждого из них поближе.

Итак, Михаил Васильев Стадухин — землепроходец, родом, по-видимому, с реки Пинеги. Насколько можно судить по косвенным данным, его семейство было достаточным зажиточ­ным. К моменту, когда его начинают фиксировать енисейские и ленские документы, он уже чего-то достиг по каза­чьей службе и руководил отдельными отрядами. Появился он на востоке еще до основания Якутска: его первое попадание на реку Вилюй — 1633 год. К 1641 году отно­сится серьезный самостоятельный поход Стадухина на восток. Это предприятие было не единоличным: в нем участвовал также другой довольно известный перво­проходец, Дмитрий Михайлов по прозвищу Ярило Зырян. В 1643 году они вместе откры­вают очень важную для всего Якутского уезда реку Колыму. В этом переходе на Колыму участвовал и Семен Дежнев — тогда еще рядовой казак, рядовой служилый человек. 

К этому времени уже есть ясачные зимовья на Яне, Индигирке, Алазее, откры­той в 1641 году. К этим зимовьям приписан определенный круг юкагир­ских и эвенских предводителей, которые вносят туда ясак; там живут аманаты. Эти люди так или иначе взаимодействуют с приказными людьми и служилыми казаками. И в этой среде, в первую очередь на Колыме, начинаются разговоры о том, что дальше Колымы на восток есть река, которую тоже можно открыть и осваивать.

Стадухин, прибыв в Якутск, рассказы­вает о новой реке воеводе Пушкину. Название этой реки передают по-разному: Кóвыча или Пóгыча. А Стадухин в своих отписках писал, что Погыча — это Анадырь; название Анадырь тоже появляется в разговорах с юкагирами. Естественно, это поражает воображение. Служилые люди хотят ехать открывать новые реки: от этого зависит их жало­ванье, а возможно, и личное обогащение, потому что, помимо официальной сдачи ясака, существует параллельный оборот мехов, которым занимаются торговые люди. И воевода Пушкин, заинтересовавшись рассказами Стаду­хина о реке Погыче, его туда и отправ­ляет. Это 1645 год. И только в 1648 году Стадухин начинает выдвигаться обратно на Колыму.

Здесь надо заострить внимание на том, как происходят их перемещения. Летом они передвигаются на судах. Здесь сразу выходит на первый план наш знаме­нитый и много раз описанный — не всегда достоверно — поморский коч: харак­терный тип севернорусского судна для суровых морей. Облик кочей до сих пор в точности неизвестен. Известно, что это очень прочные, довольно большие суда, сделанные в технике шитья можжевеловыми вицами, то есть без гвоздей. Кочи строились и в Якутске, и иногда непосредственно на дальних реках. На таком коче надо было из Лены выйти в океан и идти в устье Яны, там останавливаться в зимовье, из этого зимовья перебираться в устье Индигирки, а из устья Индигирки уже можно идти в Колыму. Прямые переходы были редкостью: они удавались только при очень хороших ледовых условиях. Конеч­но, коч, как и любое деревянное судно, зажи­мался льдами, но раздавливался он с меньшей вероятностью. Хотя коч, наверное, не был таким уж революци­онным ледовым судном, но лучшего для передвижения по ледовым морям в то время действительно в мире не было. Если его зажимало льдом, команда высаживалась на лед и пыта­лась добраться до берега. И любая задержка коча во время перехода из одной реки в другую могла привести к зимовке промы­шленника на той или иной реке. 

Зимой переход с реки на реку был тоже возможен: это санный путь, нарты, запряженные собаками и иногда оленями (но собаки известны больше). Иногда нарты использовали дополни­тельные паруса: у нас есть документы с упомина­нием «нартинных парусов». Но такой путь был опаснее, чем путешествие по воде, из-за ясачных иноземцев, которые могли устроить на этом пути засаду. 

Итак, 1648 год, Стадухин отправляется из Якутска обратно на Колыму уже с инструкцией на розыск новой реки Погычи. Но не он один хочет открыть новую реку. Годом раньше из Якутска без всякой воеводской санкции, а скорее, наоборот, от воеводских притеснений на восток убежал другой известный служилый человек, Василий Ермолаев Бугор. Там образовалась очень пестрая компания, с которой он и отправился на Колыму. Кроме того, поисками Погычи занимаются два работающих в связке чело­века — как раз такое единение торгового капитала и служилых казаков: это экспедиция Семена Иванова Дежнёва и Федота Алексеева по прозвищу Холмогорец. К этому времени Стадухин уже знает, что первая попытка Дежнёва была неудачной. Поход на Погычу еще одного служилого человека, Семена Пустозерца, через Айон­ский ледяной массив тоже был неудачным. Им всем не удается пройти — и они возвращаются. Хорошо, если при этом кочи не разбиваются и им не прихо­дится выса­живаться на берег, потому что побережье Чукотки враждебное.

В 1648 году Стадухин довольно благополучно достигает Колымы, и здесь узнает, что Дежнёв и Федот Алексеев уже снова отпра­вились морем искать эту реку Погычу. Но он при­бывает, когда море уже замерзает, никаких известий об ушедшей русской экспедиции у него нет. Может быть, это свойство его характера, может быть, ему непременно хотелось как-то себя проявить, было досадно, что не удалось прямо в 1648 году, до нача­ла зимы, отправиться на поиски Погычи, но на него есть жалоба, составленная колымским приказ­ным, управляющим на Колыме, который жалуется в чело­битной на Стадухина, что тот пришел и «своей дуростью», то есть своевольно, без санкций, предпри­нял поход на реку Анюй, где произвел погром, разогнал ясачных иноземцев, ничего особенного там не добился — а, наоборот, отвратил их от русских властей. И наконец, в 1649 году, как только вскрываются воды, он предприни­мает свой поход вдогонку за экспедицией Дежнёва.

Он прошел какое-то расстояние вдоль берега, а дальше его не пустили льды. Это место действительно очень сложное, потому что так называемый Айон­ский ледяной массив, который находится в Северном Ледовитом океане, к западу от Чукотки, подходит достаточно близко к берегу. Это можно увидеть, если посмотреть на любую — например, советского времени — карту границы плавучих льдов в Северном Ледовитом океане. Поэтому море против Чукотки всегда было сложным, и не только для поморских кочей — достаточно вспом­нить гибель «Челюскина» и сложные приключения ледокольного парохода «Александр Сибиряков», которые происходили ровно в этих же водах.

Стадухин, по-видимому, достигает района Шелагского мыса, Чаунской губы, может быть, немножко дальше. Пройти он не может и возвращается, но из этого похода он привозит очень интересные данные. На берегу ему удается захватить нескольких инозем­цев, которых он определяет как коряков. И эти коряцкие люди, которых он подверг допросу, рассказывают ему, что на их побережье разбило два коча и их родичи побили этих русских людей. Таким образом появляются первые известия о судьбе отряда Дежнёва — а надо сказать, что отряд был довольно большой: на восток отправилось около двухсот человек примерно на семи судах. 

Позже от юкагиров стало известно, что на Анадырь можно пройти и по суше. Естественно, Стадухин за эту идею ухватился, и в 1650 году он «через камень» вместе с еще одним служилым человеком, Семеном Ивановичем Моторой, наконец достигает верховий Анадыря. И на Анадыре он обнаружи­вает уже обосновавшегося там Дежнева. Тот жив, здоров, поставил там ясачное зимовье, интегрировался в местные племена и собирает ясак. 

Мы помним, что Дежнев до этого был подчиненным Стадухина; он был младше его по казачьим званиям. Поэтому, видимо, тут добавилась и личная обида. Об этом можно судить только косвенно, потому что язык документов XVII века скуповатый, он подчинен жестким казенным формулам, но тем не менее кое-что можно извлечь. И Стадухин предпринял сепаратные экспедиции — на него поступила жалоба, что он разгромил «анаульских мужиков», то есть племя анаулов, с которыми взаимодействовал Дежнёв и с которых он брал ясак. Возник конфликт — на Анадыре Стадухин с Дежнёвым не ужился.

Стадухин уходит с Анадыря и начинает свое самое длинное и самое богатое по открытиям путешествие. Он уходит в сторону побережья Охотского моря, открывает Гижигу, добирается до реки Тауй. Наконец, уже в 1657 году он появ­ляется со своими сподвижни­ками в Охотском остроге на реке Охоте — а оттуда через горы, выдерживая бои с тунгусами и эвенами, идет в Якутск, где появля­ется в 1659 году. Двенадцать лет продолжался его рейд по маршруту Якутск — Колыма — Анадырь — Охотское побережье — Тауй — Охотск — и дальше Якутск. Он открыл ряд новых рек и описал огромную территорию — таким образом, его геогра­фические заслуги довольно велики. 

Мы довольно мало знаем о тех периодах жизни наших землепроходцев, когда они не совершают открытий и не ходят по рекам, потому что наш основной источник об их приключениях — это их отписки или отписки тех, кто с ними соприкасался. В отписках будет описание рек, описание боев с инозем­цами, иногда описание самих инозем­цев, обычно не очень подробное. Когда человек после всех служб приходил в Якутск, он начинал на основании этих своих отписок добиваться жалованья, потому что очень часто в походы из Якутска люди отправлялись без материального снабжения, за свой счет: они либо покупали все сами, либо залезали в долги к торговым людям, которые снаря­жали эти экспедиции. Поэтому они подробно перечисляют и описывают все свои службы, обосно­вывая необходимость выплаты им жалованья за прошлые годы. И это главный источник об их походах. Но в самом Якутске ничего такого не происходит — разве что кто-то из них проштрафится в долговых делах или повздорит с каким-нибудь жителем Якутска и это попадет на раз­биратель­ство в Якутскую приказную избу. Поэтому мы не знаем, из чего складывается якутская жизнь Стаду­хина, пока он снова не выдвигается в поход.

На этот раз его отправляют уже на административную работу: приказным на Индигирку. Но когда Стадухин выдвинулся пешим путем на Индигирку, в районе Зашиверского зимовья началась война между каза­ками во главе с приказным Козьмой Лошаковым и альянсом эвенов и юкагиров. Стадухин об этом не знал, потому что информация двигалась очень сложными путями и довольно медленно. Сначала эвены и юкагиры напали на острог. Их отбили, и они взяли его в осаду: их отряды постоянно передвигались вокруг острога. Стадухин попал в засаду к такому отряду и погиб в бою. Отряд, шедший с ним на Инди­гирку, был уничтожен полностью. Вот так окончилась его жизнь и служба в Сибири, в Якутском уезде.

Историки обычно характеризуют Стадухина как человека надменного, жест­кого и сурового, хотя и не такого сурового, как Ерофей Хабаров на Амуре. Возможно, под этим что-то есть. Стаду­хин, по-видимому, относился к тому типу землепроходцев, которых можно описывать именно как военных деятелей: продвижение, завоевание, удержание в повиновении — это то, чем он занимался лучше всего, это у него получалось. А, например, к мирному администрированию он был, возможно, склонен меньше.